Страница 16 из 17
– Почему же непременно я?
– Экий осёл! – заворчал слепой. – Скот ты, идиот, что бы ты стал делать без меня? Голова-то у тебя пустая; кто придумывает все кражи, все выгодные штучки, как не я? Стало быть, и ты должен сделать что-нибудь.
Калека вломился в амбицию и стоял на том, что караулить не хочет.
– А вот я тебе бока переломаю!
– Ну, становись! Кто сильнее, тот и возьмет.
Но вдруг слепой передумал.
– Я сделаю тебе предложение, – сказал он.
– Какое? – с недоверчивостью спросил калека.
– Кинем жребий.
– Хорошо!
Калека набрал камешков, зажал их в руку и спросил:
– Чет или нечет?
– Нечет! – сказал слепой.
Сосчитали. Слепой выиграл.
– На часы! – сказал он весело.
Но в эту самую минуту раздался страшный крик, повторенный издали отголосками леса.
XV
Где доказывается, что и калеки умеют прытко бегать
Пока происходило похищение, Кадрус и его помощник прощались с Фушэ.
Фоконьяк, в восторге от штуки, сыгранной с министром, был в самом прекрасном расположении духа. Жорж, обыкновенно мрачный и сосредоточенный, имел проблески веселости, шутил над министром и отпускал колкие остроты.
Разговаривая и смеясь, приехали они к Магдаленскому замку.
Фоконьяк прекратил свои шутки и бросил томный взгляд на комнату, где несколько раз видел Жанну и Марию, иногда смотревших из окна в часы скуки.
– Э! Э! – сказал он вдруг: – Смотри-ка, Жорж!.. Прости Господи! Мне кажется у твоего друга Алкивиада куриная слепота… Быть не может!.. Скажи-ка мне, что это висит с балкона?
– Веревочная лестница! – вскричал Кадрус.
– Именно, – продолжал Фоконьяк: – только твои слова могут заставить меня поверить моим глазам. 'Негодницы! – начал он ругаться: – Дорого же вы поплатитесь мне за это. Ах! милый Жорж, ты был прав. Решительно, женщины не годны ни к чему… Признаюсь, со стороны твоей блондинки это меня удивляет.
– Оставь меня в покое, – заворчал Жорж: – какая она моя? Что мне за дело до этой веревки, которая висит с балкона?
– Притворщик! А сам помертвел! Ты бесишься. Ты любишь эту девочку. У ней есть любовник, а ты терзаешься от ревности, только признаться не хочешь.
– Говорю тебе, ты дуралей! – вспыльчиво вскричал Кадрус.
– Послушай, – сказал Фоконьяк: – если ты хочешь, чтоб я забыл, какие взгляды бросал ты на эту девочку, чтоб я не видал гнева твоего в эту минуту… Тебе стоит только сказать.
Жорж не отвечал.
– А что, если обожатель ещё там? – намекнул Фоконьяк – Вот было бы смешно!
Кадрус воздерживался с трудом; его зрачки сверкали в тени; рука сжимала рукоятку ножа. Он не дышал, а глухо хрипел. Замечание Фоконьяка было как бы последним ударом шпорами. Одним прыжком очутился он под балконом, в один миг приподнялся на стременах, схватил веревку и добрался до балкона. Позади него Фоконьяк, как цепкая кошка, вскарабкался и прыгнул в комнату.
Первый предмет, который они приметили, была Мария, делавшая бесполезные усилия, чтобы разорвать веревки, связывавшие её. Фоконьяк поспешно развязал молодую девушку. Жорж осматривал все углы комнаты. Волнение девицы де Гран-Прэ было так велико, что она не могла произнести ни слова. Но как только высвободила руки, она указала на окно. Это быстрое и исполненное ужаса движение доказало Кадрусу, что Жанна сделалась жертвою какого-нибудь преступления.
– Ее отсюда унесли! – вскричал он с бешенством: – Видишь? – обратился он к Фоконьяку: – Она не была сообщницей этого преступления; видишь, ты зря оклеветал ее!
Молния радости осветила его лицо. Фоконьяк, приняв торжественный вид, сказал:
– Извиняюсь. Однако, теперь не время восхищаться, что девица де-Леллиоль ангел, а надо её спасать.
