Сахарные барашки

Пятрас Цвирка

САХАРНЫЕ БАРАШКИ

РАССКАЗЫ

О ВАШЕМ ДРУГЕ

Если вы приедете в Вильнюс, то обязательно увидите памятник: у склона горы стоит Пятрас Цвирка и будто любуется тем, как сроднились в литовской столице старинные здания с новыми кварталами, с заводскими корпусами, со светлыми школами. Вот-вот сойдет Пятрас с гранитного пьедестала и ступит на улицу, носящую его имя, смешается с шумной толпой…

Более двадцати лет назад Пятраса в самом расцвете сил унесла тяжелая болезнь. И остался только этот памятник — такой стремительный, порывистый, очень похожий на покойного Цвирку. А главное — остались его книги, откуда взяты и рассказы, которые вы теперь прочтете.

Пятрас очень любил детей, молодежь, хорошо понимал их. И в зрелые годы, сохранив юношеский задор, он с удовольствием вспоминал свои ребячьи проказы. Однажды отец привез ему с ярмарки цветные карандаши. И что же? Пятрас взял да разукрасил веселыми чертиками только что выбеленную горницу.

Отец мечтал дать ему образование, но рано умер. Семья жила в бедности. А Пятрас не испугался лишений, окончил школу, уехал из родной деревни в Каунас и поступил в художественное училище. Там мы с ним и познакомились. И хотя он стал писателем, а не художником, все же, когда Пятрас описывает природу или рисует портрет кого-либо из своих героев, так и кажется, что видишь перед собой живую, красочную картину или живого человека. Значит, занятия живописью пригодились. И по-моему, в книгах Пятраса чувствуется еще, что был он превосходным рассказчиком. Пятрас все представлял в лицах, как заправский актер.

С детства была у Пятраса чудесная учительница — его мать, знавшая множество народных сказок и песен. И всю жизнь Цвирка прислушивался к народной речи, к народной мудрости, которой проникнуты предания, пословицы, поговорки.

И писал он прежде всего о народе. О тружениках литовского села, которых в былые времена преследовала нужда и невзгоды. О молодежи. Когда Литвой еще правили помещики и капиталисты, Пятрас шел с теми, кто боролся за свободу и счастье народа, выступал перед рабочими, писал революционные песни.

Как он работал? Много, упорно, настойчиво. Пятрас всегда повторял, что писать книги — это большой физический труд. Читал он очень много. На его столе постоянно лежали книги по самым различным вопросам. «Писатель должен все знать», — любил повторять он. Но чтение не заслоняло от него жизни, он всегда старался быть с людьми.

После восстановления Советской власти в Литве в 1940 году Пятрас руководил писательской организацией, участвовал в работе правительства, но не прерывал своей творческой деятельности. Началась война, гитлеровцы захватили нашу республику. Мы с Пятрасом эвакуировались в глубь Советского Союза. Он часто ездил на фронт к литовским воинам, по радио обращался к жителям оккупированной Литвы, написал немало новых рассказов и книжку антифашистских сказок. Его книжки с самолетов сбрасывали в глубоком вражеском тылу, их распространяли в родном краю партизаны.

После освобождения Советской Литвы у Пятраса было множество общественных обязанностей. И все-таки он находил время для литературной работы. Он неустанно заботился о молодых писателях, которые только начинали овладевать пером, помогал им советами. Они видели в Цвирке своего чуткого, большого друга, многому у него учились.

Юные читатели! Надеюсь, что книга эта познакомит вас с Литвой, с самим автором — Пятрасом Цвиркой, и вы, как и многие, тоже станете его друзьями.

Мария Цвиркене

САХАРНЫЕ БАРАШКИ

Я опять сижу за книгой и, чтобы лучше запомнить каждое слово, читаю вслух. С добрый час я декламирую о войнах Римской империи, но мысли мои ускользают из-под власти цезарей и гуляют по саду, среди лепестков, которые, как пена, падают с деревьев.

