Окно ЗАМа

– Ты преувеличиваешь. Я же для Битлз старался. Ведь не просто так у нас такой Револьвер получился! И вслед за ним Сержант. Мы смогли достичь всех тех высот в студии исключительно благодаря нашему знакомству с Барри и Робертом.

– Нашему! – передразнил его Джон. – Громко сказано. Скажи, Макка, а мы вообще нужны тебе в этой твоей студии-то? Ты ведь все это и без нас вполне смог бы записать. Вдвоем с Джорджем подсуетились бы, и вуаля, готов первый сольный альбом Пола Маккартни. Первая сольная песня у тебя и так уже есть. По гадкой иронии судьбы она считается лучшей песней Битлз! В то время как Битлз не имеют к ней ровным счетом никакого отношения! Черт побери, Макка, да ты и без нас прекрасно справляешься! – и Джон снова отпихнул друга, на этот раз уже значительно сильнее.

– Джон, – Пол схватил его за плечи и развернул лицом к себе, – мне ничего не нужно без Битлз, понимаешь? Я не смогу творить без Битлз. Да я существовать без вас не смогу! Без тебя… – уточнил внезапно он и улыбнулся одними губами.

Несколько мгновений Джон напряженно и недоверчиво всматривался в темную бездну его теплых карих глаз, затем, будто бы решившись сжечь эти чертовы мосты, шагнул вперед и порывисто прижался губами к этим все еще по инерции улыбающимся губам. Сердце ухнуло куда-то вниз, в ногах заломило от чудовищного выплеска адреналина, как от прыжка в бездну, и Джон замер, не отстраняясь, но и не осмеливаясь продолжать. Пол, как это часто случалось, сделал все за него: мягко сжал его плечи, сделал шаг назад и медленно покачал головой, вытирая губы рукавом голубой рубашки.

– Тебе надо поспать. Это все медитация. Помнишь, Махариши предупреждал о чем-то подобном? Полезут все наши демоны. Из нас четверых ты самый…неординарный, вот и…

Джон хотел было брякнуть очередную непристойность, но это вряд ли что-то могло бы изменить. Пол смотрел на него с безграничным пониманием и безграничной же жалостью. Кажется, он совершенно искренне поверил в собственную версию происходящего.

– Ладно, покедова, – устало махнул рукой Джон и взбежал на крыльцо своего бунгало.

Пол не стал заходить внутрь, лишь постоял под окнами несколько минут, потом озабоченно покачал головой и пошел прочь. Джон достал из-под кровати бутылку виски и коробку с письмами той безумной японки, что слала ему сообщения каждый божий день, а он пока даже не вскрыл ни одного. Ну что ж, пожалуй, пора ознакомиться, что такого важного она желает ему сообщить. Их накопилось аж тридцать штук, и Джон сделал из бутылки несколько крупных глотков и надорвал первый конверт.

* * *

Распахнув глаза наутро или что этим утром ему показалось, Джон увидел над собой печальное лицо Синтии. Он заснул прямо так в одежде поверх скомканного покрывала, усыпанного письмами, покрытого засохшими пятнами виски. Он попытался встать, но тяжелая голова не дала ему такого шанса, и только взвыл, хватаясь за лоб. Синтия присела рядом, брезгливо разгребая гору писем и отшвыривая испачканное покрывало, протянула аспирин и стакан воды.

– Сколько сейчас времени? – прохрипел Джон, принимая воду и таблетки от жены как должное.

– Полдень.

– Так мало? Я что, всего два часа назад вышел из дома Пола? Быть того не может.

– Джон, ты валяешься тут уже сутки, – укоризненно покачала головой Син.

– Как? Я что, пропустил медитацию?! – Джон подскочил на кровати, но боль, моментально сдавившая виски, заставила его рухнуть назад на подушку.

– Да ты много чего пропустил. Пол с Джейн улетели назад в Лондон.

– Когда? – казалось, эта новость совсем не удивила Леннона. Подспудно он ожидал чего-то подобного.

– Ближайший рейс был сегодня около семи. Так что, полагаю, они на всех парах приближаются к дому.

– Он что, даже попрощаться не заходил? – недоверчиво нахмурился Джон.

– Уж не знаю, что тут между вами такого произошло, что он после вашего разговора так поспешно собрался и умчался назад в Лондон, – на изумленный взгляд Джона Син тут же уточнила: – Патти застала вас вчера на веранде. Сфотографировала даже, так ее заинтересовала сцена вашей беседы. Джон, у тебя точно все в порядке? – ровным голосом поинтересовалась Син.

– Все просто отлично, – прорычал он. – А сейчас уйди, а. Дай мне прийти в себя, мне паршиво, как у слона в заднице.

Синтия пожала плечами: она давно привыкла к бесцеремонным заявлениям мужа и перестала обращать внимания на скачки его настроения. Просто встала и молча вышла из комнаты, не зная, по поводу чего ей больше переживать: из-за странного разговора Джона с Полом, после которого Пол поспешно сбежал в Англию, или из-за разбросанных по покрывалу писем странной японки, вот уже полтора года не оставлявшей ее мужа в покое.

