Страница 30 из 31
Но она мужественно твердила себе, что преодолеет это состояние – отчаяние и уныние были слишком сильны, чтобы продолжаться долго. Она надеялась.
– Лесия! – прозвучало за ее спиной.
На секунду у нее остановилось сердце. Очень медленно, держа спину и шею так прямо, что напряжение ощущалось даже в пальцах ног, Лесия обернулась…
Ее сердце снова и громко забилось. Она попыталась улыбнуться, подумав при этом, как ужасно эта попытка, должно быть, выглядит со стороны.
– Здравствуй, Кин, – сказала она настороженно и сдержанно. – Что ты здесь делаешь?
– Мне необходимо поговорить с тобой, – сказал он отрывисто. – Пойдем.
Но он повел ее не в кафе и не в бар. Вместо этого он направился с ней вдоль по улице, затененной пальмами и другой пышной растительностью, ко входу в очень фешенебельное здание, стоявшее прямо на чудесном пляже. Здесь дома не разрешалось строить выше, чем в четыре этажа, и все роскошные строения отменно вписывались в пейзаж и казались единым целым с субтропической природой. Лесия остановилась.
– Что это?
– Гостиница. Тут нам никто не помешает. Она кивнула с некоторой неохотой и прошла с ним по аллее к высокой двери.
– Где ты остановилась? – спросил он.
– На турбазе.
– Я отвезу тебя туда, когда мы кончим разговаривать.
От этой перспективы последняя тайная надежда, теплившаяся в сердце Лесин, завяла горестно и умерла.
Номер был обставлен прекрасной мебелью, чистые прохладные тона обивки перекликались с яркой бирюзой моря и матовой бледностью песчаного пляжа. Балкон с навесом, вьющейся зеленью, столиком и шезлонгами выходил на залив.
– О чем ты хотел со мной поговорить? – спросила она напрямик.
Кин подошел к окну и немного постоял, глядя наружу, преградив своей внушительной фигурой путь сияющему потоку света, затем повернулся к ней и заговорил сурово:
– Очень о многом, но все это каким-то образом сводится к одному факту: я здесь потому, что мне не хватает тебя. От меня словно бы оторвали половину. Я не мог есть и спать и, только работая, забывал о тебе на некоторое время. И то – едва стоило оторвать глаза от бумаг, я ловил себя на том, что вспоминаю твою походку, твою улыбку, – и всего меня пронзала невыносимая боль… Но когда я понял, что причиной смерти моей матери являются те проклятые фотографии, я почувствовал, что, полюбив тебя, предал ее.
– Знаю, – выговорила Лесия, потрясенная до глубины души.
– Я говорил с Брайеном и тетей Софи, и хотя из их рассказа ясно, что она была нервной и неуравновешенной женщиной, она остается моей матерью. Она сделала меня своим наперсником, я всегда знал, что отец встречается с другими женщинами. – Он сжал губы. – Я не понимал толком, что это значит, но слишком хорошо видел, как это отражается на ней.
– Наверное, она была очень несчастлива, но она лишила тебя детства, – печально произнесла Лесия.
Кин нахмурился, потом кивнул.
– Так ты готова великодушно простить меня за то, что я оскорбил твою мать и заставил тебя пройти через ад, а потом расстаться со мной, будто все это ничего не значило?
– Ты и правда идиот! – воскликнула Лесия. – Я же люблю тебя, и, конечно, я тебя прощаю, если ты считаешь, что это необходимо.
Сделав два огромных шага, Кин пересек комнату, поднял ее со стула и заключил в крепкие объятия.
– Мой обожаемый ангел, радость моего сердца! А я-то думал, что ты намерена оставить меня наедине с последствиями моей глупости.
– Это не было глупостью. Я не надеялась, что ты сумеешь преодолеть прошлое, – сказала она, склоняя голову ему на плечо, упиваясь знакомым запахом, прикосновением стальных мускулов к ее груди и всей первобытной неукротимой мужественностью, которая была свойственна Кину. – Увидеть свою мать таким образом… Когда ты рассказал мне, у меня просто заледенела кровь в жилах. Это больше того, что может вынести ребенок. – Слезы неудержимо заструились по ее лицу.
