Они уходят

Разговор с Орантой лишь укрепил меня в мысли, что она что-то скрывает: она вела себя слишком самоуверенно и развязно для того, чтобы быть преступницей, но при этом явно владела какой-то информацией. Где мы могли встречаться раньше? Что могло связывать мою любившую роскошь Алю и эту жительницу нищего квартала? Что могло быть между ними общего? Оранта могла знать что-то об Але и шантажировать ее этим, но двадцать лет! Впрочем, это достаточно легко поддавалось проверке.

У подъезда сидела пожилая женщина, и я подошел и присел рядом с ней.

– Вы давно здесь живете?

– Да почитай лет сорок уже, – проскрипела бабушка и закачала седой головой.

– А Оранта с третьего этажа?

– Оранта? Она всю жизнь тут живет, с рождения! Я ее еще вот такой махонькой помню! – и бабушка ласково улыбнулась.

– У нее много подруг?

– У Оранты-то? Все одна какая-то ходила, да вот уж давненько не появлялась…

– Как она выглядела? – напрягся я.

– Видная такая мадам – на красной машине, одета богато… Да вот уж давно я ее не видела…

– А когда в последний раз видели?

– Да, вроде, с месяц назад. До того она каждую неделю приезжала.

– И сколько это длилось?

– Долго, сынок. Оранта еще замуж даже не вышла, а эта уже тут ошивалась.

– Мда… – почесал я затылок.

Выходило, что они и вправду были подругами или… Меня вдруг пронзила жуткая мысль, и в первые секунды мне показалось, что ответ найден, что все стало понятным и простым – и поведение обеих женщин, и отношение Али ко мне…

Я тряхнул головой и решил не торопиться с выводами до прослушивания пленки, потом наскоро поблагодарил старушку и побежал догонять Бету, отправившуюся в магазин.

Глава 8

Бета осталась у меня на ночь, и я смог уединиться только на следующий день, когда проводил ее на работу. Мне надо было успеть послушать и осмыслить ту запись, и я, наскоро проглотив чай с сыром, поставил кассету в плеер. В наушниках зазвучал сипловатый и низкий голос Оранты:

Сегодня Аля не захотела обсуждать старую тему, как ни пыталась я вывести ее на разговор. Она явно очень устает после работы и едва передвигает ноги. Пришлось просто накормить ее и уложить спать. Завтра суббота, и, надеюсь, она останется у меня. Вряд ли Тругор спохватится. У него есть с кем провести выходные.

Я похолодел, услышав эти слова, и нажал на Паузу. Так, значит, они обе знали о моих изменах. Знали и молчали. Воистину опасные женщины. Я выдохнул и снова принялся слушать.

– Выспалась?

– Кажется, да, – раздался вялый и сонный голос Алианы, и я вздрогнул, услышав его.

– Что будешь на завтрак?

– Давай как обычно. Что-то нет у меня сегодня настроения смаковать круассаны, – и она тихо засмеялась.

– Не нравится мне твое настроение в последнее время. Тебе бы на исповедь, сто лет ведь уже там не была…

– Опять ты за свое! Давай хоть сегодня не будем мусолить старое. Уже ничего не изменить.

– А я так не считаю. Тебе пора прекратить бегать за наукой, выклянчивая гроши, и вернуться…

– … к старым добрым сказкам, ты хотела сказать! Ори, ну мы с тобой уже сотни раз это обсуждали. Тебе самой-то не надоело? Мне так очень!

– Аля, но ведь еще три года назад…

– Да-да, три года назад меня интересовала теодицея, это так. Но теперь уволь, я все для себя решила.

– Ты очень гордая. Поэтому у тебя все в жизни наперекосяк.

– Что именно у меня наперекосяк? У меня интересная работа, я много получаю, у меня огромный дом! Тебе такого никогда не добиться.

– Ты забросила себя. Когда ты в последний раз делала что-нибудь ради собственного удовольствия, ради реализации своего творческого потенциала?

– А ты?

– Тебе уж, по крайней мере, известно, что я понемногу пишу в стол.

– Ну и где это? Покажи мне хоть один свой роман! Я с удовольствием прочту! – Алиана явно была сильно возбуждена, она громко говорила, звякала чашкой о блюдце, шумно втягивала в себя чай и столь же шумно жевала.

– Это не так быстро делается…

– А как? В день по строчке? Ну эдак за двадцать лет-то можно написать хотя бы какую-нибудь завалящую повестишку. Дай же мне ее прочесть!

