Страница 5 из 13
А может, твой сын ее осчастливил? Карьера там, деньги, хоромы? Жизнь ненавистной снохе шикарную наладил, а ты завидуешь? Тебе не выпало, а этой заразе… Да нет. Ничего подобного. Сын твой наладчик станков, простой работяга. Зарплата неплохая, но половину он пропивает. Руку на жену поднимает, дочкой не занимается. Словом, обычный, нормальный, как считается, мужик. Такой же, как все остальные.
Но и она ведь нормальная и тоже как все остальные! За что ты ее, баб Зин? Ну да, перед смертью ты очухалась, дошло. Все за руки мать хватала, норовила поцеловать. Полюбила типа.
А как соседка зашла – так и поехало. И сволочь Галька, и зараза. И кормит объедками, и белье не меняет! Вера своими ушами слышала и с тех пор бабку еще больше возненавидела.
Но долгие годы пыталась понять – за что? За что та гнобила всю жизнь мать, за что ненавидела? Сама баба, сама горе мыкала. Пожалей, посочувствуй, пойми! А нет, так положено! И сыночка своего дурного всегда оправдывала – «Павлуша, Павлушенька».
А памятник Зинаиде, свекрови, ненавистная Галька поставила. Хреновенький такой, пестрый, из цементной крошки. Но хоть такой. Не сыночек Павлушенька, не дочка Светланка, а стерва Галька.
И ходила до последнего к свекровке на могилу, благо, что близко, вниз по улице Светлой. Никто не ходил кроме нее. И к Пасхе прибиралась, и к Родительской, и оградку красила, и цветочки носила. Дура. Вера так матери и сказала:
– Дура ты, мам! Я б к этой суке… Да за все, что она тебе сделала…
Галина Ивановна махала рукой:
– Брось, дочк! Все давно прошло и давно забыто. К тому же я ж Павлушу любила. Вот поэтому и хожу. А как не ходить? Не по-людски это! Да и родня они мне. Семья.
О господи – семья! И зря, что забыто – Вера бы не забыла. Ни за что бы не забыла и не простила. Павлушу она любила! И Вера любила. В детстве. А когда предал их – разлюбила. А мама, кажется, нет.
На лето маленькую Веру отправляли к старикам в деревню. Ехать она не хотела, но до поры родителей слушалась. А в десять лет взбунтовалась – уперлась насмерть: не поеду к бабке Зине – и все. Потому что ее ненавижу.
Бабка и вправду к внучке была равнодушна. Покормит чем есть, никаких бабушкиных пирожков и блинчиков. Хочется сладенького? Иди в сад, сорви яблоко. Не хочешь? Поди ж ты, цаца какая! Конфет хочешь, вафель? А перебьешься! Куда на мою пензию шоколад покупать! А мать твоя рубля не дала, тяни, баба Зина, сама!
В выходной приезжала мама, и Вера просила ее забрать.
– Терпи, – вздыхала Галина Ивановна. – Не обижает – уже хорошо. А то, что неласковая и вредная… Ох, дочк! Так это ж характер. Она и меня терпеть не может, сама знаешь… Терпи до середины августа, Вер! Что в городе-то? Во дворе болтаться с ключом на шее? Не, дочк, все-таки здесь воздух, лес, речка – природа.
Природа была, говорить нечего – и лес Вера любила, и шуструю речку. И полное васильков и ромашек поле за домом. Какие из них получались венки – загляденье, а не веночки! Жаль, вяли быстро. А малина на солнечном косогоре? Невозможно пахучая и невероятно сладкая, правда, и руки, и ноги обдерешь, и лицо. И земляники по краям поля было полно на светлых, усыпанных прошлогодними иголками опушках. И как она пахла! Вера собирала букетики с ягодками и засушивала для мамы. Ягоды собирала на травинки – выбирала подлиннее и погибче – и нанизывала ожерельем.
И кино в деревню привозили, правда, пару раз в месяц, да и то старое, сто раз виденное, но все равно радость и развлечение. И за горохом на дальнее поле ребятня моталась. Шли не с кульками – с наволочками! Набирали полную, да еще и объедались до желудочных колик – так вкусно, разве остановишься. Сладкий и нежный был молодой горошек, вкуснее конфет!
Грибы начинались в июле. Вера была знатным грибником, мимо не пройдет, все увидит, ничего не пропустит. Бабка Зина томила сыроежки и лисички в печке с картошкой в глиняном почерневшем горшке, а в конце кидала стакан жирной домашней сметаны. Какая же это была вкуснота!
