Триктрак

И вновь молчание было мне ответом, хотя, грохот, произведенный неловким вторжением, мог бы разбудить и слона. Я осторожно открыла дверь и вошла в комнату. Свет исходил от большой настольной лампы, стоящей на журнальном столике. Судя по всему, комната являлась гостиной, и она была пуста.

Глава 3. Ленинград. Курсовая. Пролитый кофе

Пробравшись мимо Лёни, который рассказывал что-то забавное смеющимся приятелям, Ася рухнула на скамью возле Валентины, той самой третьей отсутствующей соседки по комнате. Недавно выйдя замуж, та была безнадежно беременна – беспомощно, отрешенно, многозначительно. Беременность с каждым курсом становилась все более популярным явлением, точными попаданиями пробивая бреши в стройных рядах девичьей половины факультета.

Валентина вальяжно подвинулась, завозилась, устраивая себя в узком пространстве между столом и скамьей. Ася, положив на стол тубус, рассеянно ответила на дежурный вопрос подруги и уставилась на темноволосый Лёнин затылок – Акулов сидел в двух рядах впереди. Она зажмурилась, сосчитала до десяти, открыла глаза и вздрогнула – он обернулся и смотрел – нет, не на неё, куда-то мимо, улыбался – нет, не ей, а кому-то сидящему там… позади.

«Да ты хоть слышишь, что я говорю?» – донеслось до Аси – Валентина пыталась пробиться сквозь чувственный туман, в котором плавала романтично одуревшая подруга.

– А? Что ты сказала? Прости, отвлеклась, задумалась… Спать хочется, – пробормотала Ася.

Лёня помахал кому-то рукой, скользнул взглядом по её лицу. Она вспыхнула и быстро отвела глаза, морщась и делая вид, что с огромным интересом рассматривает висящий на стене портрет профессора Белелюбского, инженера и учёного в области строительной механики и мостостроения. Профессор, утонувший в роскошных усах и бакенбардах, смотрел умно и укоризненно, возможно, осуждая легкомыслие особ женского пола, которые только и думают о своих сердечных делах, забывая о прекрасных инженерных конструкциях.

– О чем задумалась? Опять о своём Смоличе? И сколько можно заниматься такими глупостями? – в тоне Валентины почти всегда фоном звучала назидательная нота многоопытной женщины. Нота эта очень усилилась, когда Валя обрела замужний статус и нежданную беременность. Звучала необидно – то ли, потому что была частью Валентининой сущности, то ли все к этому привыкли и уже не обращали внимания.

Ася пожала плечами, – как-то в недобрый час она, вернувшись из театра, поделилась с подругой своим восторгом от игры и внешности актера Смолича, и теперь, постоянно выслушивая замечания Валентины по поводу «этих глупостей», уже жалела о своих откровениях. Да и спорить с беременной, практически на сносях, женщиной было бы просто бесчеловечно.

– Как он сегодня там? – спросила она, кивнув на округлый живот подруги.

Тема была беспроигрышной – Валентина тотчас подхватила её.

– Пятками бьёт с утра, – любовно пожаловалась она, положив ладонь на живот, и мгновенно закрылась, замкнулась вдвоём с неизвестным человечком, что рвался выбраться на свет.

Ася улыбнулась, смутившись и, как всегда, стесняясь продолжать разговор на эту загадочную и хрупкую тему, замолчала, почувствовав себя глупой девчонкой.

В дополнение к глупостям в кармашке сумки ждал сегодняшнего вечернего часа билет на гастрольный спектакль МХаТа. Пьеса принадлежала перу модного драматурга, бросившего весь свой талант на разрешение производственно-моральных проблем, и Асе была хорошо знакома. Не то, чтобы ей нравилось вникать в хитросплетения и интриги, строящиеся на почве недостроенных объектов и переплаченных премий, но пьеса эта шла на сцене БДТ, и главную роль в спектакле играл Смолич – широко, пылко, страстно, пуская в ход весь арсенал своего артистического и мужского обаяния и темперамента. Ася смотрела этот спектакль три раза и решила оценить другую постановку, тем более что ведущую роль у москвичей исполнял знаменитый, очень популярный актер. Невысокий, полный, лысеющий, с высоким чуть хрипловатым голосом, больше спокойный, чем страстный, он являл собой полную противоположность Смоличу – как внешне, так и внутренне.

