Письменная культура и общество

Итак, сцена, изображенная на миниатюрах и гравюрах на дереве, отсылает к реальной и весьма устойчивой практике. Король получает для своей библиотеки (или своих библиотек) некоторое количество сочинений, которые вручают ему с посвящением ищущие покровительства авторы. Авторы эти, прежде чем поднести книгу государю, заказывают переплет — что несколько нарушает единообразие, которого хотел добиться Франциск I в библиотеке Фонтенбло, где все тома должны были быть переплетены по одному образцу: в темно-коричневую или черную телячью кожу, с одинаковыми украшениями и вытисненным в центре переплета королевским гербом[118].

Сохранялся и обычай читать государю вслух поднесенное ему произведение. Приведем лишь один пример. В 1584 году Лакруа дю Мэн посвящает королю (в данном случае Генриху III) «Первый том Библиотеки г-на де Ла Круа дю Мэна. Каковая есть сводный перечень всякого рода Авторов, писавших по-французски от пятисот и более лет назад и доныне» (Париж, Абель Ланжелье). Многие черты этой книги говорят о том, что автор стремится достичь зависимости от короля: на фронтисписе помещен гравированный портрет государя (а не автора). Адресованное ему посвящение заверщается словами: «Франсуа де Ла Круа дю Мэн, анаграмма какового есть такова: Племя Ле-Мана, столь верное своему королю» (François de La Croix dv Maine — Race dv Mans si fidel’ a son Roy), а сцена поднесения книги видится автору такой: «Если Ваше Величество пожелает знать, каковы иные [тома], написанные и составленные мною для украшения и прославления вашего столь знаменитого и цветущего Королевства, то готов я в любое время (когда угодно будет повелеть Вашему Величеству) прочесть Речь, отданную мною в печать тому пять лет, касательно общего перечня моих сочинений [имеется в виду „Речь г-на де Ла Круа дю Мэна, содержащая в общем виде Названия, Заглавия и Надписи большей части его сочинений, Латинских и Французских“, где перечисляется несколько сотен произведений и которая напечатана в „Первом томе Библиотеки“]»[119]. Автор намерен прочесть королю сочинение, которое ему посвящено и которое вскоре займет место в его собрании книг: жест этот свидетельствует о том, что старинная модальность «публикации» текста, чтение его вслух перед адресатом — государем, сеньором или какой-либо инстанцией, — не утратила своего значения и в эпоху печатной книги[120].

Еще и в XVIII веке посвящение книги королю остается одним из лучших способов снискать его благосклонность. В поисках примера перенесемся, например, ко двору Людовика XV. В 1763 году Мармонтель стремится стать членом Французской академии, заняв кресло только что скончавшегося Мариво. Он — кандидат от философов, однако в этом учреждении их всего четверо. К тому же Мармонтель подвергается яростным нападкам одного из министров, графа де Пралена. Единственный способ обойти столь могущественное противодействие — войти в милость к королю. Для этого кандидат-философ по совету своей покровительницы маркизы де Помпадур прибегает к традиционнейшему для литератора изъявлению покорности: он подносит государю богато переплетенный экземпляр одного из своих произведений: «Наконец печатание „Поэтики“ моей было окончено, и я просил госпожу де Помпадур испросить у короля согласие на то, чтобы поднести ему сочинение, коего недоставало нашей литературе. Это, сказал я ей, милость, которая ничего не будет стоить ни королю, ни государству, и лишь послужит доказательством того, что король ко мне расположен и меня принимает». Маркиза легко добивается согласия короля и подсказывает Мармонтелю, что ему стоит в один и тот же день вручить книгу государю, членам королевской фамилии и всем министрам. Так он и поступает. Для этого он едет в Версаль: «Когда экземпляры мои были великолепнейшим образом переплетены (ибо я на них не поскупился), однажды вечером, в субботу, отправился я со своими пакетами в Версаль <...> Назавтра был я представлен королю герцогом де Дюрасом. Король совершал утренний туалет. Никогда не видел я его таким красивым. Принимая подношение мое, он одарил меня обворожительным взором. Когда бы он произнес хоть пару слов, я был бы наверху блаженства; но глаза его были достаточно красноречивы». И далее Мармонтель пишет: «Когда спустился я к госпоже де Помпадур, которой уже поднес свое сочинение, она сказала: „Ступайте, поднесите экземпляр г-ну де Шуазёлю, он примет вас хорошо; а экземпляр г-на де Пралена оставьте мне, я сама ему передам“». Посвящение «Поэтики» королю сделало свое дело, ибо в конечном счете Мармонтеля избрали в Академию[121]. На примере этого небольшого сюжета наглядно видна та парадоксальная связь, которая возникла в XVIII веке между новым определением литератора, бесстрашного философа по духу, и самыми классическими формами меценатства, позволяющими этому литератору заручиться покровительством государя, верховного распределителя милостей и протекций[122].

