Охотники за скальпами

Обратившись к своим записным книжкам, я обнаруживаю, что мы неделями ехали по прерии без всяких происшествий. Для меня сама окружающая местность была интересна; не могу вспомнить более поразительной картины, чем длинный караван фургонов, этих «кораблей прерий», растянувшийся по равнине или поднимающийся по мягкому склону; белые крыши фургонов выделяются на фоне зеленой поверхности земли. Живописную картину представляет и наш лагерь по ночам, в коррале фургонов, с привязанными вокруг лошадьми. Местность тоже была для меня новой и поражала меня своеобразием. Вдоль ручьев рощи высоких тополей, чьи подобные колоннам стволы поддерживают огромные кроны из серебристых листьев. Эти рощи, встречаясь на удалении, образуют своего рода стены, отделяя одну часть прерии от другой, так что кажется, будто мы едем по просторным полям, окруженным гигантскими изгородями.

Мы пересекли много рек, некоторые переходили вброд, на других, более глубоких и быстрых, переправляли фургоны на плотах. Изредка видели оленей и антилоп, и наши охотники застрелили несколько животных; но до земли бизонов мы еще не дошли. Однажды мы на день остановились в лесистой низине, где было много травы и чистая вода. Время от времени приходилось останавливаться, чтобы починить сломанное дышло или ось или вытащить фургон, застрявший в болоте.

На этом участке пути у меня не было никаких неприятностей. Помощники из Миссури оказались хорошими работниками, они помогали друг другу, так что из-за каждого небольшого случая не приходилось делать отчаянные усилия.

Трава высокая и сочная, наши мулы и быки не худели, а с каждым днем поправлялись. Моро приобрел отличную форму; я кормил его кукурузой, которую вез в фургоне.

Приближаясь к Арканзасу, мы видели конных индейцев, исчезавших среди холмов. Эти были индейцы племени павни; в течение нескольких дней группы этих смуглых воинов сопровождали караван. Но они знали нашу силу и держались на большом расстоянии от наших длинных ружей.

Мне каждый день приносил что-нибудь новое: либо в инцидентах путешествия, либо в особенностях природы.

Годе, который был по очереди и путешественником, и охотником, и канадским траппером, во время наших разговоров учил меня жизни в прериях и помог стать весьма уважаемой фигурой среди моих новых товарищей. Сент-Врейн, чьи щедрость и великодушие вызвали мое доверие, также не жалел усилий, чтобы облегчить мне путь. Дневные поездки и удивительные рассказы у костра по ночам привели к тому, что я заразился романтикой новой жизни. Я подхватил лихорадку прерий.

Так со смехом сказали мне товарищи. Вначале я их не понял. Но впоследствии мне стало ясно, о чем они говорили. Лихорадка прерий! Да. Я заболел этой необычной болезнью. И она быстро овладевала мной. Мечты о доме оставили меня; а с ними и многие молодые и глупые амбиции. Ушли, умерли в сердце соблазны большого города, воспоминания о мягких глазах и шелковых прядях, впечатления от любовных эмоций, врагов счастья человека; все это умерло, словно никогда и не было, словно я никогда ничего такого не испытывал.

Я стал сильней – физически и интеллектуально. Я испытывал подъем духа, сильней и энергичней становилось тело. Раньше я никогда такого не испытывал. Я наслаждался действиями. Кровь как будто стала теплей и быстрей бежала по жилам; мне казалось, что я вижу дальше; я мог смотреть на солнце, не отводя взгляда.

Упивался ли я божественной сутью жизни, оказавшись в этом обширном пустом пространстве?

Кто может ответить на этот вопрос?

Лихорадка прерий; я чувствую ее и сейчас! Я записываю эти воспоминания, и руки мои тянутся к поводу, ноги стремятся сжать бока моей благородной лошади и снова бродить по зеленым волнам моря прерий!

Глава четвертая

Верхом на бизоне

Мы были в пути уже около двух недель, когда достигли поворота на Арканзас примерно в шести милях от гор Плам Баттс[8]. Здесь мы расположили фургоны корралем[9] и разбили лагерь.

До сих мы почти не встречали бизонов; только одиноких быков или двух-трех, всегда очень пугливых и настороженных. Был сезон течки, но нам не попалось ни одно стадо этих обезумевших от любви животных.

– Вон там! – воскликнул Сент-Врейн. – Свежий горб на ужин!

Мы посмотрели на северо-запад, куда показал наш друг. Вдоль небольшого возвышения на низком плато линию горизонта прерывали пять темных предметов. Одного взгляда было достаточно: это бизоны.

