Страница 1 из 77
Цареубийство 11 марта 1801 года
Предисловие
Новые условия печати дали возможность обнародовать многие документы, до сих пор бывшие достоянием лишь специалистов и доступные только в заграничных изданиях. Драгоценное право свободы научного исследования, конечно, откроет новую эру в русской историографии, позволив осветить важнейшие моменты последних двух столетий. К сожалению, однако, пока правами свободы печати многие пользуются более с полемическими и партийными целями, чем в видах раскрытия беспристрастной и строго научной истины. Болезненные и кровавые события прошлого, документы, относящиеся к самым тёмным страницам хроники петербургского периода русской истории, выбрасываются на книжный рынок, в большую публику, в плохих, но дешёвых изданиях, без всякой критической оценки и надлежащего освещения. Такие издания, нередко брошюры, рассчитаны исключительно на возбуждение в широких кругах читателей недовольства и негодования на тёмные стороны прошлого. При этом, однако, страдает научная истина, плод спокойного исследования и объективного анализа документов. Чувство негодования на неприглядные стороны прошлого, конечно, законно и является движущим импульсом народов на пути прогресса и достижения ими политических прав. Но только объективная научная истина, вносящая полный свет в прошлое, только раскрытие всех пружин прискорбных событий этого прошлого может нас научить, как избежать в будущем новых страданий, новых деяний злобы, порока, крови и преступления.
Одна из вопиющих и тёмных страниц русской истории последних двух столетий — трагическая кончина императора Павла Петровича в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. В иностранных источниках находим множество описаний страшных событий в мрачных стенах Михайловского замка. Эти описания (например, в большом энциклопедическом словаре Ларусса) переполнены измышлениями фантазии. Вообще, всякий, кто занимался личностью, царствованием и кончиной императора Павла Первого, знает, какой противоречивый материал дают источники, как малоосновательны ходячие представления об этом монархе, сколько здесь непроверенного, гадательного, шаткого, а между тем соблазнительного для разных компиляторов.
С другой стороны, кратковременное царствование Павла является переходным, и в нём именно находим основания политической, военной и гражданской систем, переживших несчастного государя и продолжавших развиваться в два последовавшие царствования. Поэтому изучение и полное освещение царствования Павла Петровича даёт ключ к пониманию первой половины истекшего столетия и очень важно для науки русской истории.
Цель настоящего издания — способствовать полному выяснению истины о кровавых событиях и перевороте 1801 года.
В видах достижения этой цели, в книгу вошли только показания наиболее достоверные и важные, и притом лишь очевидцев событий, как непосредственных участников переворота, так и лиц, близко стоявших к императору Павлу, его семейству, двору и лично знавших всех деятелей того времени.
Сообразно такому выбору документов, приведены показания главных руководителей и исполнителей заговора — графа Палена и Беннигсена. Затем помещены записки Саблукова и Коцебу, взаимно друг друга пополняющие и поверяющие, а также отрывки из мемуаров княгини Ливен и барона Гейкинга, описание мартовских событий Чарторыйским и рассказ Фонвизина, составленный на основании показаний участников заговора и современников событий. В книге соединены наиболее достоверные источники и не вошли все те рассказы и пересказы, в которых нет ничего нового, кроме пылкой фантазии, явно лживых сплетен и неосновательных слухов.
Записки Николая Александровича Саблукова, современника событий 11—12 марта 1801 года, представляют исторический документ первостепенной важности как по осведомлённости автора, так и по высоким нравственным качествам личности рассказчика, которые сами по себе ручаются за его искренность и правдивость.