Джон кое-как сполз с кровати, проковылял к окну и несколько минут наблюдал за тем, как медлительная Син, не торопясь, прошествовала по двору его бунгало, словно бы нарочно замедляя каждый свой шаг. Затем развернулась и бросила взгляд на окна, Джон насилу успел юркнуть за занавеску. Обошла бунгало Пола, даже заглянула на злополучную веранду, постояла там немного, сжимая пальцами спинку одного из кресел, словно бы в попытке понять, что же здесь случилось, потом махнула рукой и уже нормальным своим шагом отправилась в бунгало к Джорджу и Патти.

Джон выдохнул и, на этот раз уже не обращая внимания на дикую головную боль, выскользнул из дома и добежал до входа в соседнее бунгало. Пол не мог уехать просто так, не оставив ему записки. И, пока туда не вселили кого-то нового, нужно было срочно обыскать дом. Дверь была заперта, пришлось влезать внутрь через окно. Аспирин почти не подействовал, но сильнее висков у Джона сдавило грудную клетку. Он бросился хаотично бегать по комнатам, не зная, за что хвататься, что осматривать в первую очередь. Благо, бунгало было совсем небольшим – спальня, гостиная и крохотная кухонька. Он перерыл все ящики, заглянул во все шкафы, буфеты и комоды, на которые только падал взгляд. От всего веяло пронзительным холодом пустоты, словно бы здесь уже давно никто не жил. А, возможно, и вообще никогда. Еще вчера тут весело щебетала Джейн, и Пол швырял одежду на пол, а сейчас здесь веяло больничным дистиллятом. Чистотой психушки, приготовленной для приема пациентов. Первым из которых придется, вероятно, стать самому Джону. Он еще раз обежал все бунгало, но искать было попросту негде. Если бы Макка хотел оставить ему весточку, то положил бы пресловутую записку прямо здесь на комоде у входа.

Джон подошел к зеркалу, висевшему над комодом, и бездумно провел пальцем по стеклу, будто бы перечеркивая собственное отражение. Затем прижал к зеркалу ладонь с растопыренными пальцами, а следом сжал ее в кулак, словно комкая свое отражение. А и вправду, кто он такой, чтобы Пол оставлял ему записку и как-то объяснялся? В конце концов, Джону никто не мешает сейчас же тоже рвануть домой, отбрехаться этими дурацкими подозрениями Махариши в домогательствах к одной из его последовательниц и попытаться откатить отношения с Полом до того злополучного вчерашнего разговора. Но, как говорила незабвенная Джулия: фарш невозможно провернуть назад. Пол никогда не забудет этого разговора. А Джон никогда…не перестанет чувствовать. Он сунул руки в карманы, оперся коленом о комод и с насмешкой на лице принялся рассматривать свое отражение. Вроде совсем еще молодой, даже сутки кутежа никак не сказались на его внешнем виде – ни отеков, ни синяков под глазами. Здоровый цвет лица, блестящие шелковистые волосы. И только в глазах пляшут странные тени. Откуда взялись они? Где родились и куда уйдут? И видел ли их вчера Пол? Думал ли о них, когда в спешке собирал вещи, стоило Джону отчалить в свое бунгало? Чьи это тени? Моржа, земляничных полян, мистера Кайта, доктора Роберта, Люси и человека из ниоткуда?

Странная мысль пришла вдруг Джону в голову, и он принялся рыться в карманах в поисках чего-нибудь острого – иголки или гвоздя. Потом обшарил все шкафы бунгало и даже вернулся к себе. Хотел было разбить пустую бутылку из-под виски и воспользоваться осколком, но Син уже, вероятно, унесла ее и выбросила в мусор. Тогда Джон со вздохом схватил гитару и быстро пошагал обратно. Все равно и так скоро менять, не жалко. Плотно прикрыл за собой дверь и тут же у входа опустился на пол. Наклонился к гитаре и принялся лихорадочно откручивать один из колков, ослабляя самую верхнюю и самую тонкую струну, затем, резко дернув, снял ее, ощущая острую боль в подушечке указательного пальца, и тут же на гриф закапала кровь. Не обращая на это внимания, Джон вынул струну, поднялся и подошел к зеркалу, примеряясь, к какой стороне рамы лучше встать. Кровь продолжала капать, оставляя следы на комоде, по стеклу текли тонкие алые струйки. Наконец, он остановился на левой части простой деревянной рамы, даже как-то слишком удивительно простой для такого зеркала в таком бунгало – едва только ошкуренной и покрытой тонким слоем лака, поднес струну к лакированной поверхности и, морщась от боли, нацарапал неровными буквами снизу вверх «THE WALRUS WAS YOU». В царапины букв тоже попала кровь, выцвечивая их красным.