Слезы в раю

Кончиком языка она скользнула по его крохотной твердой припухлости и, замерев в ожидании, вновь осмелилась повторить то же самое. Она тихо засмеялась и так же нежно и осторожно, как бабочка цветка, коснулась языком другого соска.

По телу его пробежала дрожь, и она, отдавшись власти темного и опасного порыва, слегка сжала его сосок зубами. Ее руки блуждали по его груди, чувствуя напряженную неподвижность его мускулов, легко скользнули по ребрам вниз и ощутили стальную упругость мышц живота.

У самого пояса брюк ее руки замерли в нерешительности, и она, подняв голову, вопросительно посмотрела на него. Сейчас черты его лица обозначились еще резче и выражали такое дикое, страстное и неукротимое желание, что к ней снова вернулись ее прежние страхи. Она видела выступившие у него на лбу капли пота, и дьявольское наслаждение, пронзившее ее в эту минуту, сменило собою страх.

— Я вижу, — резко произнес он, — тебе приятно видеть меня таким. Давай посмотрим, смогу ли я ответить тебе тем же.

Он повернулся, заставив ее лечь себе на руку, и так жадно прильнул губами к ее груди, что она тихонько застонала. Он поднял голову и посмотрел в ее охваченное восторгом лицо; его прекрасный рот шевельнулся в улыбке — пугающей, откровенной, обещавшей адское наслаждение.

— Это выше моих сил, — прошептала она, закрывая глаза, чтобы не видеть его почти неподвижного и странно напряженного лица.

— Я знаю, но мы не сможем удержаться от соблазна испытать это.

Бережно опустив ее на диванные подушки, он встал, чтобы стащить с себя оставшуюся одежду, представ перед ней во всем великолепии мужской красоты. Во рту у нее пересохло. Замерев от восхищения, она наблюдала, как симметрично напряглись мышцы его стройных ног и спины, как поблескивала глянцем его смуглая кожа.

В ней больше не было страха. Все ее тело пело и радовалось неизбежности того, что должно было произойти, зная, что, как только оно утолит свой голод, наступит наконец желанное умиротворение и покой. Кэндис встала и начала медленно расстегивать сандалии.

— Дай я, — глухим от волнения голосом произнес он.

Прикосновения его пальцев были сладкой мукой, рот его, медленно и чувственно терзающий ее губы, — карой и редчайшим из наслаждений. Она почувствовала, как напряглись и отвердели ее мышцы, и, не в силах больше сдерживать себя, ее тело задвигалось медленно и волнообразно, а бедра подталкивали, просили, умоляли.

Огонь, который он так старательно и искусно пытался разжечь, вдруг вспыхнул с неистовой силой, охватив своим адским пламенем развилку ее тела. Она восхищенно наблюдала за ним во всем великолепии темной и дикой страсти, и глаза ее становились все больше и больше. Они безмолвно призывали его к этому пылающему огню, в пламени которого оба они познают сладость насыщения.

Он заглянул в ее охваченное экстазом лицо. Его собственное в эту минуту напоминало вырезанный из камня лик какого-то древнего жестокого божества, готового к тому, чтобы взять силой то, что не будет положено на его алтарь добровольно. Из груди его вырвался сотрясающий все его тело глубокий вздох, словно он потерял способность управлять собой; он накрыл ее тело своим, и она познала пронзительный восторг слияния двух тел, простого и древнего, как мир, сокрушающую силу мужской плоти, одержавшей победу и одновременно побежденной ее нежной женской силой.

Почувствовав первый яростный удар его плоти, она вскрикнула. Звук ее голоса растворился и замер в разогретом мерцающем воздухе. Она не испытывала никакой боли, лишь ощущение легкого дискомфорта, словно внутри у нее все перестраивалось, привыкая к тому, чего она так долго ждала.

Скоро она перестала удивляться тому, как просто все это было, и, послушная зову своего тела, исступленно отдавалась мощным тактам любовного транса, который, казалось, вырывал ее из привычных основ ее прошлой жизни и с силой бросал в какой-то другой, новый мир, где правило только чувство.

Он окутал ее плащом из огня и света, и, паря в этом чувственном забытьи, она остро ощущала лишь скользящие прикосновения кожи к коже, шелка к шелку, жар его рук и губ, тяжесть и напряженную силу его мышц. Она растворилась в благоухании их любви, этой восхитительной смеси запахов чистого мужского тела и сладостно-душистой женственности, которые, слившись воедино, образовали такую головокружительную и возбуждающую эссенцию, что с ней не мог сравниться даже аромат гардений и жасмина.