В открытое окно влетает мохнатая дикая пчела. Она долго гудит; этот металлический звук напоминает далекий колокол приходского костела. Потом пчела садится на книгу и, шевеля усиками, принимается разглядывать буквы. Нет, пчела не умеет читать, и навряд ли она обрадовалась бы, узнав историю Прекрасной Елены. Поползав немного, она расправляет крылышки и, оставляя на странице книги золотую цветочную пыльцу, поднимается и вылетает в сад. Короткое мгновенье я вижу ее над вишней, а потом она, как тяжелая капля дождя, падает в цветок.

Я не могу уже заставить себя читать; мне кажется, кто-то шепотом зовет меня из-за окна: «Идем!» Оглядываюсь — никого нет. Только небо еще больше прояснилось, и в нем совершенно неподвижно стоят лиловые облака.

Пчела указала мне дорогу, и я закрываю книгу. Хватит! День такой чудесный!

Выкатив из-под навеса велосипед, я счищаю с него ржавчину, грязь, смазываю маслом спицы. Куда ехать? Конечно — по старой, хорошо знакомой дороге на запад.

Воспоминания зовут меня в тот край, где реки полны рыбы, где птицы тучами застилают солнце. Рыбу там ловят руками, а в излучинах от нее даже шум стоит.

Мы несемся вместе с моим попутчиком — ветром. Море клевера колышется по обеим сторонам дороги, впереди выступают леса, холмы. Как легко ходит педаль! От цветущей земли подымается запах, теплый, как дыхание матери.

Подъехав к холмику, я спрыгиваю с велосипеда и веду его в гору. Тело становится влажным, и я чувствую себя еще свободнее и легче. Это не липкий, густой пот усталости — нет, этот пот струится по лбу, как сок молодой березы. Я взбираюсь на холм, меня снова обдает ветерком. Я опять сажусь на велосипед и, не держась руками за руль, стремительно несусь вниз.

Вот перед моими глазами блеснула небольшая река. Ее журчание похоже на шум приближающегося дождя. Река опять исчезает, потом я вижу ее узкую серебряную излучину. Там, ниже, освободившись от плена камней и обломков деревьев, она лежит спокойная, гладкая, как лед. Река отдыхает, как девушка, упавшая в траву.

Проехав еще несколько километров, я прислоняю велосипед к цветущему кусту и валюсь навзничь в сочную траву. Долго смотрю я на небо, в голове нет ни одной отчетливой мысли. Потом я закрываю глаза. Из-за холма долетает тоскливый звук пастушьей свирели.

О милые, дорогие дни детства! Я вижу на западе голые, скучные и одинокие холмы, светлыми кораблями проплывающие под солнцем. Только на одном, самом высоком холме стоит хутор, вниз сбегает тропинка, у овражка — старый колодец. Над дорогой шелестит молодая тонкая береза, и кажется, что она, выбежав из леса, поджидает кого-то. Это мы с Симукасом Андрионасом выкопали ее как-то весной в лесу и пересадили в рыхлую почву у дороги.

Много лет уже не бывал я в родных краях, но слышал, что береза эта выросла в отличное дерево, и молодежь на маевках пляшет вокруг нее.

Уезжая учиться в город, я со слезами на глазах простился с Симукасом и березой.

Теперь я лежу в траве и вспоминаю прошлое. Сердце начинает биться сильнее: я представляю себе, что через несколько часов увижу друзей детства и лучшего из них — Симукаса.

Ах, дети, дети! Ведь и наша юность была такой же радостной, и с нами случалось много странных происшествий, и мы плакали горючими слезами из-за каждой неудачи и обиды. А когда нам удавалось вспугнуть птицу или найти первую созревшую ягоду, леса и луга звенели от нашего смеха.

Я отчетливо вижу веснушчатое, словно осыпанное льняным семенем лицо моего друга. Я слышу его голос, который звучал, бывало, тоненько, как свирель, когда Симукас, взобравшись на верхушку ели, распевал:

Если со своей высоты Симукас замечал направлявшуюся в огород Предводительницу, он сердито окликал ее по-польски: «Предводительница! Стой!»