– Не плачь, – сказал Кин, и его хриплый голос прозвучал разительным контрастом в сравнении с нежным объятием его рук. – Милая, ну пожалуйста, не плачь…
Она несколько раз глубоко вздохнула, взяла предложенный им платок, вытерла лицо и высморкалась. Потом, подняв на него глаза, твердо произнесла:
– И все же моя мама стала причиной гибели твоей. Прошлого уже не изменишь.
Он не шевельнулся, только на его щеке дрогнула жилка.
– Когда я был в Малайзии, я так страшно тосковал по тебе, что делалось больно дышать, и я очень скоро понял, что передо мной стоит выбор. Я стану жить или прошлым, или настоящим и будущим. А поскольку мое настоящее и будущее – это ты, то выбора не было.
Такими простыми словами он поведал о своем решении, которое, конечно же, далось ему нелегко. Лесия уткнулась лицом ему в шею, поцеловала теплую кожу, а ее сердце переполнилось невыразимой благодарностью. Кин же продолжал:
– Моника не отвечает за поступки моего отца и за истерику матери. И она дала мне тебя. Если бы я еще сомневался в своей любви, меня убедил бы собственный ужас, когда я узнал, что никто, и даже твоя мать, не знает точно, где ты находишься.
– А если бы ты не увидел меня среди всей этой массы туристов?
– Все было предусмотрено, – ответил Кин с самоуверенностью, которая одновременно рассердила и восхитила ее. – Сегодня ты должна звонить Монике. Она обещала узнать твой адрес, а я, получив его, собирался сидеть у твоей двери, как смиренный проситель.
– Ха! – воскликнула Лесия, и в зеленых глубинах ее глаз заискрился смех. – Не очень-то ты похож на просителя. На трубадура, требующего розу и обещание, – еще куда ни шло.
– А ты дашь их мне? – спросил он уже без тени веселья в голосе, теперь в нем слышалось страстное нетерпение и жгучее, ликующее торжество мужчины, который может не сомневаться в ответе.
– Я уже это сделала.
Лесия знала, что он любит ее. Она интуитивно чувствовала это еще до того, как Кин впервые ей в этом признался. Но услышать от него такие слова – что она нужна ему как воздух, что речь идет о самой его жизни – вот это радость, вот это восторг!
– Пятнадцать минут назад, – задумчиво сказал Кин, – когда я увидел, как ты идешь впереди меня по улице, настолько поглощенная ролью туристки, что даже не замечаешь мужчину, который пожирает глазами твои стройные ножки, и безмятежное лицо, и водопад светло-медовых волос, и всю твою фигуру – такую изящную, что любая женщина рядом с тобой кажется неуклюжей, я забыл о своем упорном стремлении всегда и везде сохранять самообладание и признался себе, что без тебя моя жизнь лишена смысла.
– А моя – без тебя, – откликнулась Лесия, просто констатируя факт.
Он поцеловал ее. Это был чудесный пир после долгого голодания, радость после печали, первый шаг на изысканном празднике чувств. На этот раз, думала Лесия, уже не будет ни боли, ни расставания.
Спальня была большой, с массивной кроватью, окна выходили на сверкающую гладь залива. Когда Кин хотел опустить шторы, Лесия воспротивилась:
– Нет, оставь так. Пусть на нас смотрит солнце.
Кин пристально взглянул на нее, угадывая причину ее просьбы.
– Ладно, – сказал он, возвращаясь к ней. Его лицо было серьезно и сосредоточенно, и только вспыхивавшие в глазах искры выдавали его чувства.
– Ты согреваешь мне сердце, – сказал он. Не дотрагиваясь до нее, он просто стоял и смотрел.
– Я люблю тебя. – Она обхватила ладонями его лицо, и пальцы радостно вздрогнули. Они поцеловались и медленно двинулись к постели, на которую падала легкая кружевная тень от растущих за окнами пальм. В этой залитой солнцем комнате на широкой кровати Кин показал ей, каким он умеет быть сдержанным. Прошлое отступило назад и исчезло, когда ласкающее пламя побежало по их жилам и окружило плотным кольцом, соединив их в неразрывное целое.
Желание неудержимо нарастало в ней, и скоро сделалось трудно дышать, и она еле слышно застонала, не умея выразить словами свое состояние. И время, и пространство перестали для нее существовать… Позднее, вспоминая об этих мгновеньях, Лесия представляла только солнце, которое высвечивало гибкое сильное тело, отливавшее золотом, бронзой, излучавшее здоровье и жизнь. И еще бушевавший в ней огонь – опасный и благодатный…