Страница 120 из 141
Ну и толмач Дмитрий Герасимов (куда же без него) - полиглот, не раз ездивший с посольствами Василия Ивановича в Европу. Там он познакомился с грамматикой Доната и слегка переделал ее при переводе на русский язык. Причём перевел и общие рассуждения, и все образцы склонений и спряжений. Отчего в иной истории ею пользовались на Руси весь долгий 16 век, да и в следующем столетии не забывали. А первые узкоспециализированные работы, описывающие грамматический строй церковнославянского языка, появились в иной реальности лишь в конце 16 века в Речи Посполитой, в её литовско-русской части. Ну а первая грамматика именно русского языка появилась и вовсе лишь в 1696 году в Оксфорде, да ещё и на латинском языке.
Ну и как тут найти специалистов для создания чужого литературного языка?
Однако трудность задачи вовсе не является оправданием для отказа от неё. Да и нельзя сказать, что Андрей ничего не делал всё это время. Он, конечно, не Борис Годунов, но мыслил в чём-то с ним одинаково. Правда, пришлось выдержать большой бой с Варлаамом и Вассианом, но в нём он был поддержан молодой порослью нестяжателей, выбившихся в вреха благодаря победе над иосифлянами, а значит и его скромной деятельности тоже. И тот же бывший игумен Новоникольского монастыря Иуавелий, ещё не ставший тогда смоленским архиепископом, поддержал своего бывшего подопечного. В чём? Да в том, что тот настаивал, мол, надобно возвратить практику покойного архиепископа Геннадия и вновь отправить русских смышлённых людей в иноземные университеты. И то, что парни тогда вернулись все, а пострадали уже на Руси, причём в большинстве своём обвинённые огульно, сыграло в том споре большую роль. Как и то, что и проектируемому на тот момент Московскому университету нужны будут свои, православные учителя, но признаваемые в среде европейских учёных. И дипломы видных европейских университетов будут им в этом хорошим подспорьем.
И нет, это не было тем самым преклонением перед Западом, которое так презирал сам Андрей, хотя со стороны и выглядело именно так. Но что поделать, если Европа в ближайшие века станет главным генератором науки и техники в мире, а Андрей вовсе не был ходячей энциклопедией? Он даже химию-то, основу основ многих наук, не помнил, кроме тривиального C2H5OH и так, кой чего по мелочи. Да, своими деяниями он сумел придать ускорения во многих областях русской жизни и науки, но рано или поздно этот рывок замедлится, а попаданцу просто не хватит времени и знаний, чтобы обеспечить новый рывок. В конце концов, он ведь смертен, да и медицина в эти времена оставляла желать лучшего. И значит, прежде чем он помрёт, нужно постараться встроить русский учёный мир в эту европейскую систему, чтобы их признали в ней своими. И отношения: "учились вместе", "учились у одного профессора", "учились в одном университете" сильно поспособствуют такому положению дел. Возникнут переписки, обсуждения многих интересных находок и идей. И Русь не отстанет в научном плане от европейцев, а значит и условному Петру не понадобиться догонять ушедших вперёд соседей, ломая через колено собственную культуру и собственный народ, порождая то самое низкопоклонство перед Западом. И даже как покойный Иван III Васильевич тоже не надо. А надо просто идти в ногу со временем. Хотя многое тут будет зависеть от внутренней политики царя и его бояр, но это был уже другой вопрос, для решения которого и создавался Московский университет.
В общем, в том споре-бое он с помощью просвещённого крыла священников победил. Хотя Варлаам, конечно, семь раз перестраховался, но главное - согласие церкви - было князем получено. О, он бы отправил в Европу сразу сотню учеников, но всё опять упиралось в деньги. Имматрикуляция и проживание студентов стоили дорого, а Василий Иванович, хоть и поморщился, но принял сторону церкви, с одной оговоркой. Как и в деле с пиратской флотилией он не был против, если только это не касалось его казны. Мол, можешь за свой кошт - делай, я препятствовать не буду. А вот коли денег попросишь, то нет на то моего монаршего соизволения!
