Страница 164 из 173
— Чего нет, того нет, — проговорил он, стараясь скрыть нотки торжества в голосе. — Он тебе чужой, иначе не бросил бы на произвол судьбы, не покинул перед лицом смерти…
Теперь можно было оставить ее, пусть прислушивается к тому, что происходит внутри, под сердцем… Эксперт подал знак Кранцу — немец может уходить — и, мгновенно сообразив, что, сопротивляясь, она защищает ребенка, внезапно охватил руками, как можно сильнее сжимая, ее тело.
— Боангинуца, боангинуца… С каких пор я пытаюсь напасть на твой след, — он во что бы то ни стало хотел сломить ее. — Кажется, уже должна попасться — но, смотришь, нет, ушла! Каких только сетей не расставлял, каких ловушек не подстраивал! Вот, думаю, все, не вырвется, — и все равно ускользала, точно песок между пальцами… И вот наконец, видишь, — он еще крепче стиснул ее, — ты у меня в руках, живая, можно прощупать пальцами… Сама грозная коммунистка, не какое-то привидение!
Закрыв глаза, Илона вырывалась из его жилистых рук, когда ж наконец это удалось и она повалилась на койку, он снова подскочил к женщине.
— Эйсебио! Эйсебио! — Окликая Кранца, даже собираясь выбежать за ним в коридор, эксперт даже не подумал оглянуться — немец все время был в камере, разве что слегка переместился вместе со своим стулом, чтоб не выпускать из поля зрения арестованную.
— Зо-о! — озабоченно проговорил Кранц, указывая пальцем на Илону, дескать, что это — потеряла сознание?
Кыржэ торопливо подбежал к порогу камеры, оглядел толпившуюся за дверью свиту и поманил кого-то пальцем.
— Подойди ко мне, Мандряцэ! Со своими усами и бакенбардами тебе только в гареме потаскух царствовать — ни одной порядочной женщиной никогда не овладеть! — Он позвал его в камеру, подвел к потерявшей сознание Илоне. — Смотри, проходимец: Елена Болдуре, она же боангинуца, она же Илона, в конце концов… заговорила! Парашютист — ее муж, отец ребенка. Проводя допросы, нужно было нажимать только на одно — на материнский инстинкт. Кранц! Чем это вы там занимаетесь?
Немец делал арестованной искусственное дыхание. В конце концов он легонько шлепнул ее ладонью по животу, даже прослушал его — так делают врачи при осмотрах, затем недовольно забормотал:
— Материнский, материнский… К свиньям!
Однако Кыржэ не обратил внимания на его брюзжание. Достав из кармана носовой платок, по-деревенскому большой и аккуратно сложенный, он стал вытирать пот со лба.
— Заключение в карцер до сих пор не приводило ни к каким результатам, — громко, чтоб было слышно за дверью, проговорил он. — Более того, только вредило расследованию.
Он стал ходить по камере медленным, размеренным шагом, словно подлаживаясь под течение мысли.
— Когда заключаешь этих фанатиков в карцер, они только ожесточаются, становятся еще более несгибаемыми. Вообще ни на кого больше не рассчитывают, только на самих себя. — Он остановился перед дверью, когда же кто-то бросился открывать ее, дал знак не торопиться. Еще раз оглянувшись, эксперт посмотрел на койку, где лежала Илона. — Когда придет в себя, переведите в салон…
— …для ожидания! — договорил Мындряцэ. — Там дамочке будет веселее…
— Мда-а… — Эксперта возмутила эта наглая выходка: такой отменный, рафинированный садизм и в то же время полнейшая беспомощность на допросах. — Я бы отменил даже режим камер. Действенным по-прежнему остается только один метод…
— Взвод, пли! — снова перебил его Мындряцэ. — Лучше не придумаешь!
— К сожалению, — угрюмо продолжал эксперт, и теперь слова его заставили свиту насторожиться, — никто из нас не задумывается над тем, что, расстреливая коммунистов, мы позволяем им уносить в могилу и сведения, которыми они располагают!
Кыржэ порой приводили в негодование какие-то особенные, исключительные случаи, но даже и тогда притворство эксперта не знало границ. Подчиненным, разумеется, эта черта шефа была хорошо известна.