Но не только авторы или переводчики преподносят свои книги государям. К этому жесту нередко прибегают и издатели-либрарии: посвящение может стать предметом соперничества между создателем произведения и изготовителем книги. Весьма показательным примером тому служит деятельность Антуана Верара, ведущего парижского либрария 1485-1512 годов. Как показала Мэри Бет Уинн, для всех изданий Верара характерны некоторые общие черты, напрямую восходящие к изготовленным им же манускриптам: во-первых, в них содержится послание, стихотворение или пролог-посвящение, причем иногда оно присутствует лишь в экземпляре, поднесенном королю; во-вторых, в подносных экземплярах, как правило, помещена миниатюра со сценой вручения книги. Примечательно, что Верар, не являясь ни автором текстов, ни печатником книг (он лишь их издатель), часто изображает себя в роли и в позе дарителя. Его портрет фигурирует на целом ряде миниатюр, рисующих сцену поднесения книги королю, а в одном из манускриптов над этим портретом мы видим надпись «Автор». Верар подписывает своим именем большинство посвящений (прибегая к формуле «нижайший и покорнейший слуга»). Среди опубликованных им сочинений тринадцать содержат посвящение Карлу VIII, подписанное их автором или переводчиком, — и одиннадцать, то есть почти столько же, заключают в себе обращение к государю самого Верара. Иногда он пишет оригинальные посвящения, но нередко присваивает и чужие прологи — даже предназначенные другому лицу. Так, в «Древе сражений», выпущенном в 1493 году, он приписывает себе составленное автором посвящение, адресуя Карлу VIII текст, написанный для Карла VI. Аналогичным образом он использует одно и то же посвящение в двух подносных экземплярах «Боэциева утешения», опубликованного в 1494 году: первое обращено к Карлу VIII, второе — к Генриху VII Английскому, чье имя вписано чернилами вместо стертого и соскобленного имени короля Франции[123]. Издатели-либрарии, считая себя «авторами» книг, текст которых, однако, написан не ими, подносят государю в дар и доставляют в его библиотеку экземпляры своих изданий, чтобы добиться высочайшего покровительства. Впрочем, подобная практика характерна не только для ранней стадии в развитии книгопечатания: в XVII веке либрарий Туссен Дюбре включает в восемь своих изданий эпистолы-посвящения собственного сочинения, три из которых адресованы государям: два — Людовику XIII и одно — Карлу I Английскому[124].

Посвящение и поднесение книги приобретает особый смысл, когда речь идет о научных трудах. Возьмем, например, Галилея[125]. В 1610 году он — профессор математики Падуанского университета, подчиненного Венецианской Республике, — лелеет надежду обрести покровительство абсолютного монарха: полученное вознаграждение может избавить его от необходимости отдавать большую часть времени преподаванию. Чтобы добиться своей цели, Галилей пускает в ход главное оружие — посвящение. В 1610 году он печатает в Венеции, у Томассо Бальони, книгу под названием «Звездный вестник» («Sidereus Nuncius»), где описаны наблюдения, которые он осуществил благодаря изобретенному им телескопу (perspicillum). Книга открывается посвящением герцогу Козимо II Медичи, от которого он ждет покровительства и поддержки. Галилей подносит ему не только книгу, но и саму зрительную трубу, которая позволит государю наблюдать поверхность Луны, неподвижные звезды, Млечный Путь, туманности, а главное — четыре неизвестные доселе звезды. Именно их (даже в большей степени, нежели книгу) он посвящает Медичи, назвав их герцогским именем. Как указано в заглавии, четыре эти планеты, которые вращаются вокруг Юпитера и «quos, nemini in hanc usque diem cognitos, novissime Auyhor depraehendit primus, atque Medicea Sidera nuncupandoa decrevit» («которые до нынешнего дня никому не были ведомы, недавно впервые были открыты Автором, и решил он назвать их звездами медицейскими»)[126].

118

Toulet J. Les reliures // Histoire de l’édition française / Ed. par R. Chartier et H.-J. Martin. T. I: Le Livre conquérant. Du Moyen Age au milieu du XVIIe siècle. Paris: Promodis, 1982. P. 530-539.

119

О «Первом Томе Библиотеки г-на де Ла Круа дю Мэна» см.: Longeon Cl. Antoine du Verdier et François de La Croix du Maine // Actes du colloque Renaissance-Classicisme du Maine. Le Mans, mai 1971. Paris: A.-G. Nizet, 1975. P. 213-233; а также статью «Нерукотворные библиотеки» в наст. книге.

120

Bourgain P. L’édition des manuscrits // Histoire de l’édition française. T. I. P. 48-75, особенно c. 54.

121

Marmontel. Mémoires / Ed. critique établie par J. Renzick. Clermont-Ferrand: G. De Bussac, 1972. T. I. P. 212-217.

122

Chartier R. L’Uomo di lettere // L’Uomo dell’illuminismo / Ed. par M. Vovelle. Roma; Bari: Laterza, 1992. P. 143-197.

123

Wi