Страница 10 из 121
Гамзатов восхищался гением Пушкина, силой и необъятностью его литературного дара. Но была у него и обида на поэта за строку из «Кавказского пленника» — «Смирись, Кавказ, идёт Ермолов!». Он готов был повторить вслед за Петром Вяземским: «Поэзия — не союзница палачей!»
«Десятки лет и Ермолов, и другие царские генералы, кровавые палачи малых народов, не могли ни огнём, ни мечом покорить Кавказ, — писал Расул Гамзатов. — Нас покорила волшебная поэзия Пушкина, нас пленили ум и талант великого сына России».
Но тот же Пушкин первым взглянул на Кавказ, на восточный мир, к которому его тогда относили, по-иному, когда встретил там поэта.
«Я с помощью переводчика начал было высокопарное восточное приветствие, — писал Пушкин, — но как же мне стало совестно, когда Фазиль Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умною учтивостью порядочного человека. Он надеялся увидеть меня в Петербурге, он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и пр. Со стыдом принуждён я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Впредь не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям».
В начале XX века о Кавказе тоже не забывали. Роман Фатуев (Иван Бобков) много писал о Дагестане, а в 1928 году выпустил роман «На Пьяном Кресте» о Гражданской войне на Северном Кавказе. Фатуев был другом Гамзата Цадасы, часто встречался с поэтом. Помнил его и Расул Гамзатов. Позже ему довелось побывать в московской квартире Фатуева, где Гамзатова восхитила уникальная библиотека, особенно её кавказская часть. В ней, как вспоминал Гамзатов, обнаружился даже экземпляр журнала «Московский телеграф» с началом кавказской повести Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек», подаренный автором жене коменданта Дербента.
Приезд русских писателей значительно повлиял на литературный процесс в Дагестане. Начался тот самый «культурный диалог», приносивший пользу и дагестанской, и русской литературе. Активнее пошёл процесс объединения литературных сил республики. Крепче становились связи с коллегами в России и писателями других народов Дагестана. Советская Россия была наследницей великой литературы, продолжала и развивала её традиции. А замечательная школа перевода бесконечно расширяла круг читателей, которые получали возможность познакомиться с литературой горских народов.
В свою очередь, переводы пробудили особый интерес дагестанцев к русскому языку. Теперь это была не вынужденная необходимость понимать имперско-колониальный язык, а живой интерес к языку великой литературы. И этот русский язык выгодно отличался от казённо-административного. В результате язык Пушкина и Лермонтова стал в Дагестане языком межнационального общения.
«Благодаря своему языку Россия подарила мне не только собственную литературу, но и Шекспира, Мольера, Гёте, Тагора, Шевченко, — говорил позже Расул Гамзатов в интервью с Кларой Солнцевой. — А без них как можно жить художнику? Аварский цветок лежит у меня в томике Блока. Нет юга без севера. А северу необходим юг. Лично я без русского языка был бы как без крыльев. Вот написал о своей матери-горянке и получаю трогательное письмо. Откуда? С Дальнего Востока. Пишу о погибших братьях, превратившихся в белых журавлей, и снова эхом откликается Россия. Душевный, отзывчивый народ».
СЪЕЗД В МАХАЧКАЛЕ
1934 год принёс много нового. Началась новая жизнь и для Гамзата Цадасы.
К традиционной для горских поэтов духовной, патриотической, антифеодальной поэзии дагестанские классики добавили темы любви и борьбы с социальной справедливостью. Гамзат Цадаса ввёл тему новой жизни, ниспровержения отжившего, расширил жанровую палитру произведениями для детей и юношества, создавал драматургические произведения для театра.
Слава его давно перешагнула границы Хунзахского района, или Хунзахского участка Аварского округа, как он тогда назывался. В Махачкале была издана его первая книга «Метла адатов» («Падатазул жул») и проведён его творческий вечер.
Наталья Капиева писала: «Это было время и счастливое, и трудное для Цадасы. Только что вышла первая книга его стихов — сборник сатир “Метла адатов”. Успех её был так велик, что — неслыханное тогда в Дагестане дело! — тираж тут же пришлось повторить. Стезя сатирика никогда не была лёгкой. Но особенно нелёгкой была она в исторических условиях 30-х годов. В годы, когда некоторые художники слова склонялись перед силой обстоятельств и, не чувствуя в душе радости, слагали одни гимны радости, Цадаса был верен себе. Обиды и боли за себя и за трудности, переживаемые народом, конечно, оставляли шрамы на его сердце, ибо сердце поэта — легко ранимая цель... Но с тем, что считал должным искоренять, он героически боролся и “метлу” свою не выпускал из рук, не сменил на кисточку, рисующую лишь розовой краской».
Вскоре представители народов Страны гор собрались на Первый Вседагестанский съезд советских писателей. Это было знаменательное и волнующее событие. Поэты и писатели, разве что слышавшие друг о друге, наконец встретились и восславили единство Дагестана.
Среди собравшихся творцов было и трое почти уже классиков: Гамзат Цадаса, Сулейман Стальский и Абдулла Магомедов. У всех были изданные на родных языках книги, а русские переводчики делали их известными за пределами республики.
«Вот в этом-то году, — писал Цадаса, — Гамзат и встретился впервые со своими двумя соратниками: Сулейманом Стальским и Абдуллой Магомедовым — народными поэтами Дагестана. Три дагестанских певца прогуливались по улицам Махачкалы, будто кони, запряжённые в одну упряжку. И на заседаниях они были неразлучны, словно созвездие. Один лезгин, другой кумык, третий аварец — три певца, и ни один не знает языка другого. Но друзья не растерялись. Они придумали свой, понятный им язык: во время бесед так размахивали руками, словно были заправскими дирижёрами».
Новые друзья и кунаки Цадасы были замечательными поэтами, выросшими из духовных глубин своих народов. Как и сам Гамзат, они боролись за новую жизнь своих народов, отвергая всё старое и отжившее. Суть своей поэзии Сулейман Стальский объяснял просто:
14
Перевод Н. Гребнева.