Страница 40 из 84
— Ничего, очнется, — ответил Пую громко, чтобы услышали арестованные, и уселся поудобней на стуле. — Приказ есть приказ. Всех до одного!
К месту пыток конвойные притащили человека. Он не стоял на ногах. Они подвязали его к железным кольцам. Истязаемый висел вниз головой без движения, не делая даже попытки уклониться от ударов. Кроме свиста бича, в подвале не слышно было ни звука.
Опустившись на колени подле потерявшего сознание Горовица, Виктор дул изо всех сил, остужая кровоточащие ступни товарища.
Сидя на стуле рядом с орудиями пыток, Пую подал палачам знак на минуту прервать-избиение.
— Приказ о наказании мог бы быть отменен, — сказал он, точно смягчаясь, — если бы кто-нибудь назвал нам хотя бы имя этого несчастного.
— Скажи мне, стоны его слышны? — шепотом спросил вдруг Горовиц, устремляя свои черные искрящиеся глаза на пытаемого товарища.
Виктор отвел взгляд от ступней Горовица и посмотрел на истязаемого. Светлый клок волос свисал у того с головы.
У Виктора замер на губах крик: "Светловолосый! Товарищ Ваня!.." Он рванулся с места, готовый вскочить, броситься на палачей.
Рука Горовица вцепилась ему в плечо, удерживая его на месте:
— Не надо!
— Значит, никому его не жаль? — с издевкой спросил Пую. — Впрочем, я знаю: коммунисты жестоки.
Закурив новую папиросу, он спокойно повернулся к своим помощникам:
— Продолжать "мельницу".
Углы подвала были погружены в темноту. Только в центре, где сидел Пую, висел фонарь, освещая желтым светом лица палачей и орудия пыток.
Последним был подвергнут пытке Виктор.
— A, mon chère, и вы явились на концерт? — обрадовался Пую, глядя на босые ноги Виктора. — Правда, сегодня концерт не совсем удачен: нет вокальных номеров. Может, вы нам что-нибудь споете? Что-нибудь оригинальное? Я, знаете ли, человек со вкусом. Мне нравится все поэтическое и традиционное: мамалыжка на вышитом полотенце, белый домик, мельница… Ну, что скажете, mon chère? Споете нам что-нибудь? "Арию Вани", например?
Виктор слушал, весь напрягаясь от злобы. И вдруг, шагнув к следователю, бросился на него:
— Палач!
Конвойные остолбенели. Пользуясь их замешательством, Виктор с остервенением продолжал наносить удары по свежему напудренному лицу следователя… Стул опрокинулся. Упав на землю, Пую рычал и задыхался под тяжестью навалившегося на него Виктора, а тот вцепился во врага ногтями, зубами…
Палачи засуетились, как муравьи в разоренном муравейнике, бросаясь на защиту своего начальника. Из углов, выползая на четвереньках, двинулись к месту свалки и заключенные…
— Тревогу! Сигнал тревоги! — послышался придушенный крик Пую.
Один агент кинулся к двери, с маху открыл ее настежь и исчез. А через минуту в помещение ввалились солдаты. Но Виктор был уже связан по рукам и ногам. В замешательстве Пую приказал солдатам стать на страже у дверей.
Следователь был весь в кровоподтеках, из его рассеченной губы сочилась кровь. Он потрясал сжатой в кулак рукой, на которой неизвестно каким чудом еще держалась, свисая, браслетка с часами.
— Вот ты какой, оказывается, фрукт! — шепелявя из-за выбитого зуба, прошипел он, обращаясь к связанному Виктору. — Хорошо-о… Я буду вынужден, стало быть, посвятить тебе более продолжительное время… Сыграйте ему пока что "мельницу", — приказал он, не глядя на своих помощников, — да поосновательнее, И помедленнее, не торопитесь. После каждых десяти ударов отдыхайте немножко и задавайте вопрос о "товарище Ване". Не ответит — продолжайте. Десять ударов — передохните секунду. Десять ударов — и… Что ты знаешь о "товарище Ване"?
Виктор молчал, стараясь поначалу держать глаза широко раскрытыми. Затем веки его смежились, но он ни разу не застонал. Следователь Пую зажигал папиросу от папиросы.
— Что ты знаешь о "товарище Ване"?
— Мерзавцы! — раздался вдруг мужской голос из угла подвала. — Убиваете человека, чтобы узнать о "товарище Ване"?
