Мой первый сюртук

Но что я буду блестеть в нем, -- Скрипка не соврал. Это я увидел сразу и, признаться, даже удивился. Весь мой костюм, несмотря на свой, несомненно, черный цвет, блестел, как зеркало, или вернее, как хорошо вычищенные сапоги или, еще вернее, словно его с полчаса продержали под проливным дождем.

Скрипка приложил руку к вискам, закачал головою и сказал:

-- Ой, ой! Пан не видел хорошего аглицкого сукна. Это такое сукно, что может носить только самый богатый. Мне оно нечаянно попалось, и я дал его пану, а пан не рад...

Я смутился, поспешил поблагодарить его и дал даже его ребятишкам 20 копеек на пряники.

Как-никак, а приобретение было очень удачное. С того времени до сегодня я не встретил человека, который мог бы похвастать, что имел сюртук, брюки и жилет за 18 рублей и 20 копеек.

Но когда я вспоминаю о нем, то думаю, что отчасти благодаря ему, я не могу теперь выносить игры на скрипке. Прекрасный инструмент напоминает мне отвратительного портного.

Но тогда, кроме благодарности, я ничего к нему не чувствовал.

Я уверен, что ни одна девушка не ждала с таким нетерпением первого бала, ни один только что произведенный в чин прапорщика юнкер не мечтал так о своей офицерской форме, -- как я ждал вечера субботы и как я мечтал об эффекте своего костюма.

Юношеское тщеславие! Много времени спустя я понял его суету, но тогда, и долго еще потом, я придавал костюму слишком большое значение. Особенно изъянам в нем. Помню, как я мучительно стыдился бахромки внизу своих брюк или заплатки на локте, а когда на сапоге появлялась зловещая дырка, я не жалел чернил и ваксы, которыми замазывал через эту дырку свой носок.

А кто этого не делал?..

Все дни до роковой субботы я, возвратившись с уроков, говорил себе: "ну, помечтаем! " -- и, улегшись на кровать, закинув за голову руки и положив на спинку кровати ноги, начинал мечтать... Сразу, безо всяких

приготовлений, -- и мечты несли меня вдаль, как застоявшиеся кони легкую коляску...

Я видел сперва изумление, потом -- улыбку удовольствия на хорошеньком лице Вари; я слышал радостно-изумленный возглас шаловливой Нины; видел совершенно изменившееся ко мне отношение их матери и, наконец, после моего чтения слышал шепот умиленных гостей: "кто этот интересный молодой человек"? -- и хозяйка, с чувством самодовольства, знакомила меня и с важным генералом, и с хорошенькими дамами, и с председателем суда, и с правителем губернаторской канцелярии, называя меня всем по имени и отчеству.

Потом я представлял, что начались танцы. Рояль гремит, пары кружатся и мелькают, а я стою у стены, сложив на груди руки и со снисходительной улыбкою смотрю на эту дикую забаву, -- в то время развлечение танцами я находил ниже своего достоинства.-- Отчего вы не танцуете? -- спрашивает меня самая красивая дама, обмахиваясь веером, и я с легкой улыбкою отвечаю ей, что считаю такую забаву достойной дикарей и детей. Она смотрит с недоумением, и я развиваю перед нею в общих чертах картину происхождения и развития танцев и шутя предлагаю ей заткнуть уши и, не слыша музыки, посмотреть на танцующих. Она смотрит и хохочет, я смеюсь вместе с нею, а потом говорю: "В настоящее время, когда от нас ждут энергичной культурной работы, когда кругом мы видим только горе, насилие и бедность, рядом со злом, насилием, деспотизмом и властью капитала, -- тратить время на танцы я считаю преступлением". И я замолкаю и задумчиво гляжу на окошко, за стеклами которого чернеет ночь. Взволнованная дама отходит к хозяйке и вполголоса говорит с нею обо мне.

Вечер кончается. Я со всех сторон получаю приглашения. Самая красивая дама жмет мою руку и взволнованно говорит: "Вы открыли мне глаза на пустоту моей жизни!"

Хозяйка тихо шепчет мне: "спасибо"! А Варя, с разгоревшимся личиком, говорит: "Я гордилась сегодня вами!"

О, наивные, тщеславные мечтанья! Как грубо разбивает вас действительность!..

Наконец, наступила суббота, и от тревожного волнения в предчувствии предстоящего триумфа я почти обратился в идиота.

