Страница 6 из 14
Чтобы понять, чем классический глобализм отличается от неклассического, необходимо ввести понятие структуры. Классический глобализм – именно структурен, несмотря на ярко выраженный историзм: динамика культуры, её эволюция, истекает из жесткого статичного ядра, – такова позитивная диалектика модерна, черпающая силу в онтологии присутствия, так или иначе свойственной структурализму. В глобалистической версии классического структурализма мы имеем дело с «жесткой силой» (hard force), то есть, с системным давлением рыночной машины, которая имеет четкое строение и функции, представляя собой тотальное монопольное образование.
Неклассический глобализм лишен структуры. Это – постколониальное, «жидкое», рыхлое и текучее образование, диффузное и рассеянное, оно представляет собой сеть – ризому, поверхность, «след», отличие. Именно поэтому меняется методология инкультурации «аборигенов»: прогрессивистский эволюционизм уступает место релятивизму, диффузионизму, плюрализму и всем формам множественности, контекстуальности и относительности культур, отныне не ранжирующихся во времени, но взаимодействующих в пространстве переходов – континууме, – подчиняющемся ужасу и обаянию единого медийного рынка, его динамике и, при этом, колоссальной внутренней устойчивости.
Так, мы можем отделить структуру («Генерала») индустриального общества от сети («ризомы») информационного, постиндустриального, общества, опирающегося на «мягкую силу» (soft force). Однако же не следует считать, что эволюционистский (временной) капитализм и релятивистский (пространственный) капитализм действительно различаются между собой по параметрам хронологии и географии, парадигмы и синтагмы. Дело в том, что капитал подчиняется времени («время – деньги», Б. Франклин), а не пространству: в отличие от цивилизации, капитал – динамичен, он лишен статики, необходимой для творческого разрыва («Остановись, мгновение, ты прекрасно!» у Гете) и для накопления ценностей в исторической памяти культуры. Значит, капитализм как модель бытия всегда имеет дело с парадигмой, с диахронией, с динамикой, с потоком воображаемых значений и их плавающих означающих.
Если модерн и постмодерн, гиперглобализм и трансформизм, индустриализм и информационный менеджеризм, жесткая и мягкая сила связаны между собой как содержание (внутреннее) и форма (внешнее), то они оба подчиняются времени. Они дополняют друг друга: чтобы капитал двигался во времени и происходил экономический прогресс в колониальном обществе, в пространстве необходимо установить некую статическую мозаику идентичностей, носителями которых являются живые люди как звенья в циркуляции денег, так что, складывается видимость многообразия, но за видимой неэквивалентностью будет всё равно скрываться невидимая эквивалентность. Единое время, прячущееся за пестрым пространством – это победа парадигмальности временных знаков и значений над синхронией смыслов подлинного символического языка культуры.
Отметим, что время капитала, несмотря на его космическую скорость, имеет свои ограничения. Темпоральность обретает предел в «чистом настоящем»: лишенная исторической памяти, текучесть рынка провоцирует распад эпох («конец истории») и «замирает» в мумифицированном мгновении наслаждения «здесь и сейчас». Это – победа бренда над памятью, тренда над цивилизацией. Мы получаем непрерывно длящийся миг: нет ничего более вечного, чем временное. Но в отличие от гипостазиса в искусстве, вечное настоящее рынка не указует на божественную вечность, а проистекает из онтологической пустоты бессознательного, из его темных танатологических бездн. Творческое начало уступает место культу разрушения и смерти. О взаимосвязи Танатоса и капитала, смерти и потребления говорилось уже немало. Это заставляет подозревать негативную диалектику знаков: мы имеем дело не с чистыми симулякрами, а с кодами неведомой нам ужасающей архаической глубины, хтона, тератологии. Цивилизации как исконные и творческие фундаментальные творения общества, истории и культуры глобализму не нужны. Ему нужны зрелищные и выпуклые этнографические идентичности, малые этнические группы, симулятивные национальности, туристические диковинки, призванные обеспечить эмблемы Танатоса для отравленной инстинктом смерти нишевой аудитории.