Однако необходимо принять во внимание, что мы в данном случае не имеем перед глазами подлинника записок Саблукова, но лишь перевод английской статьи журнала «Frazer’s Magazine» 1865 г., представляющей, как удостоверяет её заголовок, лишь нечто, извлечённое «from the papers of a deceased Russian general officer» — из бумаг умершего русского генерала. Переводчик английской статьи, г. Военский, основательно указывает на странное противоречие между категорическим утверждением, что слухи об участии английского посла лорда Уитворда и английского золота в перевороте 11—12 марта ложны, и сообщением того разительного факта, что любовница посла, Жеребцова, почему-то называемая в английской статье неопределённо «приятельницей», предсказала печальное событие в Берлине и, по совершении его, отправилась в Лондон к Уитворду. По совершенно основательной догадке г. Военского, объяснением этого противоречия может служить то обстоятельство, что бумаги Саблукова обнародованы в английской редакции. Но, вчитываясь в записки русского генерала, находим и ещё несколько непостижимых противоречий, обличающих тот же и весьма неискусный и беззастенчивый редакционный карандаш. В первой главе своих воспоминаний Саблуков говорит, что «Павел отнюдь не был человеком безнравственным, напротив того, он был добродетелен», «ненавидел распутство», «искренно привязан к супруге», связь его с Нелидовой была «чисто платоническою», а во 2-й главе вдруг сообщается, в крайне пошлом тоне, будто бы «поклонение женской красоте» заставляло Павла указывать на какую-нибудь Дульцинею, что его услужливый Фигаро — Кутайсов — немедленно и принимал к сведению, стараясь исполнить желание господина.
О нравственности императора Павла I мы имеем довольно точные сведения. Брак его с Марией Фёдоровной был плодоносный и счастливый. С Нелидовой его связывала лишь платоническая дружба. В этом едва ли может быть теперь сомнение. Но показания самой императрицы Марии Фёдоровны, графини Головиной и графа Фёдора Головкина свидетельствуют, что во время беременности и по разрешении 28 января 1798 г. великим князем Михаилом доктора и, в частности, берлинский профессор Мекель заявили, что дальнейшее продолжение супружеских отношений грозит жизни императрицы. С этого времени Павел Петрович уже спал в особливом покое. Но каковы были его отношения к девице Лопухиной, вскоре княгине Гагариной? Они начались платоническими ухаживаниями, а более близкие отношения если и наступили, то лишь в июле 1800 г. Значит, 21/2 года Павел Первый пребывал в положении верного своим обетам монарха? Во всяком случае, как гроссмейстер Мальтийского ордена, он должен был соблюдать обет безбрачия. Но вот что после рождения Михаила объяснил Павел императрице: «Qu’il etait tout à fait mal en physique, qu’il ne co
Если такое состояние было и временным, то лишь в июле 1800 года отношения Павла к Лопухиной-Гагариной принимают, по-видимому, характер физической близости. Затем, поместившись во дворце, она ежедневно вечером видит у себя императора после ужина, с 9 часов до 11-ти. Только к 21 февраля 1801 года относится документ, из которого видно, что Павел ожидал разрешения от бремени какой-то особы простого звания, и потом родившаяся девочка получила фамилию Мусиной-Юрьевой. Начало этой тёмной связи, по-видимому, тоже падает на лето 1800 года.
Ещё разительнее противоречие в начале 2-й главы. Саблуков говорит о великодушии Павла, «готового прощать обиды и повиниться в своих ошибках». А несколькими строками ниже — «почитая себя всегда правым», Павел «с особенным упорством держался своего мнения и ни за что не хотел от него отказаться». Наконец, в конце 3-й главы сначала переодевание и беспорядочное ликующее движение по улицам Петербурга на следующий же день после ужасного события признается показателем «легкомыслия и пустоты» публики того времени. А несколькими строчками ниже напыщенным тоном говорится, что это движение «заставило всех ощущать, что с рук их, словно по волшебству, свалились цепи и что нация, как бы находившаяся в гробу, снова вызвана к жизни и движению». Ясно, что эти противоречия — следствие редакционных вставок, и весьма неискусных. Но если в английских интересах было внести тенденциозные дополнения в рассказ Саблукова, то можно предполагать и смягчения, пропуски неприятных мест и т.д. То есть мы, всего вероятнее, имеем пред собою значительно попорченный текст записок Саблукова; заметим, что почему-то даже и номера английского журнала с его записками стали такой редкостью, что это напоминает изъятие их из обращения; они не имеются даже у наиболее известных заграничных антикваров.