Страница 113 из 141
- Слушаюсь и повинуюсь, царевич, да будут дни твои бесконечны, как бесконечно число звёзд на небе, - поклонившись до земли, посланник поспешил покинуть ставку вождей похода.
- Боюсь, Чобан-Гирей сам восхотел стать хаджи-тарханским ханом, - задумчиво произнёс Мамай.
- И тебе это не по нутру, бей, - понятливо покивал головой царевич. - Думаешь, не сможешь с ним сговориться?
- Лишь бы он не сговорился с Агишем, - зло зыркнул взглядом Мамай.
- Вот завтра мы и узнаем обо всём, - успокаивающе похлопал себя по ляжке присевший на седло, положенное на землю, Ислям.
На следующий день маленький безымянный островок, один из тысяч в дельте великой реки, превратился в место, где творится история. Здесь слуги Ислям-Гирея разбили большую юрту и расстелили дастархан, возле которого и сошлись два опальных в родных пенатах царевича.
Им подали различное мясо: жаренное на костре, вяленое и соленое, к которому в дорогих фарфоровых чашках поднесли соленый мясной отвар. Сдобренную пряностями ришту дополняли тонкие колбасы и прохладный кумыс. А на сладкое предлагались вяленая дыня и сушеные персики.
Вот только разговор царевичей не клеился. И всё из-за того, что Чобан-Гирей и вправду задумал стать хажди-тарханским ханом. Он даже попытался совершить в городе переворот, но проклятый урусутский посол сумел вовремя сбежать, прихватив с собой и младенца Махмуда. И вот теперь Ислям-Гирей требовал себе престол, а Чобан-Гирей помощь в штурме русского двора, где укрылись посол с сыном Хусейна.
И если со штурмом и устранением соперника Ислям был вполне согласен, то вот по вопросу кто будет ханом, у него были свои мысли. Ведь политический вес севшего на престол будет куда выше, чем у беглого или опального царевича. Да и сановников, как в Солхате, так и в Истамбуле легче будет подкупить единением корон и слиянием двух осколков Белой Орды в единое государство. Союзника, который не только выставит конницу из Крыма, но и сможет ударить в спину персам из Хаджи-Тархана, султан явно оценит выше союзника, который сможет только конницу выставить.
Так что ни к какому решению царевичи не пришли, и обе стороны удалились по своим ставкам, думать и решать, как же им добиться своего. У Исляма было больше войск, но довольно слабая артиллерия, которая сгодилась бы для той небольшой, пусть и каменной, стены, что имела Хаджи-Тархан ещё пару лет назад, но была явно слаба для тех стен, что возвели тут русские розмыслы. И это было уже плюсом для засевшего в городе Чобан-Гирея. А ведь ещё не стоило забывать и про скорый приход Агиш-бия...
Возможно, именно последнее и стало причиной того, что крымец и ногаец всё же приняли решение штурмовать непокорный город. Однако Хаджи-Тархан отчаянно защищался и в течение восьми дней успешно отбивал все приступы татаро-ногайского войска. А по ночам осаждающих тревожили ещё и нападения русских охотников, прекрасно понимавших, что противостоять горожанам, поддержавшим заговорщика Гирея, будет куда проще, чем крымско-ногайским победителям.
А на девятый день осады основная масса осаждающих вдруг спешно засобиралась и покинула лагерь, быстро скрывшись в степной дали. Воспользовавшись этим, Чонгар-Гирей попытался разбить оставшихся врагов, но вылазка не принесла ему большого успеха и гарнизон города вернулся назад зализывать кровоточащие раны.
Ну а поводом же для столь спешного вытупления Исляма и Мамая из лагеря стали вести о появлении в степи разъездов второго ногайского войска...
Армии двух претендентов на ханский престол встретились достаточно далеко от Хаджи-Тархана, выстроившись так, что один из флангов обоих войск был прикрыт топким волжским берегом. И Шейх-Ахмет с Агиш-бием, и Ислям-Гирей с Мамай-беем не сговариваясь, поставили всё на решительный бой, победителю в котором, впрочем, доставался по наследству вопрос взятия непокорного города. Однако здесь и сейчас все они горели лишь одним желанием, желанием победы над соперником.
