Зеленоглазый горец

– И мы тогда снова будем одной семьей? – спросила Мегги.

– Да, детка, мы будем одной дружной семьей, – сказал Джеймс и бросил взгляд на Торманда. – Большой дружной семьей.

– Мне этого очень хочется – чтобы у нас снова была настоящая семья.

– Так ты одобряешь мое решение жениться на Анноре?

Мегги широко улыбнулась и обняла отца.

– Тогда уж точно Аннора никуда не уедет из Данкрейга, правда?

– Правда. – Джеймс поднялся и сказал: – И раз мы с Аннорой поженимся, ты должна будешь ее называть…

Аннора закрыла Джеймсу рот рукой и улыбнулась Мегги:

– Мегги будет называть меня так, как ей захочется. Ты сама решишь, милая.

– Спасибо, я подумаю об этом. – Мегги не стала продолжать разговор с Джеймсом и вприпрыжку побежала к своему дяде Торманду.

– Почему ты не дала мне договорить, когда я хотел сказать Мегги, что после нашей свадьбы она должна называть тебя мамой? – недоумевал Джеймс. – Раз ты будешь ей матерью, значит, она должна тебя так звать.

– Я буду ее матерью только в глазах закона. Мегги прекрасно знает, что ее матерью была Мэри. Пусть она была не очень хорошей матерью, это не имеет значения. Я не хочу, чтобы Мегги называла меня мамой по принуждению. Пусть она сначала привыкнет, а потом сама решит, когда ей захочется меня так называть.

Джеймс вздохнул и обнял Аннору за плечи.

– Ну что же, как знаешь! Тогда давай объявим о нашей помолвке? Хотя ни для кого не секрет, что мы поженимся, все ждут официального объявления о предстоящей свадьбе.

– Официального объявления, за которым последует празднество с реками эля, – пробормотала Аннора, когда они с Джеймсом проследовали к большому столу.

– Это как водится – негоже изменять традициям!

Аннора стояла рядом с Джеймсом. Они держались за руки. Джеймс несколько раз стукнул кубком по столу, и зал затих. Джеймс объявил собравшимся о том, что попросил руки у Анноры Маккей и она согласилась стать его законной супругой. Когда радостные возгласы присутствующих стихли, он добавил, что свадьбу сыграют очень скоро и это будет грандиозное свадебное торжество.

Садясь за стол рядом с Джеймсом, Аннора сказала:

– Боже мой! Я не ожидала, что это известие будет встречено с таким воодушевлением.

– Здесь все тебя любят, милая. Как и я. – Джеймс нежно поцеловал Аннору. – И все знают, что твое место в Данкрейге, и рады, что у их лэрда хватило здравомыслия это понять.

Щеки Анноры покрылись румянцем. Она обвела взглядом собравшихся в зале людей. Большинство из них едва знали Аннору, потому что Доннел не позволял ей ни с кем общаться и никого к ней не подпускал. Вполне вероятно, что люди так кричали и веселились, потому что Джеймс был жив и здоров и Данкрейг снова был под его властью. Но Аннора также видела, что многие из присутствующих искренне рады за нее, и это растрогало ее до глубины души. Ее глаза наполнились слезами благодарности и счастья. Она перевела сияющий взгляд на Джеймса, а он нежно чмокнул ее в щеку и сказал:

– Теперь ты у себя дома, детка. Никогда не забывай об этом.

Аннора поняла, что именно поэтому она испытывает такую ни с чем не сравнимую радость. Наконец-то она обрела свой дом.

Эпилог

Год спустя

– Ну как? Еще не все?

Джеймс посмотрел на дочь и улыбнулся ей, несмотря на то что его по-прежнему переполнял страх за Аннору и за ребенка, которого она вот-вот произведет на свет. Мегги стояла, подбоченившись, и хмуро смотрела на Джеймса. Похоже, она думала, что Аннора удалится в свою спальню с несколькими женщинами и вскоре после этого их с отцом пригласят войти, чтобы взглянуть на новорожденного братика или сестричку. Джеймс знал, что Мегги еще не понимает, как много опасностей сопровождает рождение ребенка, и до поры до времени не собирался открывать девочке на это глаза. Он просто молча молился о том, чтобы Аннора благополучно прошла через все испытания и родила прекрасного, здорового ребенка.