Пробил час, когда я приступил к сборам.

Сапоги у меня были прекрасные, я приобрел крахмальную рубашку с модным стоячим воротником, имеющим впереди вырез и два загнутых угла. Наконец, я приобрел перчатки, хотя и не собирался танцевать, и прекрасный, темный с синими полосками галстук.

Я был уверен в неотразимости своего костюма и медленно, с наслаждением одевался в свой первый статский сюртук.

Мой первый сюртук, вернее, какой-нибудь замазанный клочок от него, -- помнишь ли ты своего первого владельца?

Коварный Скрипка, если ты жив, -- помнишь ли ты своего юного покупателя?

Вероятно, нет.

Ну, а я во всю жизнь не забуду их и сейчас со всею остротою переживаю снова все мгновения того злополучного вечера.

Я сразу, с первого появления своего в ярко освещенной столовой, по встретившим меня взглядам понял, что произвел впечатление.

Мой оболтус-ученик выскочил из-за стола мне навстречу, но в двух шагах от меня словно остолбенел и разинул рот. Я снисходительно улыбнулся ему, встряхнул его руку и смело двинулся к хозяйке, разливавшей чай.

-- Отчего вы не в куртке, Андрюша? -- ласково сказала она и прибавила: -- к вам куртка больше идет!

-- Зато теперь он, как большой! -- с грубым смехом сказал её муж и похлопал меня по спине.

Я почувствовал, как покраснели мои лоб и щеки, поклонился ей и ничего не ответил.

Хозяйка громко назвала меня по имени и отчеству, и я стал обходить вокруг стола, пожимая руки всем сидящим за столом.

-- Какой вы забавный в этом сюртуке, -- шепнула Варя, -- совсем другой! -- и прибавила: -- садитесь с нами!

Я улыбнулся и опустился на стул подле Вари.

Зачем вы такой воротничок надели? -- сказала мне её подруга: -- вы в нем задохнетесь!

На дворе дождик? -- почти громко спросила Нина, за что Варя -- я видел -- толкнула ее в бок.

Сознаюсь с позором: новая сюртучная тройка лишила меня обычной бойкости. Я только краснел и смущенно улыбался. Воротничок у рубашки оказался, действительно, немного тесен, невероятно жесток, подпирал меня под самые скулы и при этом в том месте, где скреплялся запонкой, защипывал кожу на моей шее

каждый раз, как я пытался повернуть голову. Новый же сюртук совершенно стеснял меня в движениях.

Хозяйка протянула мне стакан чая, и здесь я сделал ряд неловкостей.

Я потянулся за своим стаканом мимо лиц Вари и Нины. Нина довольно громко сказала сестре, -- очевидно, намекая на блеск моего сюртука:

-- Можно даже поправить волосы!

Рука моя дрогнула, чай плеснул, Варя вскрикнула: "ах!" -- и этого было достаточно, чтобы я вылил на нее и всё остальное, содержавшееся в стакане.

-- Он ее обварил! -- закричала Нина.

Я выхватил платок и хотел вытереть Варе платье, но в растерянной поспешности провел платком по её лицу.

-- Вы с ума сошли! -- вскрикнула Варя и выскочила из-за стола, а я -- следом за нею.

Спустя несколько минут всё успокоилось. Я просил у Вари извинения, хозяйка улыбалась и говорила:

-- А в курточке вы бы этого не сделали! -- и все кругом смеялись.

После чая мой ученик с идиотским видом потрогал мой сюртук и спросил:

-- Отчего он так блестит? Я думал, что вы его смочили!

Я резко отвернулся от него.

Вечер был испорчен.

Я не дождался литературного чтения и, потихоньку выбравшись в переднюю, разыскал пальто с шапкой и пошел домой...

Когда в понедельник я пришел на обычный урок,

Варя была со мною суха и чопорна, а Нина, со свойственным ей легкомыслием сказала:

-- Вы совсем-совсем были чучелой и блестели, как натертый маслом!..

Спустя несколько дней я имел случай показать костюм своему товарищу, барону Кур-де-Вилль, и он, весело расхохотавшись, сказал мне:

-- Где ты купил такую гадость? Да ведь, из такого сукна и лакей не наденет сюртука!

И всё-таки я сносил его до совершенной негодности. По мере того, как он старел и изнашивался, компрометирующий блеск его постепенно тускнел и он как бы обновлялся.