– Аля, опять ты не про то…

– В последние три года ты всю меня извела своими религиозными проповедями. Может, хватит? До смерти мужа ты была вполне вменяемым человеком, что с тобой случилось? Я же предлагала оплатить услуги психотерапевта, почему ты не захотела?

– Меня спас бог…

– Опять она за свое… Дед Мороз тебя спас, а не бог!

– Аля, как же так случилось, что ты отказалась от своей единственной радости в жизни – церкви?… Я так много думала об этом, но не сумела понять причин.

– Ори, ты снова хочешь это обсудить? Доколе! – вскричала Алиана, раздался какой-то грохот, затем сильный удар, и все стихло.

– Как же цепко ухватился за нее дьявол, что даже не позволяет ей обсуждать эти вещи с лучшей подругой, – снова раздался хриплый голос Оранты. – Но я не отдам ее в твои лапы, так и знай! Да, она поддалась этим новомодным веяниям, возомнила, что может обойтись без бога. Но только добро и зло – слишком хрупкие категории, чтобы мы могли управляться с ними самостоятельно без всемогущей помощи. Она считает, что может творить добро самостоятельно! Ха-ха-ха! Ни один человек не способен на такое! Только следуя воле его, можем мы преобразиться для другой жизни. И ты поймешь это, Аля! Так, пожалуй, достаточно. Ничего нового я все равно от нее не услышала, поэтому пока Стоп.

И запись оборвалась.

Я пытался собрать разрозненные мысли в одну кучу. Никогда прежде не замечал я за Алей особого религиозного рвения. Кажется, она иногда посещала церковь, и в нашей спальне даже висел крест, но она никогда не пыталась завести разговор со мной об этом. Впрочем, а о чем вообще она со мной говорила?.. Я уронил голову на руки: я знал куда больше о соседях, нежели о собственной жене.

За окном раздался грохот, и я вздрогнул, осознав, что сижу в темноте с так и не вынутыми из ушей наушниками. Небо располосовали молнии, и грохот повторился. Я подошел к окну и распахнул его настежь: дождь расходился постепенно, но уже через пару минут он хлестал по моим вытянутым ему навстречу рукам вопреки всем прогнозам о сухой и ясной погоде. Я простоял так несколько минут, пока в дом не впорхнула Бета, охнув при виде столь нелепой картины. Я опустил голову, горько усмехнулся и закрыл окно.

– Я купила лазанью! – радостно прощебетала Бета, укутывая меня полотенцем и обнимая за плечи. – Ты, наверное, смертельно проголодался.

– Не то слово, солнышко. Забыл, когда в последнее время обо мне кто-либо заботился, кроме меня самого.

– Ну так давай за стол, все будет готово через несколько минут.

Я потянулся к плееру, чтобы убрать его в шкаф и завтра снова все прослушать и как следует обдумать, как вдруг меня осенило, что на обратной стороне кассеты может тоже быть что-то записано. Я скользнул в ванную и перевернул кассету.

– Запись номер 312, – зазвучал монотонный голос Оранты. – Алиана.

– Слушай, может, хватит? Ты каждую неделю изводишь на меня тонны пленки. Чего ты пытаешься добиться? – снова послышалась усталая речь Али.

– Я помогу тебе, девочка моя. Я обязательно тебя спасу, вот увидишь.

На этом запись обрывалась.

«Так вот оно что, – лихорадочно соображал я, – таких записей у Оранты должен быть целый склад, а она кинула мне всего одну. Ей придется предоставить их мне, либо я пойду в суд с новыми свидетельскими показаниями», – и я второпях умылся и вышел на кухню.

Бета в последние дни стала особенно хороша. То ли подействовала на нее внезапная смерть Али, разрубившая, наконец, гордиев узел нашего любовного треугольника, то ли необходимость заботиться о потерявшем почву под ногами мне превратила ее из девочки-любовницы в прекрасную взрослую женщину, потенциальную жену и мать. Ее черты обрели отсутствующую прежде мягкость, голубые глаза излучали свет, она даже стала все более задумчиво выслушивать мои просьбы уйти из Центра милосердия, прежде воспринимавшиеся ею неизменно в штыки. Приличия ради мы должны были выждать пару месяцев перед тем, как пожениться, но Бета уже перевезла все свои вещи ко мне. Именно тогда я вдруг осознал, что пункт о сожжении всего имущества Али в ее завещании был весьма кстати – жена словно догадывалась заранее, что я не стану носить по ней длительный траур, а немедленно приведу в дом другую. И эти мысли корежили меня день ото дня – она знала обо мне все, могла предугадать каждый мой шаг, но к себе в душу разрешала вход лишь Оранте.