Страница 151 из 173
Этот конверт!..
Внезапно ему показалось, что все происходящее только сон, что все это мерещится ему. Не слышно никакого лая собак, не могут, в конце концов, быть такими глупыми жандармы, чтоб выдавать свое присутствие в этой глухой лесной чаще…
Но если бы только мерещилось!
По-прежнему доносился яростный лай собак, напоминающий завывание волчьей стаи. Собаки, казалось, вот-вот настигнут, найдут его — не пройдет мгновения, как одна из них, бешено сорвавшись с поводка, набросится на него. С одной тварью он справится, уложит выстрелом в ту самую минуту, когда пес будет готов схватить его за ногу, но если набегут другие?
В спину неслись хриплые окрики фашистов. Враги обещали сохранить жизнь, если он бросит оружие и сдастся по доброй воле. Значит, хотят взять живым и потому стрелять не будут. Надеются добыть сведения, вырвать хотя бы одно слово.
Давно рассвело, на смену утру пришел день. Постепенно солнце начало клониться к закату. Все эти долгие часы он простоял не шевелясь, напряженно сжимая в руке пистолет. Враги подозревали, что он прячется где-то на дереве, забравшись в гущу листвы, хотя и не знали, в каком месте. Из своего укрытия он мог обозревать расстояние в несколько сотен шагов, отделявших его от преследователей, но как это было мало, сотня-другая шагов!
Волох в который раз посмотрел на компас. Преследователи не обнаружили его укрытия, не заметили дерева, в ветках которого он прятался, — ему же с высоты хорошо было видно все, что открывалось глазу. Как и говорилось на инструктаже накануне вылета, в нескольких сотнях метров в стороне от преследователей и примерно в километре от дерева, на котором он находился, виднелось здание лесничества. Оно было как раз таким, каким его обрисовали, с небольшой башенкой, из трубы которой должен был виться дымок. "Когда именно должен он виться?" — "В соответствующий момент!" — ответили ему.
"В соответствующий момент…" По-видимому, днем? — спрашивал он себя. Раньше он как-то не всматривался в дымки над домами, но они, вероятно, хорошо различимы и днем. Конечно, конечно: на фоне зелени дымок должен виться четко, его можно будет хорошо различить. "Не то, не то! — положил он конец этим размышлениям. — Не может же он виться бесконечно — это сразу бросится в глаза. И лесники, наверно, придут в недоумение, и заметит любой, кому нужно и не нужно, причем издалека. Не говоря уже, разумеется, о преследователях, которые сейчас шныряют по лесу из конца в конец… Значит, на рассвете, только на рассвете! — решил он в конце концов. — Когда только забрезжит день и еще не проснутся птицы!"
Один день, считай, уже прошел. Подождем до завтра. Хотя, возможно… Если выдастся лунная ночь… Он не сойдет с дерева до утра, хотя и не смеет смыкать глаз. Нельзя сводить их с этой узкой, невысокой башенки над домом. Чтоб не прозевать ненароком "соответствующего момента"…
Патронами их снабдили, за поясом — две гранаты. Все это оружие должно послужить единственной цели: помочь вырваться, доставить по назначению пакет! Только пока это произойдет, его схватят, мертвым или живым. Впрочем, не живым, нет — только мертвым. Но как же тогда конверт? "К врагам он, конечно, не попадет, в этом можно не сомневаться". Но если убьют, то не попадет и к тем, кому предназначен… Значит, операция не имела никакого смысла, свелась к нулю. Плюс гибель двух людей, его и Илоны. Пока что, впрочем, гибель казалась нелепой, невозможной, ее нельзя было даже представить. Да, плюс смерть. Хотя какой же это плюс — минус! Только минус! Минус две оборванные жизни. В самом деле, ради чего придется умереть? Не только ему и ей, но и ребенку, которого ожидает Илона… Зачем только там, в самолете, заметив желтые пятна у нее на лице, он притворился глухонемым, сделал вид, что ничего не понял? Скорее всего, потому, что не успел ощутить всей важности ее слов. В конце концов, она могла и ошибиться. Мало ли что способна вообразить женщина? Кроме того, теперь он был солдатом. Нельзя было выяснять отношения за несколько часов до операции. Это значило сковать себя по рукам и ногам. Ведь он наконец-то взялся за оружие — после того, что долго воевал с врагом только словом!..
Словом… Печатать призывы на папиросной бумаге, писать лозунги на заборах. Такое приходилось делать и до войны. И вот теперь, когда настал черед стрелять, нужно было свободно распоряжаться жизнью и смертью, прежде всего смертью. Мысль о ребенке сковывала, хватала за душу…
Но как заманчива была бы такая "ловушка" — разве редко жизнь подставляет их людям? — ничего не знать об этой "случайности", пусть бы она оставалась в полнейшей тайне, затем, в один прекрасный день, который должен же когда-то наступить… они вдвоем с Илоной, нет, не вдвоем — втроем!
Он почувствовал, что не может больше стоять на ногах — их сводило судорогой.
Нужно доставить по назначению конверт.
Сыргие перебрался на самую верхнюю ветку дерева. Преследователи не подавали никаких признаков жизни, молчали и собаки, как будто вымерли или уснули. Нет ли в этом подвоха: почуяли, в каком месте прячется, и теперь потихоньку окружают, собираясь напасть внезапно? Какой-нибудь ловкий, молодой солдат без труда доберется до верхушки дерева. А то и вообще могут спилить его. Как поступить тогда?
Он старался ни на минуту не закрывать глаза, беспрерывно переводил взгляд с одной точки на другую, иначе можно было уснуть. Если поддашься дремоте, тогда… Но нет, он постоянно возвращался мыслями к конверту, и это отгоняло сон.
Теперь наконец видны и люди — стоят вокруг костра, окутанного клубами дыма: бросили в огонь не сухих — совсем свежих, зеленых веток… Любуются, как гибнет в огне, превращается в пепел свежая, полная жизни зелень. Наверно, нарочно делают это — чтоб дым маскировал фигуры. Что же в таком случае замышляют?
Он вытянулся во весь рост и снова в который раз принялся считать фигуры у костра. Теперь их было пятеро, на одного меньше. Но почему, почему они ничего не предпринимают? Выжидают. Чего им ждать? Наступления сумерек, полной темноты?
Он зажал под мышкой пистолет и, достав из нагрудного кармана конверт, стал открывать его. Неторопливо, чтоб еще раз подумать и принять окончательное решение… Сначала, правда, следует перечитать текст, проверить, не забылись ли эти непривычные венгерские слова. На всякий случай. Мало ли что может случиться? Война! Какая-то минута иной раз может все изменить… Если все-таки вырвется живым? Мысль показалась слишком привлекательной… Доберется до нужного места — и даже если конверт уничтожен, все равно вспомнит текст, точно попугай повторит слово в слово. Спастись — один шанс из ста. Девяносто девять: смерть. Фашисты будут пытать, пока не свалится без сознания, не полетит в пропасть забытья, так и не разжав губ, не обронив ни одного слова… Потому что одно слово тут же потянет за собой другие. Как только выдавишь одно, сразу же увидишь, что оно неотрывно от двух-трех других. Вот, например… Пароль для опознавания своего человека и, скажем… опознавательные знаки для посадки самолета…
Разорвем конверт в клочья.
Вытащив бумагу, которая была в конверте, он оторвал от нее краешек, но, не успев обронить клочок, вздрогнул. Какое слово могло быть там написано? Гестаповцам достаточно малейшего намека, чтоб разобраться в сути. Куда девать другие клочки? Нельзя же бросать их поблизости один от другого!
Он смял оторванный уголок и поднес его ко рту. Затем оторвал другой, третий, смяв их, зажал в кулаке. Теперь руки были свободны. Он достал из-под мышки пистолет, постаравшись занять наиболее удобное положение — чтоб можно было неотрывно следить за людьми у костра, окруженного густыми клубами дыма.
Только б не поддаться усталости, не ослабить внимания, главное же — бороться с дремотой… Но вскоре он снова начал безвольно моргать… Нужно держать глаза широко раскрытыми. Однако слишком сильное напряжение вскоре привело к тому, что он стал плохо видеть. В какое-то мгновение он действительно задремал, и перед глазами даже замелькали смутные обрывки снов.