С волнением закуривая новую папиросу, Пую подал знак остановить "мельницу".
Из дальнего угла поднялся человек, босой, с окровавленными ступнями, и, шагая точно по осколкам стекла, двинулся к следователю. Лицо его, изувеченное до неузнаваемости, дышало все же таким мужеством, таким человеческим достоинством, что Пую невольно отпрянул назад на своем стуле. По мере того как этот человек со слипшимися от крови белокурыми волосами приближался к палачам, походка его становилась все увереннее. В некогда мягком взгляде голубых глаз вспыхивали стальные искры.
— "Товарищ Ваня" — ваш смертельный враг, но ни в какие кандалы в мире вы его не закуете! Никакая сигуранца, никакое гестапо не поймает его: он повсюду, он неуловим, "товарищ Ваня"!..
Двое палачей собрались уже продемонстрировать перед начальником свою преданность — они бросились к арестованному, но следователь сделал им знак потерпеть немного.
Секретарь городского комитета стал лицом к лицу с врагами.
— Вы ищите "товарища Ваню"? — сказал он, с презрением глядя на палачей. — Ужас ослепил вас, страх перед его силой, поэтому вы не видите его. А ведь "товарищ Ваня" здесь, в подвале. Вот он, "товарищ Ваня"! Здесь он, в моем сердце! Убьете вы меня, "товарищ Ваня" будет жить! Вот он! — крикнул секретарь, показывая на арестованных. — В каждом из них! — он показал на Виктора, висевшего в воздухе, на "мельнице". Глаза Виктора были открыты. — И вот он! И в нем есть "товарищ Ваня". Да! И в нем. Вы хотите убить его, кровавые палачи? Всех нас вы хотели бы убить! Но не удастся? Никогда! "Товарищ Ваня" — это Отечество Свободы… "Товарищ Ваня" идет! Он уже близко, близко…
Подвал "белого домика" дышал, как фронтовая зона после тяжелых боев. Через замазанное известкой стеклышко пытались просочиться бледные-бледные, синеватые лучи зари.
Раны кровоточили, подошвы ног горели, точно на горячих углях. Но палачи ушли, отвратительных лиц их не было видно, и заключенные вздохнули с облегчением.
Самым диким истязаниям был подвергнут секретарь. Он валялся в луже крови, и в первые минуты после того, как его приволокли из комнаты пыток, не подавал даже признаков жизни.
Виктор подполз к нему поближе и, заботливо поддерживая его голову, напряженно прислушивался к дыханию.
Рядом непрерывно и бессвязно бормотал Горовиц:
— …Два подъемных крана на станции… Выпрями, выпрями спину, отец! Хорошо!.. О! И дядя Моломан… Возможно… Один удар — и ось сварилась…
— Подними мою голову повыше, — неожиданно прошептал Виктору товарищ Ваня, показывая поднятой рукой в сторону слепого окошка. — Хочу видеть рассвет…
Виктор обхватил плечи товарища Вани, бережно поднимая его к слабому свету зари, бьющему через осколок стекла.
— Чуть-чуть выше, выше… — прозвучал голос секретаря. — Я хочу видеть восход, восток…
Один из шпиков, притаившихся в темноте между дверями, с яростью бросился на Виктора, пинком ноги отогнав его от умирающего:
— В бога душу мать!.. Только попробуйте кто-нибудь дотронуться до него!.. Пусть издыхает один… бродяга без имени!
— Вон, гад! — с силой крикнул Колесников, пытаясь подняться на ноги.
— Вон! — точно взорвался весь подвал. — Вон, палач!
Шпик выскочил за железную дверь. За ним взвизгнул тяжелый засов.
Виктор снова подполз к товарищу Ване, помогая ему поднять голову к лучу света.
— Не надо, Виктор, — сказал, слабо улыбаясь, секретарь. — И так видно…
— Я слышу, слышу! — вскрикнул вдруг среди своего бормотания конструктор. — Я слышу! А вы слышите? — Он попытался вскочить на ноги. — Звучат сирены!.. О! Жужжат моторы! Оттуда слышно… — показал он рукой на обломок стекла. — Оттуда!.. Слушайте!.. Оттуда!..
Горовиц поднялся к окошку; на лицо его упала слабая полоска света. Лицо Горовица сияло счастьем.