Джеймс вспоминал тот день, когда родилась Мегги, и не мог припомнить, что тогда переживал так же сильно, как сейчас. Мэри постоянно громко кричала, время от времени приговаривая, какое он жестокое чудовище, раз из-за него ей приходится переживать такие муки.

Молчание Анноры, напротив, казалось Джеймсу пугающим. Он уже собирался ринуться вверх по лестнице и потребовать, чтобы ему показали Аннору, но в это время кто-то схватил Джеймса за рукав и отозвал в сторонку. Это был его брат Торманд.

– Что тебе надо? – спросил Джеймс. – Что ты улыбаешься, как идиот.

– Просто у тебя такой вид, что я испугался, что ты того и гляди ворвешься в спальню и до смерти перепугаешь жену, – сказал Торманд.

– Какой у меня вид?

– Как у безумца, который вообразил, что его жену подвергают пыткам, и он должен сейчас же бежать к ней сломя голову и убедиться, что ей не угрожает опасность. Имей в виду, это не поможет, братишка. Так уж повелось испокон веков. И так будет всегда. Бедная детка от этого только больше разволнуется, а ей и без того сейчас нелегко.

Торманд понизил голос, и Джеймс бросил взгляд в сторону Мегги. Она внимательно наблюдала за ним.

– Да, ты прав, – сказал он, подошел к окну и посмотрел в сторону ворот. – Как я мог настолько забыться?

– Неужели Маккей хотел застеклить эти окна цветными стеклами, как в церкви? – спросил Торманд. – Кем этот болван себя мнил?

– Он возомнил себя лэрдом, который, проявив изрядную долю хитрости, при благоприятном стечении обстоятельств мог бы стать королем. – Джеймс вспомнил о витражах, которые привезли в Данкрейг через несколько месяцев после смерти Маккея. – Он провел много лет во Франции, насмотрелся там на излишества знати и хотел воссоздать здесь нечто подобное. Тщеславия ему было не занимать.

Джеймс взглянул на Торманда, у которого было подозрительно невозмутимое выражение лица, и понял, что тот хотел отвлечь не находящего себе места от беспокойства мужа от родовых мук жены. Намерения брата не оставляли у Джеймса никаких сомнений, и больше всего его злило не это, а то, что он на некоторое время попался на эту удочку. Хуже всего было то, что Торманд может снова применить ту же самую уловку и это снова сработает. Положа руку на сердце Джеймсу и самому хотелось немного отвлечься от тревожных мыслей об Анноре.

– По-моему, стоило Маккею оказаться на месте лэрда, как у него помутилось в голове, – сказал Джеймс. – Ну да, он хотел окна с витражами. Их привезли сюда не так давно. За товар было оплачено заранее, и поэтому их нельзя было вернуть продавцу. Я не хочу ставить их на свои окна, потому что тогда не будет виден двор. Не говоря уже о том, что в комнате будет меньше солнечного света. Но даже не это главное – эти витражи нельзя использовать из-за того, что там изображено.

– О да! Обнаженные грудастые красотки, предающиеся разнузданному разврату.

– Вот именно. И что самое отвратительное – в центре этой фривольной сценки нарисован Маккей, а справа от него изображен Эган. Оба в чем мать родила. И оба с мужскими достоинствами недюжинного размера.

Торманд расхохотался:

– Ты шутишь.

– К сожалению, нет.

– Неужели во Франции и в самом деле такие вольные нравы? Видимо, я много потерял, ни разу так и не навестив живущих там родственников.

– Вряд ли во Франции занимаются такой чепухой.

– Скажи мне, куда ты поставил эти витражи? Хочу взглянуть на эти чудеса хотя бы одним глазком.

– Аннора долго смеялась, когда впервые увидела этот шедевр.

– Неужели эти витражи и впрямь такие занимательные?

– Сделаны они умело, хорошо подобраны цвета, но сюжет портит все впечатление.

– Тем более мне надо обязательно на них посмотреть, – сказал Торманд и вдруг схватил Джеймса за руку и прошептал: – А вот и Большая Марта.

Джеймс замер, потому что Большая Марта была в числе тех женщин, которые помогали у постели роженицы. Он взял себя в руки, стараясь выглядеть спокойным. К нему подошла Мегги и доверчиво прижалась к ноге, словно ища у отца защиты. Должно быть, дочь смутно догадывалась о том, что происходит что-то не только важное, но и сопряженное с риском для ее мачехи. Джеймс ласково обнял девочку.