Но сильнее всего она ощущала переполнявший его восторг обладания, его превосходство самца, свою покорность, так необходимую ему в этот момент; то, как восторженно и бесстрашно принимало его ее тело, выдвигавшее ему свои требования, уверенное в том, что они будут обязательно удовлетворены.

Но постепенно наслаждение, державшее ее в своем сладком плену, сменилось напряжением; в поисках еще чего-то, чего-то большего, что находилось за гранью затопившей ее страсти, тело ее начало свой огненный танец.

— Не делай этого! Я не могу… — резко выкрикнул он.

Прогнувшись ему навстречу, она почувствовала, как хлынувший в нее с силой прорвавшейся плотины поток заставил ее содрогнуться и, подхватив, понес прочь. Каждая клеточка ее тела была охвачена в этот миг невыразимым наслаждением, обожжена адским огнем. Испуганная, она боролась с уносившим ее потоком, но он подхватил и накрыл ее новой волной, затопляя ощущениями такой силы и остроты, что ей показалось, что она теряет сознание.

Упругая сила неожиданно покинула его тело; оно вдруг стало очень тяжелым и, разгоряченное и влажное, в изнеможении опустилось на край дивана. Сквозь гулкие удары своего сердца она слышала его хрипловатое шумное дыхание. Тело ее обмякло и ослабело, но внутри она чувствовала такое ликование и такую легкость, что на миг ей показалось, будто оно вот-вот оторвется от диванных подушек и воспарит, поднимаясь вверх так же легко и бесшумно, как струи фонтана, и смешается с пеной и брызгами, с ночью и лунной радугой.

Постепенно сердце ее стало биться ровнее. Она почувствовала, как в комнату ворвался прохладный, напоенный ночными ароматами воздух, но одновременно с этим она ощутила внезапный холод, который не имел ничего общего со сквозняком, влетевшим на террасу. Этот холод исходил от человека, который лежал сейчас радом с ней, — близкий, как шепот, и холодный, как далекие звезды.

Она кусала губы, не зная, что сказать и что сделать. Ведь не мог же он сначала любить ее — так жадно, так ненасытно! — а потом вдруг сразу отвергнуть, хотя то ощущение, которое волнами исходило от него в эту минуту, означало именно это. Неожиданно все показалось ей отвратительным и мерзким: их тела, распростертые со сладострастно-развязной непринужденностью, страсть, которая, казалось, на короткое мгновение возвысилась над физической похотью, а теперь проявила свою грубую, животную суть.

Жгучее чувство стыда и унижения пронзило ее. Не в силах унять охватившую ее дрожь, она стала подниматься с дивана.

— Лежи спокойно, — мягко скомандовал он. Повернувшись, он притянул ее к себе. — Ты замерзла?

— Нет.

— Тебе одиноко? — Он тихо засмеялся, когда она крепко прижалась к нему всем телом. — Прости меня, — сказал он. — Я не привык к такому… к такой бурной реакции. Неужели сейчас я свалял большего дурака, чем когда бы то ни было?!

— Ты? — Приподняв голову от подушки, она посмотрела на него с крайним изумлением.

— Да, я. — Он криво усмехнулся. — Несмотря на твое не слишком лестное мнение обо мне, я не тот, кто делает это с каждой встречной. — Она промолчала, а он улыбнулся, хотя улыбка была далеко не из приятных. — Я не сплю с каждой, кого приглашаю в ресторан, или с каждой, кто проводит в моем доме свой отпуск. До сих пор я умел сдерживать свои аппетиты. До сегодняшнего дня.

В груди ее вспыхнула надежда, глаза заблестели. Или, может быть, он имел в виду Лидию? Конечно, то, что он сейчас сказал, ничего общего не имело с любовью, но она была настолько без ума от него, что согласна довольствоваться и этим. Она улыбнулась ему, глаза ее искрились. Сейчас они были в полной темноте, луна спряталась за выступ крыши прямо у них над головой, но Кэндис все-таки заметила, как он улыбнулся ей в ответ, и удивилась тому цинизму, который, как ей показалось, она уловила в его словах.