Страница 64 из 65
Усевшись на коня, Баурджин посадил перед собой девушку и скрылся в темноте наступившей ночи.
– И куда мы теперь? – обернувшись, тихо спросила Джэгэль-Эхэ.
– К своим. – Юноша улыбнулся.
– А мы их найдем?
– Не знаю…
– Ничего, – утешила девушка. – Не найдем сегодня, отыщем завтра…
– Твои бы слова да Богу в уши!
Конь бил копытами сухую траву. Кажется, здесь дождя и вовсе не было.
– Кто все эти люди? – вдруг поинтересовалась Джэгэль. – Татары?
– Нет. Русские, монголы, японцы.
– Русские?
Баурджин почти не слушал девушку, мучительно соображая, что же теперь делать. В Народной Монголии – где им, похоже, предстояло теперь жить – конечно, система паспортного учета была развита не так, как в сталинском СССР – если вообще была развита, – но все же все роды кочевников-аратов очень хорошо знали друг друга и безо всяких документов. Так что существовала определенная проблема – за кого себя выдать? Ну, не за Дубова же Ивана Ильича! Вон он, Дубов, в санбате. Разве что укрыться в каком-нибудь далеком аймаке, пересидеть… Ну да, пересидеть, как же! Весь народ воевать будет, ломать хребет немецко фашистской гадине, а он, Дубов… Впрочем, Дубов ли?
– Что-то голова разболелась, – тяжело вздохнул Баурджин. – Трещит – аж разламывается. Ничего, что-нибудь да мы с тобой придумаем, что-нибудь всегда придумать можно, верно, Джэгэль?
– Ну, конечно. – Девушка засмеялась, обернулась и, обхватив Баурджина за шею, шепотом просила: – Накрой мои губы своими… Как ты тогда делал… Помнишь?
Нешуточная страсть внезапно накрыла с головою влюбленных, хотя вроде бы и не место ей сейчас было, и не время. И тем не менее… Сорвав с себя дээл, Баурджин швырнул ее на траву, упал, заключая в объятия горячее девичье тело… О, Джэгэль!!! Джэгэль!
Усыпанное звездами небо казалось бархатной крышей гэра, а пожухлая трава – мягкой верблюжьей кошмою. И нежные руки девушки обвивали шею, кожа ее была такой шелковистой и теплой, грудь – упругой и налитой, зовущие к поцелуям губы – жаркими, а в карих глазах, больших и блестящих, отражались желтые отблески звезд. Или то были знакомые золотистые чертики?
А между тем воздух вдруг сделался сырым, что-то загромыхало, а в небе исчезли звезды.
– Ой! – устало откинувшись назад, вдруг вскрикнула девушка. – А трава-то – мокрая!
– Мокрая?! – Баурджин постепенно осознавал, что это значит.
Джэгэль-Эхэ вдруг напряглась, прислушалась:
– Кажется, там, за кустами, кто-то едет! Слышишь, голоса?! И как хрипят кони… Вон-вон, факел! Кто бы это мог быть?
– Кто-кто, – юноша усмехнулся, – наверное, наши. Больше уж некому!
– Наши?
– Эй, парни! – Баурджин закричал.
– Ого! – радостно зашумели в ответ. – Нашелся-таки нойон! Нашелся!
С факелом в руке выехал из-за кустов Кэзгерул Красный Пояс, улыбаясь, спрыгнул с коня:
– Я знал, что он отыщет тебя, Джэгэль! Дайте-ка, обниму вас… Да не стесняйся ты, Джэгэль, не хватай дээли! Коль уж дал тебе Бог такое красивое тело, чего же его стесняться?
– И мне, и мне дайте обняться! – радостно завопил Гамильдэ-Ичен. – И мне!
– Ну, как же без тебя-то? – захохотали Кооршак с Юмалом.
– Смейтесь, смейтесь, лошадюги, – парнишка с большим удовольствием обнялся с Джэгэль-Эхэ, – сойки пустоглазые…
– Сам ты сойка! – хохоча, дружно отозвались парни. – Что это у тебя торчит из переметной сумы, Гамильдэ?
– Что надо, то и торчит!
– Где ты подобрал эту корягу?
– Что еще за коряга? – весело поинтересовался Баурджин.
– А, – Гамильдэ-Ичен махнул рукой, – свалилась с неба чуть ли не мне на голову!
– Во! – здоровяки не упустили случая посмеяться. – У него уже и коряги с небес валятся!
– Эй, Гамильдэ, а больше там ничего не падало? К примеру, золотые ожерелья, меховые шапки, коралловые бусы…
– Вот ржут, сойки!
– Сойки не ржут, мальчик! Ржут лошади.