Эту своеобразную черту Василия Ивановича попаданец изучил вдоль и поперёк и довольно часто ею пользовался для свершения своих планов. Но боже, как же дорого она обходилась!
Так что в Европу поехало в первый год всего двенадцать человек. Совсем как у Годунова. Вот только у Андрея из них лишь трое были детьми дворян. Зато все парни прошли через горнило либо глуховской, либо камской школы и были очень неплохо обучены. А также прошли своеобразный инструктаж у Малого, знающего студенческие повадки не по наслышке. И вот Болонья, Турин, Грайфсвальд, Росток, Левен и Оксфорд, где тогда преподавал сам наставник принцессы Марии, автор книги "Об обучении детей пословицам", а также друг и сподвижник Эразма Роттердамского Хуан Луис Вивес, открыли свои двери перед богатенькими рутенами.
Да, нельзя сказать, что жизнь парней была проста: всё же Европа в эти годы бурлила в вопросе веры, а рутены ведь и вовсе были для неё признанными схизматиками. Доходило и до драк, а один из дворян даже подрался на дуэли, после которой его оппонент больше не вернулся к учёбе, что имело весьма нелестные последствия, которые с трудом удалось замять. Но упорства парням было не занимать, и они продолжали каждый день на рассвете ходить на лекции, скрипеть пером, записывая различные толкования громоздких формул и афоризмов, а также участвовать в диспутах, демонстрируя на них своё искусство полемики и красноречия. Так что не стоило сильно удивляться, что тривиум дался им достаточно легко и все они два-три года спустя стали бакалаврами свободных наук.
На этом учёба большинства студентов заканчивалась и на следующую ступень - квадривиум - переходила едва ли не треть из поступавших. Но рутены оказались как раз из этой категории. И через пять-шесть лет Андрей надеялся получить назад двенадцать магистров-лиценциатов, то есть получивших право преподавания в университете. И одного доктора, идущего в этом списке особой строкой.
Разумеется, речь шла о Мишуке, которого князь видел главным медицинским светилом. Но порочная практика ценить лекаря по его диплому уже вползла во властные коридоры, так что Андрею просто пришлось вытолкать парня в Левен, который славился своей медицинской школой, хотя и был в тени того же Монпелье. Но зато в нём, как и во французском университете, разрешалось делать вскрытие трупов преступников, переданных ему городскими властями. И делали это не раз в два-три года, а довольно часто. Иной раз в год было две анатомических сессии. На вскрытиях всегда присутствовало множество студентов и их иной раз посещали клирики, чтобы убедиться, что никакой чёрной ворожбы тут не происходит. А операции проводили наиболее подготовленные студенты или соискатели степени. Преподаватели же лишь присутствовали при этом, следя за правильностью работы обучаемого.
В общем, как ни отказывался Мишук (всё же парню давно было за двадцать, да и семьёй он недавно обзавёлся), но Андрей настоял на своём. Парень должен был не только доказать, что князь возле себя не проходимца держит, но и двинуть медицинскую науку на полвека вперёд. Как? Да просто. Анатомию же в школе все проходили и в отличие от той же химии, в памяти князя отложились кое-какие знания. Допустим про малый и большой круг кровообращения тут ещё и не слышали, ведь доктор медицины Парижского университета Михаил Сервет опишет его лишь в 1553 году, за что Кальвин и прикажет сжечь его в Женеве как еретика. Разумеется, про Сервета Андрей ничерта не помнил, но общаясь с тем же Булевым и другими докторами, убедился, что нынешняя медицина до такого ещё не дошла. А вот Мишук мог сделать себе на этом открытии имя, что позволит ему занять медицинскую кафедру Московского университета. Да и самого Андрея Везалия, автора сочинения "О работе человеческого тела" 1543 года он мог опередить тоже. Ведь в тайне от всех, поддавшись на страстные убеждения князя, он уже препарировал человеческие тела и мог многое рассказать о человеческой анатомии такого, чего ещё не ведали европейские учёные.