Страница 9 из 14
— Но если ты никогда не любил?..
— Не надо песен. Пуля мне в череп тоже никогда не залетала. Но я наверняка знаю, что мне это не понравится.
— Нет, ты точно не знаешь, что такое любовь.
— Ну, если это значит жить в низухе, то не очень-то и знать хотелось.
Дальше мы шибко долго разговаривали. Она снова потянула меня к себе, и мы еще разок перепихнулись. Когда кончили, я услышал, как Клык скребется в дверцу. Пришлось встать и открыть.
— Все чисто, — сказал Клык.
— Уверен?
— Ага. Уверен. Штаны надень, — проворчал он язвительно. — И выйдем. Надо переговорить.
Я присмотрелся к псу — он не шутил. Тогда я натянул джинсы, кеды и выбрался из бойлерной.
Клык потрюхал вперед — через какие-то обгорелые бревна наружу из гимнастического зала. Зал теперь валялся внизу. Будто огрызок гнилого зуба.
— Ну, чего там тебя заело? — спросил я.
Пес залез на бетонную глыбу и оказался со мной нос к носу.
— Хреново ты, Вик, со мной обошелся.
Ага, серьезно. Уже, блин, не Альберт. Вик.
— Чего? Когда?
— Вчера вечером. Надо было оставить телку урле и линять. Вот это было бы в жилу.
— Да я же хотел ей вдуть!
— Знаю, что хотел. О том и речь. Сегодня-то уже сегодня, а не вчера. Ты уже раз сто ей вдул. Какого хрена мы тут тусуемся?
— Да я еще хочу.
Тут он рассвирепел.
— Слушай, приятель… а ты не думаешь, что мне тоже кое-чего хочется? Мне нужно похавать, залечить бок и свалить отсюда куда подальше. Может статься, урла так скоро не угомонится.
— Не ссы. Все образуется. Это же не значит, что ей с нами нельзя.
— А это уже другая история. Мы теперь, значит, втроем? Так?
Я тоже мало-помалу начал заводиться.
— Ты, блин, болтаешь, как пудель.
— А ты — как пидор.
Я замахнулся влепить ему по морде. Он даже не дернулся. Я опустил руку. Никогда я Клыка не бил. И теперь начинать не хотелось.
— Извини, — сказал он негромко.
— Проехали.
Друг на друга мы не смотрели.
— Слушай, Вик, ты ведь кое-чем мне обязан. Что, нет?
— Разве стоит напоминать?
— Может, и стоит. Да, может, и стоит кое-что тебе напомнить. К примеру, как тот угорелец выскочил из-за угла и хотел тебя сцапать.
Я передернулся. Тот раздолбай был весь зеленый. Самый что ни на есть зеленый. Светился, как гриб. От одного воспоминания блевать потянуло.
— А я тогда взял его в оборот. Верно?
Я кивнул. Верно, мутт, верно.
— А ведь я мог круто обгореть. И подохнуть. Вот и все, что мне бы тогда причиталось. Верно? — Я снова кивнул. Говняно у меня стало на душе. Не люблю чувствовать себя виноватым. А ведь у нас с Клыком было так на так. И он это знал. — Но я это сделал. Сделал? — Я вспомнил, как вопила та зеленая тварь. Блин, сплошная зеленая слизь и ресницы.
— Ладно, кончай атигировать.
— Агитировать.
— Да насрать! — заорал я. — Кончай свою долботню! Или забудем все вонючие договоры!
Тут Клык взорвался.
— Вот сучья спирохета! Может, и стоит забыть! Давай забудем!
— Ну ты, плесень, что такое спирохета? Как пить дать какая-нибудь погань. Полегче, мудолиз, а то под жопу получишь!
Потом мы сели спиной друг к другу и минут пятнадцать не разговаривали. Оба понятия не имели, что теперь делать.
Наконец я чуть осадил. Стал говорить тихо, спокойно. Вроде уже собрался было его отшить, но сказал, что хочу, чтобы все у нас было по-честному, как всегда. Клык стал угрожать, что, мол, и к лучшему, что в городе есть пара клевых парней, которые только и мечтают о псе с таким нюхом, как у него. Тогда я сказал, что не люблю, когда мне угрожают. Пусть следит за своим гнойным языком, если не хочет, чтобы я переломал ему лапы. Он совсем разъярился и гордо направился прочь. Я бросил ему вслед насчет его сучьей матери и поплелся в бойлерную кинуть этой Стелле-Джейн еще палку.
Но только сунул туда голову, выяснилось, что телка успела прихватить себе пистолет одного из дохлых гопников. Рукоятка пистолета легла мне над правым глазом. Я упал как полено — и дух из меня вон.
— Говорил же тебе. Добра от нее не жди. — Клык смотрел, как я раскрашиваю йодом рану на лбу. Стоило мне сморщиться, как чертов хвост ухмыльнулся.
Потом я убрал аптечку и, пошарив по бойлерной, забрал все оружие, какое смог. “Браунинг” я предпочел тяжелому “томпсону”. И тут наткнулся на штуковину, которая, видно, выпала у телки из одежды.
Металлическая пластиночка сантиметров десять в длину и пять в ширину. А на ней — целая уйма цифр и случайный узор из дырочек.
— Чего это такое? — спросил я у Клыка.
Он посмотрел, понюхал.
— Похоже, вроде удостоверения личности. Наверно, ею пользуются, чтобы вернуться в низуху.
Тут я и принял решение.
Сунул штуковину в карман и пошел ко входу в спускач.
— Куда тебя черт понес? — заорал Клык мне вслед. Вернись! Тебя там угрохают! Сволочь, я жрать хочу! Альберт, пизденыш, вернись!
А я себе шел. Очень хотелось найти ту суку и вышибить ей мозги. Даже если для этого нужно было спуститься в низуху.
Целый час добирался я ко входу в спускач до Топеки. Иногда, кажись, замечал, что за мной плетется Клык. Только держится поодаль. Насрать мне было. Я как взбесился.
Ну, вот она наконец. Высокая гладкая колонна из сияющего черного металла. Метров шести в диаметре, с совершенно плоской верхушкой, она исчезала прямо в земле. Колпак — только и всего. Я направился было прямо к колонне, нащупывая в кармане металлическую бляху. Но тут почувствовал, как меня тянут за штанину.
— Слушай, дубина, тебе туда нельзя!
Я отпихнул пса ногой, но он не отставал.
— Да послушай же!
Я обернулся и посмотрел ему в глаза.
Клык сел. Вокруг заклубилась пыль.
— Вот что, Альберт…
— Ты, мудолиз, меня зовут Вик…
— Ладно-ладно. По-серьезу, Вик. — Тон его смягчился. Вик, давай присядем. — Клык отчаянно старался до меня достучаться. Я весь кипел, а он пробовал рассуждать разумно. Пожав плечами, я присел рядом.
— Вот что, парень, — начал Клык, — из-за этой телки у тебя все мозги набекрень. Сам понимаешь, тебе туда нельзя. У них там все схвачено, все друг друга знают. А с такими, как ты, у них круто. Шараги достаточно часто туда закатывались: громили их дома, насиловали баб и тащили все, что не приколочено. Теперь у них там оборона. Тебя, парень, мигом угрохают!