Нить Ариадны

-- Ладно. А мне какой ответ будет, -- и денщик шагнул к Елизавете.

Она в ужасе отшатнулась и резко сказала:

-- Теперь идите, а то сам придет.

-- Так-то, -- покорно сказал денщик, -- ну, прощенья просим. В другой раз может смилостивитесь, а я сохнуть по вас буду. Вот. -- Он тряхнул головою, надел фуражку и вышел.

Всю ночь без сна провела Елизавета, разметываясь по постели. Так и стоит перед ней рослая фигура, с красивым открытым лицом, с наглым ласковым взглядом с сверкающими белыми зубами.

На другое утро она получила от него письмо.

В начале письма было написано: "ты лети письмо к тому, кто мил сердцу моему", а самое письмо описывало пылкую любовь, а в конце, перед подписью "патрон неизменный Степан Кречетов", было написано, что он непременно придет к ней, хотя бы за то жисти поришился".

Елизавета скомкала письмо, спрятала его за пазуху и весь день была, как не своя.

Старый грек наложил на нее заклятие, а этот, что же. Неужели и он колдун.

Две недели прошло. Хозяин уходил и возвращался. В эти часы его отсутствия Елизавета замирала в ожидании, но Степан Кречетов не появлялся.

Кондуполо обедал, спал, потом считал деньги или вместе с Елизаветой переглядывал взятые под залог вещи, потом запирал двери, укладывался спать -- и Елизавета оставалась одна в своей комнате с горячечной мечтой о Кречетове. Где он? Отчего не идет? И грудь ее волновалась и вся она трепетала неведомым желанием ласки и страсти.

И он пришел. Пришел, когда не было старого грека, и Елизавета сразу очутилась в его объятиях и трепетала под его поцелуями всем своим упругим, горячим телом.

Он пришел и овладел ею сразу.

Весь пыл молодой крови, всю таившуюся доселе страсть пробудили в Елизавете его ласки.

Едва уходил старый грек, она отворяла двери на черную лестницу и впускала своего Степана, и их охватывало безумие.

Она передавала ему всю свою доселе серую скучную жизнь и, трепеща на его груди, говорила:

-- Возьми меня отсюда, от этого старого черта. Я тебе слугой буду, словом не поперечу.

Степан Кречетов лежал, закинув свою красивую голову и говорил:

-- Можно. Как этто со службы выйду, мы с тобой и поженимся.

-- Милый ты мой, -- страстно прижималась к нему Елизавета.

Первым от угара страсти очнулся Кречетов, и среди поцелуев и объятий начал осторожно расспрашивать Елизавету об ее хозяине.

Она рассказывала ему о сундуке, полном драгоценных вещей, о бюро, в котором пачками лежат деньги и свертками золотые монеты.

У Степана загорались глаза.

-- Ишь, старый черт, -- говорил он, -- для чего ж он деньги не в банке держит.

-- Ему завсегда их надо под рукой иметь, -- объясняла Елизавета, -- господа приезжают, давай сейчас... Одному он князю Тугаеву сорок тысяч выложил. Вот он какой.

-- Сорок тысяч, -- пробормотал Степан -- ах, ты старый пес...

-- А две, три, пять, так это за пустое...

-- За пустое. Ах ты, лысый черт...

Однажды, после бурной вспышки страсти, он, лаская Елизавету, сказал ей:

-- Жениться-то, женимся, а на что жить будем.

-- Проживем. Работать буду, -- прошептала Елизавета.

-- Дура, проживем с работы. Ты в кухарках, я в лакеях. Ты на Васильевском, я под Лаврой. В год два раза увидимся. Нешто жизнь это.

-- Работу найдем, чтобы дома...

-- В углу. Наше вам размерси. Нет, ты вот что...

Елизавета подняла голову и заглянула ему в лицо. Он отвернулся и заговорил.

-- Нет, ты мне лучше помоги этого дьявола обделать.

-- Убить! -- в ужасе прошептала Елизавета.

-- Зачем. Пущай живет, собака. Так взять малость...

Елизавета испуганно прижалась к нему.

-- Страшно,

-- Потому что глупая, -- сказал Степан. И после этого при каждом свидании повторял ей то же.

-- Да как же сделаю я это-то? -- спросила наконец Елизавета.

Степан сразу оживился.

-- Слушай. Ты это где у него какой ключ, все знаешь. Хорошо. Теперь я дам тебе порошку и опять синее стекло на лампу. Как значит, ты увидишь, что у него большие тысячи припасены, ты ему в чай порошок, а к себе на лампу синее стекло. Знак, значит. Я и приду. Поняла. Ты не бойсь. Это не отрава. А я для отвода, значит, я тебя потом свяжу и рот заткну. Ты потом плети, что знаешь.

И все... а там, посля, и поженимся. В Москву аль в Варшаву уедем. А любить буду...

-- Неси порошок-то, -- сказала решительно Елизавета.

Старый Кандуполо был весел.

-- Гляди, Лизавета, князь деньги отдал. В месяц я три тысячи нажил с него. Сегодня давай мадеру нашу.

Вечером он считал деньги и раскладывал их пачками в бюро.

Елизавета была бледна и только глаза ее горели лихорадочным блеском.

-- Хе-хе-хе. Вот старый Кандуполо, -- говорил, смеясь грек, -- сюда приехал губками торговать, теперь у Георгия Кандуполо полмиллиона. Прежде Кандуполо, что собака был, теперь ему везде почет. Давай чай пить, Лизавета, потом спать будем. Ты иди ко мне нынче. Старый Кандуполо не обидит тебя. Давай чай и ром, давай.

-- Иди, -- сказала чуть слышно Елизавета.

Она всыпала, порошок и налила старику чая, долив его ромом.

Старик шутил и смеялся, а потом, шатаясь пошел в свою спальню, говоря:

-- Ты сейчас приходи, Лизавета...

Семен Кречетов каждый вечер пробирался во двор и смотрел на окно Елизаветы.

И вдруг сегодня оно озарилось синим светом.

Кречетов дождался, когда на лестнице дворник загасил огонь, и осторожно, как кошка, шмыгнул, в подъезд, а потом пробрался до заветной двери.

-- Ты, -- услышал он шепот и скользнул в отворенную дверь.

----------------------------------------------------

Первая публикация: журнал "Пробуждение", No 12, 1909 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.