Страница 13 из 19
У меня этому такое объяснение: потому что палку воткнули в землю. Минкульт бы воткнул ее в жопу и поливал деньгами. Феминистки бы орали на палку. Художник бы кинул палку зрителю. Зритель бы отнес палку в полицию. На этом круг жизни российского искусства замыкается. Круг круглый, а палка нет.
Короче говоря, все профессиональные арт-институции считают пошлостью идею о том, что дерево может расти из земли. А оно растет.
Что меня удивило: во-первых, оказалось, классическая живопись входит в ДНК русских людей. Во-вторых, просто бешеная наблюдательность и изобретательность, с которой народ имитирует работы классиков: «Песок пустыни делают из гречки, перья врубелевской Царевны-лебедь – из полиэтилена, а пенные волны Хокусая изображают с помощью кружева и белого кота». В-третьих, для меня «Изоизоляция» стала доказательством того, что «простые люди» могут нести настоящие золотые яйца. Если им не нужно писать отчет о целевом использовании кота, объяснять концепцию, присылать драфт. Пошло оно в жопу (с картины Босха)! Как говорил Бартошевич про Шекспира: это мир, где есть студенты, но нет экзаменов. И такой мир возможен.
Тем, кто забыл: искусство всегда было радостью. Было бы оно несчастьем, им бы никто не занимался – без денег, поддержки, здоровья. Поэтому я верю в творческие школы, которые дают возможность сделать «Апофеоз войны» из попкорна. Я убежден, что профессиональное искусство – это непрофессиональное искусство.
Искусство и банкет
Раньше раз в неделю какая-нибудь дискуссия. Хорошо, если государственная или при поддержке банка – там всегда банкет, прессвол, иногда сувенирка. Название вроде «Пост-актуальное искусство: вчера, сегодня, завтра». Фотограф фотографирует, красивые официанты раздают фингерфуд. Потом все садятся, модератор спрашивает: ну как оно там, искусство вчера, сегодня, завтра. Все поочередно говорят в микрофоны. Один уважаемый человек говорит, что все уже было. Другой – все еще будет. Я рассказываю анекдот. В конце ключевой вопрос: есть ли надежда? Все сходятся на том, что есть, но нужно работать. После дискуссии все приятно удивлены горячим, а иногда и десертом.
Ну, если нет государственной дискуссии, то есть какая-нибудь неформальная. Там заранее все пересрались, пытались продавать билеты – их никто не купил, в итоге все пришли по впискам. Еды нет, есть вода, но платная для зрителей, участникам – по бутылке. Название дискуссии: «Интермедиальность или нет?». Модераторка спрашивает: ну как насчет интермедиальности, а? Сначала все молчат, потом один говорит, что в вопросе содержится суггестия. Я показываю мем. Через час все пересрались, «вы меня обесцениваете», но потом выясняется, что это была ирония. Разошлись за полночь. Модераторка ночью пишет в «Телеграме»: это была пушка и можем повторить. Да или нет? Все пишут: даааа, вы просто бешеные. Следующая тема «Cancel Culture: искусству нужны изнасилования». Зиро толеранс по впискам, харассерам и Людовико Эйнауди. Билеты по 300 руб. Продадут пятнадцать. Вода платная.
Густав Малер
Я ложусь с пением птиц и просыпаюсь под шум санитарной бригады. Раньше весна приходила, чтобы дать ложные надежды. Сегодня она приходит безо всяких обещаний. В эту весну никто не влюбится. Потому что любовь – это случайность. Ну а какая случайность по QR-коду и в маске. Над ней одни лишь глаза – единственная слизистая оболочка, открытая любви. Глаза, как два подростка, которым не дает сойтись мамка-переносица. Но глаза не дикпик, это старомодно. В них могу влюбиться я или Валерий Меладзе – последние романтики. Прощай, цыганка Сэра. Не будет ни случайной встречи, ни ранней беременности, ни позднего пробуждения – свайп влево. Только «привет» в директе. Ну привет. «Что делаешь?» Ну смотрю фильм. «Какой?» Эвиленко, про Чикатило, а что? «Просто…» Было бы тебе меньше на двадцать лет и килограмм – было бы проще. «:(((» Свайп влево. Открывается реклама нового «Самсунга». Красивый серый мужчина достает телефон, а я слышу – звучит Малер. Вспоминаю, в его завещании был приказ: проткнуть его сердце спицей. И так похоронить. Чтобы оно не ожило, не забилось, чтобы не очнуться в гробу – как мы очнулись этой весной. Свайп спицей влево – до упора, чтобы больше никогда. Он начал писать Десятую симфонию, но успел очень мало – только адажио, а потом – полифония уходит, исчезает мелодия, кое-где один контрапункт, пустые нотоносцы и вопрос элои элои ламма савахфани. Привет, Господи, что делаешь, познакомимся?
