Моздокская крепость

Враги свидетельствовали, с каким-то мистическим страхом, что во время сражения казак и его конь совершенно преображались… Наездник, словно обретший бессмертие, вертелся ужом в самом пекле схватки. Рубил врага без устали шашкой направо и налево. И метко стрелял на скаку из своего укороченного ружья и пары пистолетов… Со всех мыслимых и немыслимых положений.

А дрессированный, словно собака, конь под казаком бесстрашно летел сквозь дым и огонь, послушный воле хозяина… Яростно кусал зубами противника и чужую лошадь, добивал ударами кованных копыт свалившихся на землю раненых врагов.

Кстати, донская порода животных – а под седлом у Ильи Сороки был именно такой зверь, названный казаком за своеобразный окрас «Пеплом» – только успела появиться… Вывели её заводчики в самом начале 18 века, скрещивая лучших ногайских (этих малорослых, но очень выносливых лошадей предпочитали степные кочевники!) с карабахскими, персидскими и туркменскими скакунами.

У казака с боевым конём испокон веков существовали свои особые отношения… Зверь являлся человеку, в первую очередь, другом и лучшим товарищем по жизни. Это была отнюдь не рабочая скотина!

Конь донской породы отличался завидным здоровьем и исключительной преданностью одному хозяину. Зверь был не прихотлив в корме и содержании, не боялся выстрелов и открытого огня, прекрасно переносил, как жару, так и лютую стужу.

За время службы на кавказской границе Илья Сорока с Пеплом уже не раз принимали участие в сражениях. Отчаянного и храброго в бою, порой – на грани безрассудства, казака ценили и уважали товарищи… А враги – побаивались. Да и звание сотника (чин у казаков исключительно выборный!), говорило само за себя.

Единая военная форма в описываемое время только вводилась в регулярных частях российских войск. Она являлась обязательной пока, лишь для наиболее боеспособных подразделений, гвардии и офицерского состава. А вот у вольного казачьего сословия в этом вопросе царила ещё полная неразбериха!

Многие выходцы с Дона, например, по старинке, всё ещё носили привычные зипуны и шаровары, уральцы – татарские халаты с малахаями, волжане (волгцы) – кафтаны… А стиль верхней одежды казаков, проживавших на берегах Кубани, Терека и в горах (гребенцов!) – вообще формировался под влиянием местных кавказских племён.

Отличались также у разных станичников причёски, головные уборы, предпочтения к породам боевых лошадей… Даже обряды и традиции разнились! Порой, настолько сильно, что казаки, прибывшие служить на кавказскую границу, из разных мест России, не всегда выглядели, как представители одного народа.

Впрочем, за долгие годы жизни здесь, на южном рубеже империи, все станичники перемешались… А многие и породнились между собою и горцами – через браки, обряды куначества и побратимства. Подобные связи тогда были широко распространены и часто практиковались на Северном Кавказе.

Эти казаки постепенно образовали на южной границе империи своё отдельное, самостоятельное сообщество… Они, подобно аборигенам, тоже предпочитали носить бурку, черкеску с газырями, большой кинжал на поясе, шашку и обтягивающие икры тонкокожие ичиги.

Одним из важных обстоятельств, кстати, было для терского казака удобство боевой одежды, её «обношенность». На справном воине она обязательно имела лёгкую потёртость и сидела, как влитая, без складок и пузырей.

В отличии от трофейного оружия (его присутствие в доме станичника и количество развешанных на стенах, привезённых из похода, сабель и мушкетов свидетельствовало о доблести хозяина!), ношение любой одежды, снятой с убитого, не одобрялось. Подобное разрешалось казаку только в случае крайней нужды… И лишь после тщательной стирки и совершения специального очистительного обряда с участием православного священника.

Суеверные казаки опасались не столько заразиться всякими болезнями через чужую одежду, сколько боялись унаследовать печальную судьбу ее прежнего хозяина. Многие верили, что убитый, с помощью своих вещей, может утянуть живого на тот свет.