Когда заговорил Сент-Врейн, мы снимали седла. Снова со щелканьем застегнулись пряжки, опустились стремена, мы снова сели верхом и поскакали.

Нас было человек десять; одни, как я, хотели только поохотиться и развлечься, у других в глазах было «мясо».

В этот день переход был небольшим, лошади еще свежие, и за несколько минут три мили, отделявшие нас от добычи, сократились до одной. Но тут нам не повезло. Некоторые из нас, новички, как и я, не прислушались к совету и продолжали скакать вперед, и ветер донес наш запах до бизонов. Когда оставалась миля, один из бизонов поднял волосатую переднюю часть тела, ударил о землю копытами, покатился по земле, снова встал и на всей скорости побежал; остальные последовали за ним.

Нам оставалось либо отказаться от охоты, либо напрячь лошадей и догонять. Решили догонять, и мы поскакали вперед. И неожиданно перед нами появилось что-то вроде стены из глины высотой в шесть футов. Это была как бы ступенька между двумя пологими участками, и она уходила направо и налево, насколько хватал глаз. Никакого прохода в ней не было видно.

Это препятствие заставило нас натянуть поводья и задуматься. Некоторые повернули лошадей и поскакали назад, другие, всего с полдюжины, включая Сент-Врейна и моего спутника Годе, не хотели так легко отказываться от добычи, пришпорили лошадей и поднялись на откос.

Отсюда нам пришлось проскакать еще пять миль, наши лошади были в мыле, и только тут мы догнали бежавшую последней молодую самку, которая упала, пораженная пулями всех участников погони.

Остальные бизоны убежали далеко, мяса у нас было достаточно, поэтому мы остановились, спешились и принялись «снимать скальп». Под искусными ножами охотников эта операция длилась недолго. Теперь мы смогли оглянуться и подумать, как далеко уехали от лагеря.

– Восемь миль, каждый дюйм! – воскликнул один из нас.

– Мы вблизи дороги, – сказал Сент-Врейн, показывая на следы от колес фургона, обозначавшие маршрут торговцев Санта-Фе.

– И что?

– Если поедем назад в лагерь, утром все равно придется сюда возвращаться. Это лишних шестнадцать миль для наших лошадей.

– Верно.

– Давайте останемся здесь. Здесь есть вода и трава. Есть мясо бизона, а вон там много дров для костра. У нас с собой одеяла, что еще нам нужно?

– Я говорю: разобьем лагерь прямо здесь.

– И я.

– И я.

Через минуту пряжки седел были расстегнуты, седла сняты, и лошади, тяжело дыша, уже щипали, куда могли дотянуться, траву прерий.

Хрустальный ручей, арройо, по-испански, тек на юг в сторону Арканзаса. На его берегу под одним утесом мы выбрали место для лагеря. Лагерь разбили, костер разожгли, и скоро на прутьях шипели «стейки с горба». К счастью, у нас с Сент-Врейном оказались с собой фляжки; каждый получил пинту чистого коньяка, и ужин получился вполне удовлетворительный. У старых охотников были с собой трубки и табак, мы с моим другом закурили сигары, и все мы допоздна сидели у костра, курили и слушали рассказы о необыкновенных приключениях в горах.

Прошло несколько часов, лариаты[10] укоротили, колышки, к которым они были привязаны, вбили в землю, и мои друзья завернулись в одеяла, положили головы на седла и легли спать.

В нашей группе был человек по имени Гиббетс, который из-за своей сонливости был прозван «Сонная голова». Поэтому ему отвели первую вахту: она наименее опасная, потому что индейцы нападают в часы самого крепкого сна, перед рассветом.

8

Словом «батт» называют изолированные горы, возвышающиеся, подобно холмам, в прерии. Плам Баттс вблизи Бенда на реке Арканзас – заметный ориентир в этих местах.

9

Обычно эмигранты или торговцы, пересекающие прерии, останавливаясь на ночь, располагают фургоны квадратом с пустым пространством посредине. Таким образом создается укрепление против возможных нападений индейцев; сюда также помещают животных, которые могут убежать. В таких случаях используют слово «корраль». Это испанское слово означает «ограда». Здесь следует заметить, что, так как испанцы были первыми европейцами, проникшими в этот регион, большая часть номенклатуры прерий, особенно южных прерий, взята из этого языка.

10

Лариат – это длинная веревка обычно из плетеной шкуры, используемая для привязывания лошади и для других целей. Лариат – то же самое, что лассо, в использовании которого так искусны обитатели Испанской Америки. Но поскольку его часто описывали, нет смысла здесь этим заниматься. Синонимами служат «веревка для привязи» и «кабрието».