Разбойник Кадрусс

Слава Кадруса возросла до громадных размеров, и вся Европа занималась им. Английская журналистика воспользовалась этим обстоятельством, чтоб утверждать, что власть Наполеона слаба в самой Франции. В карикатурах представляли Кадруса, предписывающим консулу законы. Раздражённый донельзя, Наполеон послал Савари ловить его, и Кадрус прокатил Савари по всей Франции, водя его за нос и ускользая от него, как угорь.

В одну ночь Савари был похищен. Предводитель Кротов с маской на лице, принял его в замке, который занял военной силой, и дал ему пир на славу: обед, бал, театр и фейерверк. Это была неслыханная дерзость. Замок, занятый с девяти часов вечера, охранялся разбойниками всю ночь. Тридцать пленников да около двадцати пленниц, забранных без большого разбора для этой именно цели, должны были способствовать к оживлению пира. Кадрус поклялся честью, что никому не будет нанесено вреда; все знали, что он никогда не изменяет своему слову, и веселились от души, за исключением, конечно, виновника торжества, Савари.

Три бригады жандармов обступили замок к концу бала и были отражены в мгновение ока. Им пришлось отретироваться. Незадолго до рассвета Кадрус сделал по подарку каждой паре танцующих, простился с Савари и уехал.

Эта смелая выходка много наделала шума. Савари заболел горячкой и чуть не умер. Можно представить себе бешенство императора. Он, который раздражался сопротивлением, даже короля, не только не имел власти над простым атаманом разбойников, но ещё им же был, побежден!

После этого последнего подвига Кадрус со своею шайкой исчез на целый год. Он объявил, что отправляется в Италию и дает отпуск своим людям, но с 1 мая 1804 года снова приступит к тому, что называл войной против общества. Действительно, 1 мая он начал ее мастерской шуткой на открытой местности среди равнины Боса, не оставив по себе никаких следов.

В Кадрусе всего оригинальнее было его притязание на честность. Он издавал прокламации. В них он высказывал, что вправе брать у общества всё, что оно может дать, сам же не признавал за собой никакого долга в отношении к нему. Он объявлял войну общественному строю и называл себя таким же властелином своих пятидесяти разбойников, каким был Наполеон для миллионной армии. Эти софизмы забавляли философов.

Великодушие Кадруса восторгало женщин. Это был поэтический разбойник. Наконец, бедный люд очень любил его за то, что он нападал только на богатых. Словом, он пользовался общим сочувствием. Он имел своим правилом убивать только при последней крайности. Он щадил своих жертв, щадил солдат, льстил жандармам и печатал реляции. В этих реляциях, распространяемых в большом количестве, стояли подобные выражения: «Храбрые жандармы в…» «Бригада… с мужеством, достойным лучшего успеха…» «Кадрус, к искреннему своему сожалению, был вынужден открыть огонь по таким достойным противникам, но прекратил его при первой возможности…»

В сущности жандармы уважали его и были ему благодарны. Его ум и отвага пленяли всех. Однако, о нем рассказывали, что ему были свойственны также черты ужасающего зверства. Иногда находили человека зарезанного известным способом. Рана постоянно оказывалась на одном месте и одного объема; точно у барана, зарезанного на бойне мясником. Народ говорил, что в шайке есть разбойник, вооруженный ножом мясника, и что у его жертв всегда перерезано горло. Некоторые полагали, что это сам Кадрус. Чтоб согласовать это с человеколюбием, которое он нередко выказывал, утверждали, что эти убийства, совершенные из мести, нечто в роде грозной вендетты. Как бы то ни было, многие стали называть его человеком с ножом, и вскоре это прозвище принято было всеми.

Когда после довольно продолжительного отдыха шайка Кротов заявила свое присутствие в Босе с большею смелостью, чем когда-либо, Наполеон позвал Фушэ и дал ему строжайшие предписания. Фушэ ответил прямо:

– Ваше величество, Кадрус человек гениальный. Я изучаю его тактику целых шесть лет.

– И вы сомневаетесь в успехе?

– Он человек удивительный, никогда не повторяется и ускользает от всякого наблюдения и всякого анализа.