Видимость многообразия – главный принцип работы современного карнавала идентичностей. Жесткий мир modernity – мир коллективного Запада – продолжает воспроизводиться разными способами. На этом и основана информационная война за ценности потребления и наслаждения. В современной информационной войне используются две группы методов: радикальные и либеральные. К радикальным относятся, как минимум, две «жесткие» силы: «острая сила» оружия и «липкая сила» экономических санкций. К либеральным методам относятся «мягкая сила» обольщения культурными ценностями и образом жизни, сила прельщения и очарования, а также «умная сила» внушения, которая на уровне бессознательных алгоритмов поведения блокирует противника.
В современном структурном психоанализе есть понятие «шва». Это довольно простая категория, которая, хотя и выглядит, как метафора, тем не менее, имеет весьма точное и определенное значение. «Шов» – это знак, символ, миф, история, при помощи которой прикрывается нежелательная правда. Дисциплинарное общество, как правило, использует «закрытые швы»[10]. Речь идет об откровенной лжи, которая накладывается на правду, или об умалчивании правды при помощи командно-административной цензуры, директивы, табу, запрета. Господствующее означающее в данном случае – довольно жесткое, твердое и неповоротливое. Нельзя, значит, нельзя. «Нельзя» – командный нарратив, наносящий прямой удар по идентичности субъекта. Он переживается внешне как «несвобода»: то есть, довольно болезненно.
Иначе дело обстоит в либеральной цензуре, свойственной карнавальному, мультикультурному, обществу. Здесь «шов» вляется «открытым» и представляет собой весьма динамичный и текучий маркер – плавающее означающее. Если закрытый шов бьет напрямую по идентичности жертвы, задевая её и травмируя, вытесняя подлинность в бессознательное, то открытый шов накладывается совершенно иначе. Подлинность означаемого не скрывается, но «массажируется», трансформируется означающим (media is a massage & message). Она моделируется им в любом желаемом направлении. Более того: если эта подлинность – слишком травматична, травма как бы обыгрывается, смакуется. Она обретает гибкий и мягкий, щадящий, характер. «Жидкое» насилие апеллирует к смыслам культуры, создавая из них различные конфигурации. Закрытый шов называется «симптом»: это белыми нитками шитая неправда, за которой относительно легко распознать скрываемую правду. Именно потому закрытые швы легко «распарывать», расшивать, разоблачать. Против классического тоталитаризма всегда легко бороться: шов указывает на рану, ибо запретный плод – сладок, рана сочится из-под шва, правда прорывается наружу.
Закрытый шов в современных условиях цензуры выполняет роль отсутствующего в выборе между единственным и отсутствующим. Классического тоталитаризма больше нет. Тем не менее, нам предлагают выбирать между откровенной в своей информационной порнографии и принудительной открытости либерал-демократией, которая и есть новый тоталитаризм, и различными пережитками, реликтами закрытых швов цензуры вроде пресловутого «сталинизма». Открытый шов трудно распознаваем. Поскольку рану никто не скрывает, наоборот, на основании виктимных комплексов и фантомных болей она «раздувается» искусственно, говорить правду становится глупо и немодно. Ты как будто говоришь то, о чем «и так все знают». Славой Жижек сравнил тотальную информационную прозрачность постмодерна с симптомом Джойса[11]: власть неолибералов уподобляется смеховому поведению великого писателя, по собственной инициативе подкидывая критикам свои секреты и, тем самым, обезвреживая и маргинализируя всякий бунт. В этом и состоит десакрализация роли современного инакомыслящего – извечного клоуна на карнавале воображаемых масок постправды, который днём с огнём ищет то, что «и так видят все». Наверное, Конец света будет не грозным и устрашающим Танатосом Антихриста, а именно смеховым, карнавальным, Танатосом Джокера, выворачивая ужас из-под маски обаяния.
10
Зайчиков А. Субъект бессознательного и шов / Алексей Зайчиков. – URL: https://syg.ma/@alieksiei-zaichikov/subiekt-biessoznatielnogho-i-shov
11
Жижек С. От симптома Джойса к симптому власти / Славой Жижек. – URL: https://www.ruthenia.ru/logosAofr/2002/2001_05.htm