Мой Бог
Будда Майтрея
Накануне у меня случилось просветление. Настоящее. Такое, после которого я начал писать друзьям внезапные комплименты. Некоторые напряглись: думали, я хочу попросить в долг. Некоторые рискнули и сами попросили. Не-не, говорю, я в рассудке – денег не прошу и не даю. А, ну ок, чё отвлекаешь тогда. Просто самоизоляция довела меня до состояния прозрачности жизни. Если Песков сбросит «вертолетных денег», то можно ничего не менять. Вдруг я увидел, что вся эта суета – театры, кино, музеи, лекции, гуляния – все это вроде комочка шерсти, который я выплюнул. И не хочу обратно.
Я включил «Аквариум» Сен-Санса. И сразу стал буддистом. Я вспомнил, как во время работы в ташкентской «Правде Востока» я встретил Будду. Одну из его ипостасей – будду Майтрея, который появится в конце нашего времени. В корейском посольстве я увидел бумажную фигурку Майтреи, который сидел нога на ногу. Он мне очень понравился: такой спокойный, такой бумажный. В культурном отчете я написал об этом целый абзац. И сдал в верстку. Перед публикацией меня вызвал замредактора Виктор Петрович Дегтярев. Он так и сказал: «Валер, я убрал эту хуйню. Ну ты совсем, что ли? Ничего толком об узбекско-корейских отношениях нет, а про этого… ма… мань…» – «Майтрею…» – «Майтрею, блядь, целый абзац. Кому это надо? Никому не надо». Замредактора Дегтярев сказал, чтобы я заполнил пустоту в верстке абзацем о дружелюбной атмосфере, царившей на выставке. Я так и сделал. А через много лет наткнулся на рассказ Аркадия Ровнера «Дегтярев и Будда». И тут все встало на свои места: Виктор Петрович и был буддой, заполнявшим пустоту в верстке. Нехитрая пелевинская мысль. Но она пронзила меня вчера, когда я ходил по квартире и дышал просветлением. Потом сел, чтобы отредактировать свое резюме для переводчицы, – и вся жизнь снова побежала перед глазами. Редактировал часа полтора, не заметив, как на макбуке села батарейка. И он вырубился. Ничего не сохранив. Я глядел на пустой белый экран, на моем лице плыла тихая улыбка бодхисатвы. Я тихо сказал: «Бля». И подумал: «Сука». И выдохнул: «Бля».
Отец Нектарий
Я исповедовался один раз в жизни. Это было в Успенском соборе – главном православном храме Ташкента. Меня привел туда мой друг, православный и семейный человек. Он знал, что я хочу испытать аттракцион исповеди – поговорить с батюшкой о гомосексуальности. Друг волновался даже больше меня: не каждый день исповедаются о таком. Чаще дьявол науськивал прихожан есть сладкое. Ну или кто-нибудь ударил по пальцу и сказал «блядь».
Помню, мы пришли к концу службы. О самой службе не помню совершенно ничего. Когда она закончилась, батюшка попросил нас подождать: «Мне нужно… освятить автомобильное средство». Минут через двадцать батюшка вернулся. Он был деловит, и, кажется, освящение Daewoo Matiz прошло удачно. «Пойдем, юноша», – мы двинулись куда-то влево, мелькнула икона Пантелеймона, довольно красивого святого.
Батюшка спросил мое имя. Я представился и узнал, что его зовут отец Нектарий. Он сразу поторопил, чтобы я переходил к делу. Набрав сладкого воздуха, я спросил, почему люди рождаются гомосексуальными, а? Так-так, сказал отец Н., вот оно что, а это тебя интересует с какой целью: любопытство или… Ну, говорю, интересует как христианина и этого самого… А ты крещеный? Я крещеный, у меня даже есть сертификат, крестили меня в детстве, и отлично помню, что мы пропустили тогда соревнования по биатлону, Христос для меня жертвовал, а я – для него, вот так.