…На мчащемся сейчас к офицерам казачьем сотнике была тёмная черкеска с поблёскивавшими на солнце металлическими газырями. Чёрная лохматая папаха венчала голову. С левого боку подскакивала шашка в ножнах. А кривой турецкий кинжал на поясе глухо постукивал на скаку о деревянную рукоять большого кремниевого пистолета, торчащего у всадника из-за кушака.

Чернобородый, с заросшими щеками, по самые колючие, глубоко посаженные глаза на загорелом суровом лице, Илья Сорока мало чем отличался внешне от горца. В отряде квартирьеров он верховодил тремя десятками казаков, откомандированных служить на Терек с Дона и Волги.

Сотник имел явные способности к местным языкам… За долгие годы жизни на Кавказе, где ему довелось родиться и воспитываться с малых лет, в окружении представителей разноплеменных народов, Илья Сорока сумел неплохо овладеть чеченским и кабардинским языками.

А с прочими горцами сотник, не зная местных диалектов, бойко изъяснялся, активно используя минимальный набор из самых распространённых и понятных всем аборигенам слов. Именно по этой причине генерал-майор и поручил Илье Сороке, не только охрану лагеря конными казачьими патрулями… Но и обязал налаживать приятельские отношения с объявляющимися в урочище кавказцами. Поскольку большинство из присоединявшихся к квартирьерам горцев русским языком едва владели…

– Сотник –то видом своим – чистый басурманин! А правду ли говорят, ваше превосходительство, – не удержался от вопроса инженер-капитан Дудин, глядя на скачущего казака, – будто бы наш Илья был в юности усыновлён старухой-чеченкой? Трижды целовал ей голую грудь по их диким обычаям… И стал, таким образом, кунаком и названным братом шести её взрослым сыновьям?

Все чеченцы теперь, якобы, кличут нашего сотника уже не Ильёй, а Ильясом… На магометанский манер. Или всё это – слухи пустые?

Генерал-майор ответил неопределённо и уклончиво:

– Кто ж его точно ведает… Казаки – сословие своеобразное. Со своими порядками, обычаями и даже воинскими чинами! Самое главное, что бойцы они, на фоне других, храбрые, к дисциплине приученные. С раннего детства готовящиеся служить Отечеству нашему… И, живя рядом с магометанами, вере своей православной никогда не изменяют. А во всём остальном – не нам с вами лезть в их монастырь с собственным уставом!

Алексей Алексеевич помолчал несколько секунд и решительно заключил:

– А коли породнился сотник с каким-то там чеченским тейпом – преступления в том не вижу… Зато обычай сей позволяет казаку беспрепятственно разъезжать в одиночку по всем глухим вайнахским селениям, не беспокоясь за свою жизнь! И быть всегда осведомлённым в делах аборигенов… Зачастую – немаловажных и для нас!

…Сотник, выглядевший вблизи старше своих двадцати шести лет, лихо соскочил с коня, не доезжая шагов двадцати до офицеров. И направился к ним мягким кошачьим шагом.

Серый, в белую крапинку жеребец, остался стоять позади, переминаясь на месте, помахивая хвостом, полностью предоставленный сам себе… Казак козырнул Алексею Алексеевичу, кивнул по-приятельски Спиридону Дудину.

– День добрый, господа! – улыбка тронула и несколько смягчила суровое выражение бородатого лица Ильи Сороки. – Погода нынче хорошая… Благоприятствует нам в делах, как давно не было! Дозвольте доложить диспозицию подробно?

Генерал-майор благосклонно кивнул… И казак продолжил:

– Все подчинённые мне люди, а также гражданские, порученные вашим превосходительством моему попечению, заняты сейчас несением службы и текущими хозяйственными делами. Пять казачьих патрулей, по два всадника, постоянно осуществляют дозорные объезды вокруг лагеря…

С раннего утра на вырубке деревьев и кустарника мною задействованы все свободные от несения службы по охране поселения солдаты и казаки. К работам по очистке обозначенной вами территории я привлёк сто восемь человек из прибившихся к нам горцев… Все – добровольные помощники. Некоторые явились ко мне со своими бабами и детьми. Я сформировал из гражданских семь трудовых отрядов на сегодня. Назначил им старших, определил фронт работ и нормы…