Император был поражен словами Фушэ. Он опять прибегнул к Савари, хотя не пощадил его при первой неудаче. Герцог Отравлений употребил все средства. Иногда по пяти тысяч человек стояло по окраинам Боса, готовые идти окружать Кадруса. Вдруг в самом разгаре этой охоты за ним, он появляется в лесу Фонтенебло, близ местопребывания императора. Мы видели его первое убийство. Легко представить себе гнев императора.

Надо сказать, что Кадрус, назвав себя кавалером де-Каза-Веккиа, втерся ко двору. Его помощник под именем маркиза де-Фоконьака добился так же, как и его друг, приглашения на охоту. Ища доступа ко двору, Кадрус имел гениальную мысль. Он очень заботился о своей репутации и был влюблен в свою собственную славу. Он поклялся, что многим превзойдёт Картуша и Мандрена. Он имел все надлежащие бумаги для доказательства своих прав, на титул, который принял, точно так же, как и доказательства прав его друга, которого по настоящему звали Бланшэ, на принятую им фамилию маркиза де-Фоконьяка.

В Неаполе настоящий кавалер де-Каза-Веккиа и маркиз де-Фоконьяк однажды поссорились за общим столом в присутствии Кадруса и его помощника, прибывших для изучения образа действий неаполитанских бандитов. Кадрус был торжественно принят всеми бандитами в королевстве. Он уже собирался ехать в Рим, где впоследствии испросил аудиенцию у папы, когда ссора эта завязалась в его присутствии. Де-Фоконьяк подстрекал противников едкими насмешками. Дуэли в Неаполе запрещалась. Найти секундантов было не легко. Де-Фоконьяк, или вернее Бланшэ, служил секундантом тому, имя которого он впоследствии похитил, Жорж Кадрус был секундантом кавалера. Дрались на пистолетах. Противники, ожесточенные друг против друга, стреляли одновременно на расстоянии десяти шагов. У одного разнесло череп, другому пуля пронзила грудь. Оба пали наповал.

Жорж и его приятель скрыли тела и возвратились в гостиницу. Завладев бумагами убитых, они отправились в Рим собрать сведения об их положении в свете и обстановке. Никаких препятствий не оказалось к тому, чтобы выдать себя за них. Кавалер де-Каза-Веккиа, незаконный сын без состояния, вёл жизнь очень скромную. Он получал через банкира тысячу пятьсот фунтов в год и жил, как живут в Италии, где содержание так дёшево. Кадрус известил банкира, что он получил большое наследство и просит его копить выплачиваемую ему пенсию. Он подписал письмо подписью схожей с рукой кавалера и принял меры, чтоб мнимое наследство имело вид вполне правдоподобный.

Относительно де-Фоконьяка дело оказалось ещё проще; за исключением дряхлого старика-дяди, у того не осталось ни одного родственника. Бланшэ, надо сказать, довольно походил на того, чью фамилию наследовал. Он дал пройти году, другому, отлично тренировался придал себе надлежащую физиономию и приехал обнять мнимого дядю. Тот не мог надивиться тому, что племянник так похудел, но этим замечанием и ограничился.

Штука была сыграна. Никто не мог оспаривать у двух обманщиков принятые ими титулы, фамилии и положение в свете. Снабженный бумагами поддельными не, Жорж Кадрус доказал, что он кавалер де-Каза-Веккиа, незаконный сын князя того же имени; де-Фоконьяк же, с короной маркиза в своем гербе, дерзко потребовал доступа ко двору, принят был с радостью и жил роскошно.

Наполеон имел слабость окружать себя дворянами, и два разбойника в роли дворян встретили отличный прием в императорском дворце. Вот какова была шайка Кротов с их двумя предводителями.

VII

Где Кадрус, щедрый на удары ножа, вздумал поднести розу молодой девушке

Всадники разговаривали не о преступлении, которое было ими совершено совсем недавно. Они не думали о нем и пролитая кровь не тяготила их совести. Говорили они о любви. Электричество действовало на Фоконьяка, вообще очень влюбчивого по натуре.

– Слушай-ка, Жорж! – вскричал он вдруг с сильным гасконским акцентом.