И грянул бой, кровавый бой! Стрелы летели дождем, и битва долгое время громыхала и ворочалась с неясным для обоих полководцев концом. Тумены Агиш-бия попытались обойти войска Мамая, дабы прижать вражескую рать спиной к берегу, но не смогли одолеть в сече своих соплеменников и отхлынули назад, не дав теперь уже и врагу охватить фланг собственного войска.
Поняв, что там положение более-менее устоялось, волна крымско-ногайской конницы обрушилась на центр ногайского войска. Лес сабель реял над скачущими воинами, а крик тысяч глоток превратился в яростный рёв, слышимый, казалось, в десятках фарсахов от места битвы. Но могучий удар вылился в пшик - ногайцы устояли и теперь оба войска стояли и дрались, не отступая. А кочевая тактика - выманить врага ложным бегством - не работала, ибо все участники битвы не раз пользовались ею и знали, когда стоит бросаться на врага, а когда нужно стоять на месте. Так и шло: то ногайцы отхлынут назад, но, поняв, что враг не купился, вернутся в сечу, то крымчаки с ногайцами.
И вот тут до того зорко следивший за битвой Шейх-Ахмет вдруг велел подать себе коня и, выхватив саблю, самолично повёл за собой ханскую тысячу, что всё это время простояла на охране его и бия, и не вступала в бой. Взбешённый этим поступком бий (а ведь договарились, что боем руководит он), повелел вывести часть отрядов из сражения и гнать их вслед за безумцем ханом. Однако бий скоро понял, что был неправ в своих суждениях, ведь именно этот порыв Ахматовича и стал той соломинкой, что ломает хребет верблюду. Увязшие в битве крымско-ногайские отряды не успели вовремя среагировать на новую угрозу, и удар ханской тысячи обрушился на многострадальный, дальний от реки фланг. И понёсшие потери, но до того стоявшие насмерть полки стали медленно распадаться и вот уже первые всадники стали заворачивать коней, стремясь уйти от неумолимой смерти. Как знать, подопри Ислям-Гирей или Мамай их вовремя, и всё ещё можно было исправить, но как раз в этот момент у них и не оказалось под рукой ни одного свободного отряда. А нет ничего страшнее в бою, чем паника! Там, где побежал один, вскоре побегут все, если командиры ничего не смогут или не успеют предпринять. И вот уже смело бившееся до того крымско-ногайское воинство вдруг начало бросать всё и уходить, опустив поводья и рассыпаясь по равнине.
Ислям-Гирей и Мамай-бей ещё пытались что-то сделать, но момент был ими упущен и, поняв, что битва окончательно проиграна, оба они вскочили на запасных лошадей и припустили в галоп, стремясь уйти как можно дальше от места кровавого побоища. Оба они прекрасно понимали, что попадать в плен к победителю им явно не стоило.
Конечно, Агиш-бий выслал погоню, но та предсказуемо вернулась ни с чем. Зато победителям досталась неплохая добыча в виде доспехов, оружия, пленных и коней. Обоз же побеждённые оставили возле осаждённого города, спеша на битву налегке, так что его ещё только предстояло захватить.
Вот только победа досталась бию достаточно дорогой ценой. И его войско вынуждено было встать на отдых, и стояло так почти седьмицу, приводя себя в порядок. За это время весть о поражении разнеслась далеко окрест и остатки крымско-ногайских сил, что ещё оставались под стенами Хаджи-Тархана, не стали дожидаться подхода победителей и начали спешно уходить назад, в сторону Крыма, моля аллаха, чтобы бий и хан подольше приводили своих батыров в порядок.
А вот армия Саид-Ахмада выступила из Сарайчика рано поутру. И первый же её шаг вызвал в городе большие пересуды. Ведь вместо того, чтобы пойти на запад, она всею своей массой тронулась к берегу Джаика.
Река вблизи города имела ширину не меньше ста двадцати саженей и от одного берега к другому, на небольшом расстоянии друг от друга, тянулся ряд закрепленных якорями плоскодонных барок, которые служили опорой бревенчатому настилу моста, что из века в век использовался для переправы людей и грузов через полноводный Джаик.