Седьмой лорд

Отступив, он заметил, что Хэлянь И поднял голову и посмотрел в сторону У Си, на спокойном молодом лице сверкнуло желание убить. Если бы сейчас никто не вышел вперед и не заговорил, ситуация грозила перерасти в большой скандал, поскольку Цзянь Сыцзун был основной силой партии старшего сына императора. Едва опомнившись, Хэлянь Чжао наконец яростно закричал:

- Отец-император, эти люди средь бела дня унизили чиновника императорского двора, куда это годится? Безобразие!

Этот крик наконец привел людей в чувства, лицо Чжао Минцзи побагровело, но с возможностями своего тела, напоминающего вяленую рыбу, он не мог оттолкнуть Цзянь Сыцзуна, который вдруг обрел силу. Он сопротивлялся, путаясь в руках и ногах, яростно ревел, но не добился никакой реакции. Даже его парадная одежда оказалась частично разорвана.

- Какая дерзость!

- Какой позор для образованного человека, какой позор!

- Никто не собирается вышвырнуть этого злодея отсюда?!

Выкрики следовали один за другим, создавая шум, словно от бурлящего котла. Хэлянь Пэй слегка кашлянул и бросил на У Си тяжелый взгляд. Естественно, он не мог вышвырнуть У Си прочь. Хоть юный шаман и был довольно странным, он в конце концов еще ребенок. Как величественный и справедливый император мог опуститься до уровня ребенка? К тому же... этот неприятный случай с колдовством произошел из-за его собственного любопытства. Хэлянь Пэй никак не мог ударить себя по лицу, потому со всей силы ударил по столу и крикнул:

- Зачем же так шуметь?!

Как-никак он был сыном неба, потому возбуждение чиновников тут же улеглось, и все как один преклонили колени. У Си улыбнулся и тоже опустился на колени, но его осанка осталась совершенно прямой. Только Хэлянь Чжао, стоя на коленях, осмелился громко крикнуть:

- Отец-император! Отец-император, министр Цзянь - старый слуга нашего Дацина, всеми уважаемый человек, это... это заставит его покончить с собой, ударившись лбом о колонну главного зала, отец-император!

- Это... - Хэлянь Пэй слегка кашлянул, сказав У Си: - Юный шаман Южного Синьцзяна, это действительно грубое нарушение правил приличия, не мог бы ты поторопиться и снять заклинание с господина Цзяня? Мы уже увидели силу колдовства Южного Синьцзяна, довольно.

- Император, - ответил У Си. - Это всего лишь маленький трюк. Я использовал на нем своего рода обольстительное колдовство. Мы называем его «Один цунь божественных следов»: тот, на кого оно наложено, увидит того, кто сокрыт в его сердце. Там, откуда мы родом, все время думать о ком-то - значит хотеть быть рядом, разве нет? Отчего ему желать разбиться насмерть?

- Это... - Хэлянь Пэй коснулся носа и неопределенно сказал: -Центральные равнины - цивилизованное место и, естественно, отличается от южных земель. Как только ты здесь обустроишься, Мы, разумеется, назначим учителя, который обучит тебя читать и рассуждать. Тогда ты поймешь, что некоторые вещи... некоторые вещи не следует делать прилюдно.

Цзин Ци отвернулся и едва не разрушил все только из-за императорского «не следует делать прилюдно». На самом деле, Хэлянь Пэй по праву считался самоотверженным человеком, немного добросердечным, немного сострадательным. Если бы он не сидел на императорском троне, то, несомненно, был бы интересной личностью. У Си наконец кивнул:

- Оказывается, это нельзя делать прилюдно, теперь я понимаю.