– Ась, ты сделала мне чертёж?

Голос Валентины вернул Асю с театральных небес на грешную скамью в шумной аудитории.

– Сделала, – кивнула она и стащила крышку с картонного тубуса, обнажив тугой белый рулон ватманов.

Подруга и прежде с очаровательной легкостью эксплуатировала её – Ася вечно решала за неё задачи, сначала по вышке, затем по строительной механике и сопромату – а теперь положение Валентины просто взывало о помощи, и Ася не могла отказать подруге. Резковатая, прямолинейная Лёля тихо и громко возмущалась по этому поводу и даже пару раз поссорилась с Валентиной, но повлиять на подруг не смогла. Дружеские союзы часто складываются по какой-то небесной логике – один берёт, другой отдает, и это не хорошо, и не плохо.

Меж тем из глубин старинного здания раздался сначала дребезжащий, но постепенно набирающий силу звонок – традиционный сигнал к началу пары, – и аудиторию накрыла последняя предстартовая волна шума – обрывки разговоров, грохот стульев, смех, торопливые шаги – и брызгами разбилась о высокую фигуру показавшегося в дверях профессора Залыгина, знаменитого в узких кругах инженеров-строителей грузного красавца с бурной кудрявой шевелюрой. Он мгновенно заполнил пространство собой, своим зычным голосом и неизбывной энергией.

– Ну-те-с, товарищи студенты, начнём, как сказали бы в незапамятные времена, помолясь, но, поскольку, в наши времена мы так не говорим, то просто начнём! – загромыхал он, добравшись до своего места и шумно отодвигая стул. Усевшись, он водрузил на нос очки в толстой оправе и обвел аудиторию взглядом добродушного удава, получившего в личное распоряжение полста кроликов разной кондиции.

Сдача курсового проекта – не меньше, чем ритуал, а работа над ним – лебединая песня поколений, бережно передающих из рук в руки опыт, архивы и народные изобретения. Это особый мир не ведающих покоя чертежных досок, истёрзанных рейсшин, неуклюжих рейсфедеров, беспринципных лекал, принципиальных линеек и угольников, дефицитных чешских карандашей «Кохинор» – каждый на вес золота – и ватмана, матово-белого, впитывающего мягкую черноту графита; мир бессонных ночей и дралоскопов – творения неизвестного умника-лентяя. Такие изобретения, песни и стихи называют народными. Лампа под стеклом, готовый чертеж, лист чистого ватмана и сдирай все до последней детали, только не раздави стекло. Дралоскопы ходили по общежитию из комнаты в комнату, на пользование ими выстраивались очереди.

И веяние времени – расчет строительной конструкции на ЭВМ. Это означало записаться на ценное машинное время, достать перфокарту с программой, а затем в зале, под гул огромных вычислительных агрегатов, названных нежным именем Наири, ввести данные с помощью печатной машинки с заедающими клавишами и, если все прошло удачно, бездельничать пару часов, наблюдая, как машина выпускает многометровую бумажную портянку с расчетами.

Объяснив Валентине суть сделанного чертежа, Ася ринулась занимать очередь к профессору. После его вступительной речи аудитория слегка опустела – кто-то отправился в предбанник доделывать или досписывать курсовой проект, кто-то, заняв очередь, потянулся в столовую утолить вечный голод молодого организма. Желающих сдать проекты оказалось не так уж много.

– Жень, кто последний? – спросила Ася у вездесущего старосты их группы Женьки Несмелова.

– А ты не заняла? Давно же пришла. Вроде, Утюг?

– Не так, – откликнулся долговязый Миша Утюгов и махнул рукой. – Акулыч за мной… спроси у него.

– А… – задохнувшись, Ася замолчала, кивнула и повернулась по направлению, указанному Утюгом. Разумеется, там находился Лёня, беседующий с первой красавицей потока Еленой Кондой. Ася уже было решила не подходить к милой парочке, но Елена, одарив собеседника очаровательной улыбкой, ушла, и Лёня остался в одиночестве. Решенная дилемма «подойти-не подойти» ухнула в тартарары, но тотчас возникла другая – с одной стороны появилась возможность заговорить с предметом обожания, с другой – вероятность упасть в грязь лицом перед этим предметом. Пока Ася решала очередную задачу, неожиданно пришёл на помощь Утюгов, заорав на всю аудиторию: «Акулыч, ты последний на сдачу?»