Осмотревшись вокруг комнаты, он прибавил:
– Похищение произошло без воровства. Молодую девушку утащили одну, а денежки дядюшки Гильбоа не тронули. Придите в себя, – обратился он к Марии: – и расскажите нам, что здесь произошло?.
Молодая девушка, преодолев волнение, которое сжимало ей горло, сказала:
– Их было двое… лица у обоих чёрные… Один из этих негодяев, лицо которого показалось мне знакомо, привязал Жанну к своей спине…
– Но когда? – закричали Жорж и Фоконьяк.
– Минуту назад!… Они не могут быть далеко… Бегите… спасите ее… моя признательность…
Жорж и его товарищ не дождались конца фразы. Одним прыжком они очутились на балконе и прыгнули наземь. Потом вскочили на лошадей и поскакали во весь опор. Одного взгляда им было достаточно, чтоб угадать, какую дорогу выбрали похитители. Очевидно, они направились в лес с женщиной на спине, им нельзя было идти иначе.
Дорогою Фоконьяку пришла мысль:
– Уж это не наши ли это? – сказал он.
–. Какие Кроты осмелятся действовать без моего приказания? – сказал грозный Кадрус.
– А я почем знаю?! Пьяные или влюбленные, а это одно и то же.
– Беда тому, кто осмелился на это похищение без моего ведома!
Фоконьяк громко вскрикнул тем особенным криком, которым начальники призывали Кротов.
Разбойник, стоявший на часах, опрометью кинулся в грабины, где также испугавшийся крика слепой уже подхватил носилки, наскоро сунул в рот кляп пришедшей в себя Жанне и оба пустились во всю прыть к хижине, где их ждал Гильбоа.
XVI
Нищие, перестав напевать свою заунывную песнь, которой они выпрашивали милостыню у прохожих, заставляют запеть других
Между тем Жанна успела кое-как освободиться от кляпа, который второпях слепой не успел засунуть ей в рот как следует, и громко вскрикнула. Жорж и Фоконьяк услыхали этот крик. Разбойники снова засунули платок в рот Жанны и спешили как могли, натыкаясь на ветви и спотыкаясь, а лошадиный топот всё приближался. Притаившись за густой массой деревьев, разбойники выждали, когда Кадрус и Фоконьяк, как стрела, промчались мимо них по проложенной дороге, а потом слепой сказал:
– Они не такие дураки, чтобы долго скакать по фальшивым следам. Спустимся в долину по скалам; это будет труднее, но вернее и короче… Когда мы придём в хижину, оставим там нашу ношу, а если эти чёртовы всадники найдут куда запрятана девица, мы успеем удрать. Пусть Гильбоа выпутывается как знает.
Гильбоа ждал их, спрятавшись в густой чаще, с маской на лице. На нем был костюм тех работников, которые с незапамятных времен разрабатывают каменоломни в Фонтенеблоском лесу. Он был так неузнаваем, что сами нищие испугались, когда он показался при их приближении. Но он дал им себя узнать. Не обмениваясь с ним ни одним словом, оба разбойника поспешили отнести в хижину свою ношу. Это была жалкая, брошенная избушка, когда-то служившая жилищем семье одного из тех дровосеков, которые посылаются в те места, где им приходится рубить лес. В лачуге было два отделения. Первое очевидно служило общей комнатой, второе – спальней. В глубине этого последнего отделения стояла кровать, сделанная из четырех кольев, вбитых в землю. Переплётенные ветви составляли дно, на котором свежая солома, прикрытая листьями и мхом, должно быть, была положена недавно. На эту-то постель нищие положили бедную Жанну, разбитую усталостью, оцепеневшую от страха. В хижине господствовала полнейшая темнота. Разбойники вернулись к Гильбоа.
– Мы сделали всё, как вы хотели, – сказал слепой: – надеюсь, вы довольны?
– Хорошо, – грубо ответил дядя Жанны. – Ступайте.
Но разбойники были себе на уме. Им хотелось кое-что выклянчить у барона.
– Вам ведь известно, – продолжал слепой: – что когда бывают довольны людьми, всегда дают им на водку.
– Уходите! – приказал Гильбоа: – Я уже предвидел ваши требования и приготовил ответ.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.