Бабка и сама грибы собирать любила и толк в них знала, но ходила по осени, за груздями и опятами, брала только на засолку, грибы, кроме боровиков, не уважала и называла мусором: «Опять корзину мусора приволокла? Хочешь жареху – садись и чисть! А у меня и так дел по горло!»
Дел и вправду было по горло: огород, куры, кабанчик, коза.
Это потом все постепенно исчезло, сначала померла старая, давно не дававшая молока коза Дуська, потом зарезали кабанчика Петьку, и больше бабка животину не заводила – тяжко. Кур еще держали, но и их зарезали. А когда бабка Зина заболела, избу закрыли и перевезли ее в город, досматривать.
Со временем дом в деревне продали и купили отцу мотоцикл. На нем он и свалил к новой жене, старой маминой подружке Лариске Купцовой. Вот тогда Вера отца окончательно разлюбила.
Риелторская контора встретила запахом растворимого кофе и разогретой капусты. За столом сидели две девушки, как две капли воды похожие друг на друга – явно сестры. Одна пила кофе с булочкой, а вторая ела тушеную капусту из пластиковой миски.
Увидев Веру, брезгливо сморщившуюся от ненавистного запаха, сестры смутились и принялись суетливо освобождать рабочий стол. Надев дежурные улыбки, представились, Маша и Наташа, сотрудницы бюро «Уютный дом».
«А нельзя было как-то попроще? Где здесь уютные дома, где? Покажите! Ни одного! Как не было, так и нет», – раздраженно подумала Вера. В центре несколько старых кирпичных строений, отданных под банк, офисы, магазины и прочее. А дальше частный сектор и пятиэтажки, за которыми гнездятся огороды и дачки, хилые, сколоченные наспех, слепленные из того, что было, насквозь продувные. Не жилище, а сараи для грабель, ведер и лопат. За ними поля, а потом начинаются деревушки. Наверняка полупустые – молодежь давно рванула в города, а стариков почти не осталось.
Нет, есть пара новых домов, отстроенных за последние десятилетия, есть. Вера знала, что там получали жилье ответственные работники и те, кто сумел жилье купить. Вот интересно на них посмотреть. Кто мог купить квартиру в новом доме? Если только восточные мужчины, торгующие на базаре или владеющие магазинчиками и постепенно оседающие в скучном и пыльном среднерусском городке. Новые хозяева жизни. Как и везде, по всей России, эти восточные орлы, старательно позабыв о семьях на родине, быстро создавали новые семьи, женились на русских женщинах, рожали новых детей, покупали квартиры и навсегда оседали на здешних землях.
– Продать? – переглянувшись, переспросили изумленные девицы. – Двушку на Светлой?
Вера кивнула:
– Двушку. На Светлой. Да, девочки. Ну не на Манхэттене же!
Одна из девиц открыла компьютер, другая принялась рассматривать Верины бумаги. Предложили кофе, но растворимый Вера не пила. Нет, она не выпендривалась, просто от растворимого болел желудок. А вот Макс от растворимого, приправленного пятью ложками сахара, и от печенья не отказался.
– Завтра дадим рекламу, – важным голосом объявила Наташа. – Вы там проживаете? В какие часы можно показывать?
Вера вытащила ключи и положила их на стол. Связка жалобно звякнула.
– Я там не проживаю. Показывайте в любое время. И еще – тридцать процентов от цены сбрасывайте сразу! Демпингуйте. Времени у нас мало, хотелось бы за неделю управиться!
– А вы наклейте на подъездах объявления, – посоветовала Маша. – Знаете, как бывает – кто-то для детей ищет, кто-то для родителей.
– Милая, – нежно сказала Вера, – вы мне предлагаете расклеивать объявления? Мне, вашему клиенту?
Растерянные сестрички испуганно переглянулись.
– Э, нет, – продолжала Вера, и в ее голосе уже не было напускной вежливости. Только металл. – Расклеивать будете вы. На домах, подъездах, у черта на заднице! Повторяю – вы, а не я! Вы меня поняли?
Девицы дружно закивали.
– А что квартира? – осмелилась Маша. – Ну, в смысле, в каком состоянии?
Вера вздохнула. «Господи, за что мне все это? Этот город, эта квартира, эти девицы? Вопросы эти дурацкие?»