Одна эта фраза попала точно в сердца всех присутствующих. Они почувствовали, что даже смерть будет этим недобитым остаткам народа Южного Синьцзяна малым наказанием. Ум этого мальчишки был таким коварным уже в столь юном возрасте, в его словах скрывалась насмешка над другими, а мысли таили в себе недоброе. У Си протянул обе руки, холодно усмехнулся и несколько раз похлопал в особенном ритме. Казалось, его искусство заставить человека замереть, всего лишь указав на него пальцем, достигло Цзянь Сыцзуна, внезапно сделав его абсолютно неподвижным. Чжао Минцзи, тяжело дыша, воспользовался шансом и оттолкнул его изо всех сил, словно от этого зависела его жизнь. Теперь Цзин Ци действительно заинтересовался. Другие этого не знали, но Цзянь Сыцзун был главным человеком в окружении старшего принца. В прошлой жизни он помогал братьям Хэлянь И лишить законного наследника права на престол. Он видел множество подлых дел собственными глазами и слышал собственными ушами. Естественно, Цзин Ци знал, что за человек этот якобы праведный и справедливый Цзянь Сыцзун, однако, к сожалению, в прошлом борьба велась любыми средствами и не было внезапно появившегося юного шамана из Южного Синьцзяна, который не считался с хозяевами и стал причиной столь веселой суматохи. Цзин Ци будто бы непричастно стоял рядом с императором и делал вид, что его не существует, но в глубине души радовался чужой беде и представлял себе, как отреагирует министр Цзянь, когда придет в себя. Чжао Минцзи в ярости указал на Цзянь Сыцзуна, все его тело дрожало, лицо болезненно распухло, и даже тысячи морщин, казалось, разгладились, однако долгое время он не мог выдавить ни слова. К слову, хоть основные крупные партии при дворе уже и сформировались, однако все-таки не каждый смог разыскать тех, с кем сошелся во вкусах. Неизбежно нашлись люди, о которых не заботятся бабушки, которых не любят дяди или не признают собаки, которые ни на кого не полагаются, всех раздражают, изо рта которых всегда брызжет кровь и которые кусают всех, кого поймают. К сожалению, господин Чжао был именно таким человеком. Очень жаль, что господин Чжао, который обычно огрызался, раскрывая свою пасть размером с таз для крови, и кусал людей решительно и свирепо, сейчас так и не смог выговорить ни слова, сколько бы не думал, как обругать этого в высшей степени гадкого человека. Он мог лишь безудержно дрожать. Цзин Ци подумал, что человек с таким характером, вероятно, сначала станет преувеличивать значимость этого пустяка, а потом покончит с собой, врезавшись в столб. И действительно, он увидел, как господин Чжао яростно взревел:

- Этот бесстыжий негодяй! Эти подлецы и уличные девки, внешне полные морали, пролезли в императорский двор и тут же оскорбили придворного чиновника! Я, Чжао Минцзи, пусть и бездарен, но прочитал несколько святых книг и знаю, что такое четыре добродетели [5]! Водить компанию с этими коварными льстецами ниже моего достоинства!

Только возбуждение утихло, как он действительно побежал головой вперед к каменной колонне зала. К счастью, господин Чжао был уже не молод и не обладал воинственным духом министра Цзяня, что несмотря на старость остался бодрым и энергичным, потому бежал медленно и в конце концов оказался крепко схвачен засуетившимися людьми. Чжао Минцзи стоял на коленях на полу, обливаясь слезами, и во все горло завывал что-то вроде «Этот святой опорочен», «Как же мне жить с этого дня?» и далее... Оказывается, поднимать шум этот мужчина умел не хуже женщины, череп Хэлянь Пэя чуть не разорвался на части от происходящего, а лицо побледнело. Тогда Цзин Ци подумал, что после столь долгого галдежа, Цзянь Сыцзун, вероятно, уже должен был прийти в себя. Теперь настала его очередь разбивать лоб о колонну.

Примечания:

[1] Лучший из цветков - в оригинале 花魁 (huākuí) - имеется в виду «знаменитая/популярная куртизанка», также используется для обозначения непревзойденной красоты.

[2] В оригинале здесь используется родовая морфема, обозначающая названия мест для развлечений и увеселений. Проще говоря, это название публичного дома.

[3] Это отсылка к месту с беседкой, в дальнейшем - с храмом, где князь Чу пережил во сне роман с феей горы Ушань, превращавшейся утром в облако, вечером - в дождь. Образно употребляется в значении «место встречи любовников; любовное свидание».