– Так я и говорю – лошади. Гнусные пустоглазые лошадюги!
– А ну-ка, посмотрим, что у него там, в сумах? – Парни развеселились не на шутку. – Может, он и в самом деле, там коралловые бусы прячет, коли уж они падают с неба? Насобирал втихомолку и не хочет делиться с друзьями! Хо! Ну-ка, скажи, зачем тебе эта железяка?
Баурджин оглянулся на «железяку»… и вот ни чуточки не удивился, увидев в сильных руках Кооршака кусок пропеллера от японского самолета. Наверняка с одного из тех двух, которые только что сбил советский ас.
– Лучше б ты, Гамильдэ, пулемет подобрал, – качнув головой, пошутил юноша.
Не сказать чтоб свадьба была очень уж скромной, но все же не совсем обычной – ни родителей, ни сватов у молодоженов не имелось, как и в пожалованном кочевье – каких-либо лишних людей. Так что гости – только свои, друзья-приятели. Правда, послали приглашение и верховному хану, и Боорчу с Джэльмэ, но это уж так, из вежливости – ну, поедут ли столь почтенные и влиятельные господа на свадьбу к какому-то захудалому вассалу?
На третий день, ближе к ночи, гости наконец утомились, расползлись по своим гэрам, остались лишь самые близкие – Гамильдэ-Ичен, братья-здоровяки, Кэзгерул Красный Пояс.
Жених и невеста – Баурджин и Джэгэль-Эхэ, – устало улыбаясь, сидели на кошме из белой верблюжьей шерсти и, поддерживая светский разговор, лениво цедили кумыс. Жутко хотелось спать – но не выгонять же гостей, тем более – таких?! Хотя… вообще-то можно было бы и выгнать, да заняться… гм-гм… более приятным делом, да так что б юрта тряслась на зависть окрестным кочевьям!
Баурджин приобнял жену – та понимающе усмехнулась:
– Слушайте-ка, парни…
Снаружи послышался стук копыт, донеслось лошадиное ржание.
Жених мотнул головой, встрепенулся:
– Наверное, гости с дальних кочевий.
– Да, – подтвердил Гамильдэ-Ичен. – Это, верно, приехали Серые Спины с пастбища Алтан-Чуулу, а Кэзгерул?
Кэзгерул Красный Пояс неожиданно покраснел и потупился.
– Полагаю, что… – произнес он задумчиво, но начатую фразу закончить так и не успел. У входа в гэр раздались веселые голоса и хохот. Откинув полог, в юрту вошел… Боорчу! В синем шелковом дээле, подпоясанном желтым поясом, – вельможа и давний собутыльник Баурджина был одет по-праздничному.
– Ну что, Баурджин-гуай? – вместо приветствия громко спросил гость. – Арька еще в твоем гэре не кончилась?
– Найдется для тебя и арька, – довольно улыбнулся жених. – Есть и вино, и кумыс, и даже баранья голова – садись же скорей на почетное место, славный Боорчу!
– Садиться пока погожу. – Боорчу повернулся к выходу. – Я же говорил, что у них еще что-то осталось! Заходи, великий хан!
Великий хан?
Все вскочили на ноги…
В гэр, пригибаясь, вошел Темучин – высокий, стройный, в белом, шитом золотом дээле.
– Слава молодым! Да пошлют боги тучные стада и много детей! – Хан погладил рыжеватую бородку и ухмыльнулся. – С детьми, уж извините, не помогу, а вот насчет стада… Вели кому-нибудь принять наш с Боорчу подарок – конский табун. Есть еще и коровы, и овцы, но они отстали – гонят.
Баурджин с благодарностью поклонился, а Джэгэль-Эхэ, быстро сообразив, поднесла почетному гостю серебряную пиалу с вином на голубом шарфе – хадаке. На хадаке крупными уйгурским письмом были вытканы пожелания удачи и благоденствия.
Взяв пиалу и хадак обеими руками, Темучин отпил и, держа пиалу в левой рукой, правой перекинул конец шарфа через свое плечо, так чтобы надпись была обращена к жениху и невесте, словно бы возвращая им те же пожелания. Славный обычай – кратенько, доходчиво и без лишних слов: «Желаю вам того, чего и вы мне только что пожелали вот этим самым хадаком».
– Ну?! – усаживаясь на кошму, радостно потер руки Боорчу. – Можно наконец и выпить!
К большому удивлению Баурджина, великий хан Темучин вел себя на редкость скромно – много не говорил, больше слушал без умолку болтавшего побратима, смеялся. Лишь когда Боорчу, произнося хвалебные речи, в который раз уже обозвал его непобедимым воителем, чуть сдвинул брови и усмехнулся с некоторым даже цинизмом: