Учитель народа. Савонарола

– Значит все это был только обман?.. – проговорил он глухим прерывающимся голосом.

– Вы сами виноваты, если обманулись относительно моих чувств, – возразила Ореола. – Во всяком случае, – добавила она со смехом, – я от души жалею вас и надеюсь, что вы не примете этого дела слишком близко к сердцу.

С этими словами она сошла с церковной паперти и, свернув в соседнюю улицу, занялась разглядыванием прохожих с таким веселым и беззаботным видом, как будто с ней не случилось ничего особенного.

Савонарола с трудом добрался домой, так как он едва различал дорогу под влиянием одной давящей мысли, что он теперь сделается посмешищем людей. Он чувствовал себя таким несчастным, отверженным и одиноким, что ему даже не приходило в голову, что во всем виновата одна Ореола. Даже теперь он готов был оправдать ее и считать себя тщеславным глупцом, так как его незлобивое сердце не могло допустить мысли об обмане.

Оньибене застал его сидящим неподвижно, с глазами, устремленными в одну точку, и тотчас же догадался, что у него было неприятное объяснение с Ореолой. Поэтому Оньибене был в сильной нерешимости: сообщить ли брату свою неожиданную встречу с Ипполитом Бентиводио, который несколько минут тому назад с веселым смехом рассказал ему о неудачной любви Джироламо и добавил, что получил премилую записку от обворожительной Ореолы. Молодая девушка извещала его, что сегодня она избавлена от строгого надзора матери, и если он придет после обедни в общественный сад, то ничто не помешает их свиданию.

Сначала Джироламо отвечал упорным молчанием на все вопросы брата, и только после его настойчивых просьб настолько собрался с силами, что смог передать ему результат своего объяснения с Ореолой. Он приписывал себе всю вину и старался представить в возможно лучшем свете личность молодой девушки. Но это еще больше раздражило Оньибене, так что он сразу решился разочаровать своего брата, чтобы у него не оставалось никакого сомнения относительно коварства Ореолы.

Он пригласил, его немедленно следовать за собою, и при этом взяв с него честное слово, что он постарается сохранить хладнокровие и ни в каком случае не прибегнет к насилию относительно себя или кого либо другого.

Затем Оньибене повел своего брата в обширный сад, некогда принадлежавший дому Бентиволио, но который уже несколько лет тому назад сделался общественным достоянием и служил местом прогулки для публики. Оба брата осторожно прокрадывались вдоль аллей величественных пиний и платанов, красивых акаций и высоких лавров; Оньибене постоянно оглядывался по сторонам в надежде увидеть влюбленную пару, составлявшую цель его поисков.

Они дошли до отдаленной части сада, где был небольшой пруд, окаймленный группами деревьев я цветочными клумбами. Здесь в уединенном месте за изгородью ров и лавров Оньибене увидел на скамье молодого Бентиволио сидящего рядом с Ореолой Кантарелли.

Влюбленные вели оживленный разговор и были настолько поглощены им, что оба брата незаметно подошли на такое близкое расстояние, что могли расслышать каждое их слово.

– Я все-таки чувствую к нему некоторое сожаление, – сказала Ореола. – Он никогда не разгорячился бы до такой степени, если бы не был ослеплен страстью. Но для меня это был вопрос чести. Если бы мне не удалось довести его до прямого объяснения, то меня могли бы упрекнуть в пустом хвастовстве, а это так же невыгодно для нас, женщин, как для рыцаря, который хвалится заранее, что выполнит какой-нибудь геройский подвиг.

– Не беспокойся об этом моя дорогая, – возразил Ипполит, – не велика беда, если пострадает его самолюбие и немного поболит сердце. Вольно этому безумцу вообразить себе, что ты можешь полюбить его, когда у него нет ни одного качества, которое дает молодому человеку право рассчитывать на любовь молодой девушки. Разве у него нет глаз и ушей, что он не замечает, кто его соперник? Бентиволио никому не уступит своего места, а тем более школьнику, который возится с своими книгами и не умеет владеть оружием.

При этих словах вблизи послышался дикий крик. Влюбленные вскочили в испуге; Ореоло прижалась к груди Бентиволио; в следующую минуту Джироламо, раздвинув ветви кустов, одним прыжком очутился перед ними, с бледным искаженным лицом. Вместе с ним появился его брат, который делал напрасные усилия, чтобы удержать его; Ипполит Бентиволио обнажил шпагу и сделал шаг вперед.

– Вот поведение, вполне достойное мужчины! – воскликнул он с презрительной насмешкой. – Что может быть лучше, чем подкараулить соперника из засады и внезапно напасть на него! Так всегда поступают рыцари! Не мешало бы хорошенько проучить вас, как это делают с трусами.

Джироламо не помнил себя от ярости и сжав кулаки бросился на своего противника, но Оньибене оттолкнул его и сказал Ипполиту:

– Остановитесь синьор и не забывайте, что если мой брат безоружен, то моя шпага умеет мстить за оскорбления не хуже вашей. Я сам привел сюда Джироламо, чтобы убедить его, что он – жертва гнусного обмана. Но довольно об этом, всем известно, что Бентиволио может многое позволить себе в Болонье, чего не простили бы ему в другом месте. Наслаждайтесь любовью прекрасной синьорины и, если возможно, постарайтесь забыть в её объятиях, что вы ради своей забавы разрушили счастье целой жизни честного и порядочного человека. Пойдем Джироламо, – добавил он, обращаясь к своему брату, который стоял неподвижно на месте и, по-видимому, находился в состоянии полного отупения.

Бентиволио сделал движение как будто хотел еще раз броситься на своего противника, но Ореола, в порыве раскаяния, встала перед ним, умоляя оставить дело без дальнейших последствий.

Оба брата вышли из сада и отправились на квартиру Джироламо, который был настолько убит нравственно, что лишился способности действовать самостоятельно. Оньибене не стоило большого труда уговорить его немедленно уложить свои вещи и ехать с ним в их родной город Феррару, куда он должен был отправиться по делам.

Это предложение до некоторой степени вывело несчастного юношу из его мрачного настроения. Ему казалось, что он не может более дышать воздухом Болоньи и оставаться в том месте, где он испытал столько горя и унижений.

Приезд обоих братьев в Феррару искренно обрадовал их родителей, которые были убеждены, что Джироламо решился исполнить их давнишнее желание и намерен приняться за какое-нибудь определенное занятие. Тем не менее от их внимания не могло ускользнуть, что мечтательный и серьёзный Джироламо сделался еще более сосредоточенным и как будто умер для всего окружающего. Все попытки младших сестёр развлечь его оказались безуспешными: он не обращал никакого внимания на их шутки и поддразнивания. Между тем Оньибене не считал нужным сообщить кому либо о причине мрачного настроения своего брата, в надежде, что время излечит раны его больного сердца. Но так как Джироламо часто проводил ночи без сна и не только прогуливался по своей комнате, но даже совсем уходил из дому, то родные пришли к убеждению, что он ясновидящий, и стали еще больше следить за ним. Когда они заметили, что Джироламо нередко вслух разговаривает сам с собою, и, по-видимому, находится в внутренней борьбе с неприязненными силами, то у них явилось подозрение, что его мучат по ночам таинственные видения и даже, быть может, злые демоны, которые хотят совратить его с истинного пути.

Таким образом даже ближайшие родственники поняли превратно странное настроение юноши, а за ними и посторонние люди стали говорить, что он склонен к сомнамбулизму и ему кажутся видения. Вследствие этого окружающие стали чувствовать к Джироламо неопределенный страх и избегать его; это было тем приятнее для него, что ему одному не приходилось бегать от их общества.

Трудно передать на словах все то, что происходило в душе несчастного юноши. Он вынес тяжелую борьбу и чем яснее становилось в нем сознание, что им руководило всегда одно желание добра и что ему нет никакого повода упрекать себя за свое увлечение, тем больше слабела его вера в благость провидения. Но вскоре лучшие чувства заговорили в его душе и взяли верх над эгоистическими помыслами. Постигшее его горе находилось в тесной зависимости от печальных общественных условий того времени. Ипполит Бентиволио был одним из первых представителей тех могущественных домов, которые добровольно присвоили себе господство над своими согражданами и ни в чем не признавали для себя никакого стеснения. Точно также относилась к людям и Ореола Кантарелли, эта бессердечная себялюбивая кокетка, которая не имела другой цели в жизни, кроме удовлетворения своего тщеславия. Из-за высокомерия и властолюбия знатных родов постоянно приносились жертвы, составлялись заговоры, гибло семейное счастье и благосостояние многих тысяч людей; мнимых преступников подвергали пыткам и казням.