— Не предсмертный хрип, не падаль нам нужна — признания! Сведения и еще раз сведения! — стал кричать он на ходу. — Ведь они связаны между собой самым тесным образом: явки, пароли, типографии, склады оружия. Цепочка связных, партизанские муравейники, диверсанты — каждого из них мы обязаны обнаружить, распознать! Эта девка, выполнявшая задание чрезвычайной важности, располагает секретными сведениями, от которых зависит исход военных действий. По нашим предположениям, ее послали отсюда со строго секретной миссией, но задержали там, куда прибыла, — мы этого не смогли. Вернули — получайте, пожалуйста, и что же дальше? Значит, ты ее допрашивал? — эксперт впился глазами в лицо Мындряцэ. — Говоришь: допрашивал? И чего добился? Отвечай, чего молчишь… То-то. Только одного: смертного приговора? Прошу прощенья, но падалью в первую очередь может стать… впрочем, скорее всего первым на тот свет уйду я!
Кыржэ повернул ключ в скважине и толкнул дверь.
— Входи, входи, не стесняйся! — обратился он к кому-то одному, тем самым вынуждая остальных четверых податься назад. Таким образом, внезапно оказалось, что они отделены друг от друга, и каждый поспешил отвести взгляд в сторону — в поисках спасения, хотя впереди их ждала только пропасть.
— Мындряцэ, где ты там, покоритель женских сердец? — подозвал к себе агента Кыржэ; остальные, те, кого он не окликнул, напряженно застыли: ничего хорошего этот оклик им не сулил. — Помоги коллегам устроиться поудобнее…
Да, да, теперь уже никто из четверых не мог надеяться на то, что Кыржэ окажется милостивым. Ждать добра подчиненным не приходилось… Еще бы, если арест руководителя подпольного центра патриотов все еще оставался под сомнением, поскольку арестованный не сознавался, даже не называл своего настоящего имени. К тому ж эти два парашютиста, миссия которых до сих пор оставалась загадкой. Не говоря уже о светильнике, взорвавшемся в соборе… Бесчисленные диверсии, акты саботажа. Но самым грозным, заставлявшим вздрагивать при одном упоминании, был совсем свежий случай, когда на воздух взлетел эшелон с вражескими солдатами. Уж тут следовало найти хоть какое-то оправдание, хотя, конечно, вряд ли это к чему-либо приведет. Немец требует данных — имена, точные адреса виновников, — но где они, эти данные?
В кабинете стояла зловещая тишина. Кыржэ предстояло решить, кого и когда… Теперь уже ничто не поколеблет его решения… Только кого он отдаст в жертву? Кто из них будет первым?
"Мындряцэ", "зверь с благородной фамилией", как прозвал агента кто-то из его жертв, исключался: он — бессарабский немец, к тому же садист с заслугами. Чья ж тогда очередь? Тем более что их так искусно отгородили друг от друга, к тому ж и поставили впереди этого фата с пошлыми бакенбардами!
Косой… В сапогах, брюках галифе, рубашке с закатанными рукавами и с подтяжками — ни дать ни взять старательный, занятый делом труженик…
Жребий падет на него. Даже если об этом еще не сказано. Хотя о чем тут говорить, если на лбу у него печать — и не только на лбу, даже эти пальцы, тонкие, бледные, с посиневшими ногтями, отдают болезненной, смертельной белизной!
Косой ни на кого не смотрит, боится даже повести краешком глаза. Да и не может, ведь как-никак косоглазый… Ему трудно даже сосредоточить взгляд по той же причине, но еще и потому, что не на чем. Вокруг — пустота, отчужденность…
— Подожди! — Кыржэ остановил Мындряцэ взмахом руки — тот уже доставал пистолет, готовясь разрядить его в очередную жертву. — Не здесь — в салоне для ожидания. Да, да! Чтоб видели коммунисты! Эта грязная парашютистка! Пусть знают: смерть Косого — на их совести! Тем более что и он решил пожалеть потаскуху… Веди скорее, в последнюю минуту, может, смилостивится над ним. Или над собой… Над нами — тоже.
Но тех, к кому он обращался, в кабинете уже не было: Мындряцэ, едва эксперт начал говорить, тотчас понял, что следует делать, — крепко взяв за руку Косого, он повел его по коридору.
— Ну вот, снова на одного меньше, — с горечью указывая на дверь, проговорил эксперт. — Теперь осталось трое. Со мной — четверо… Но если не удастся добыть всего, что требуют немцы, настанет очередь и Ми-хэешу Кыржэ… Так ему и надо, если решил бросить родное село, отказался от труда хлебороба… Заделался горожанином, носит галоши, прячется от дождя под зонтиком. Но что толку, если с наступлением весны все равно его охватывает тоска, если душа болит по земле, от которой идет легкий пар… А чего стоит перекличка петухов?