Куколка

Многоногий — быстро скачешь,

Сытый — хочешь повисеть

На ветке — лениво качаясь,

Чтобы сами собой — как в сказке,

Потянулись ниточки — отовсюду-отовсюду.

Такова природа — не надо с ней спорить,

Такова природа — природе видней.

Укутайся — чем не одеяло,

И спи, чтобы проснуться — самим собой.

Лабораторный журнал: Джордж Стимсон,

12 октября 2030 г.

Я снова видел тот сон, еще ярче, чем прежде, — я чем-то туго обмотан и нахожусь в каком-то темном замкнутом пространстве. И тону. Но лишь часть моего сознания охвачена страхом. Незначительная часть, на которую можно не обращать внимания. Потому что ее затмевает и уравновешивает растущее нетерпение.

Все более четкое желание вернуться в утробу. В новую утробу.

Я просыпаюсь в липком поту. Его пленку приходится отскребать, и кожа потом становится нежной, как у младенца. Мягкой.

На этот раз я уступаю подозрениям и, придя в лабораторию, делаю кое-какие анализы крови.

Он во мне.

Последняя версия ретровируса. Та самая, с наиболее полным коктейлем из недостающих вставок ДНК.

Кроме зловещих снов есть и другие симптомы. Странное покалывание кожи. Нарастающее приятное возбуждение, почти нетерпение, в ожидании чего-то смутно осознаваемого.

И у меня больше нет рака. Лимфомы крови. И медленно растущей опухоли в простате. Они попросту исчезли!

Или… Я присмотрелся внимательнее. Раковые клетки никуда не делись… но перестали быть дикими, ненасытными, неуправляемыми. Теперь они складывались в структуры относительно друг друга — дифференцировались.

С колотящимся сердцем я подбежал к последней партии коконов с крысами. Вчера они выглядели нормально, увеличивая наши надежды. После тридцати трех проб, в ходе которых грызуны умирали разными неприятными способами из-за ошибок в моей коллекции интронных переключателей Беверли, у этой дюжины дела шли прекрасно! Все еще укутанные в защитные оболочки, они демонстрировали признаки невероятно молодого тонуса и энергичности, а также хромосомной реме-тилизации, наподобие завидной стабильности синтеза белков, присущей долгоживущим голым слепышам, но даже еще более выраженной.

Наконец. Наконец до меня дошло.

Я понял, что происходит на самом деле!

Свое тело я вырастил сам, — сказал он. — Никто за меня этого не сделал. А раз так, значит, я должен был знать, как его растить. По крайней мере, бессознательно. Может быть, за последние какие-нибудь сотни тысяч лет я разучился осознавать, как это делается, но ведь само-то знание существует, потому что как бы иначе я им воспользовался… Надо очень долго заниматься медитацией и полностью очиститься, чтобы все вернуть, — я говорю о сознательном понимании, — но при желании это осуществимо. Надо только раскрыться пошире[8]. Дж. Д. Сэлинджер. Девять рассказов

Дорогая Беверли,

Когда ты станешь это читать, я могу уже не быть тем Джорджем Стимсоном, которого ты знала.

Я оказался прав, воспользовавшись твоей догадкой о жизненных фазах метаморфоза. Но и ты, и я ошибались в одном.

Причем ошибались серьезно.

Да, второй уровень дремлющих возможностей уходит в прошлое на триста миллионов лет, а не всего на сто миллионов. И да, как раз тогда млекопитающие, рептилии и птицы отказались от фаз жизни. И да, похоже, нашими методами удалось заполнить большую часть пропусков в геноме — в достаточном количестве, чтобы снова запустить в правильных условиях эти дремлющие возможности.

За это мы получим еще одну Нобелевку. Черт, они могут вообще ликвидировать эту премию.

Это мелочь по сравнению с тем, что сейчас на кону.

Но одну серьезную ошибку я допустил. И ты тоже ее допустила!

Я думал, что пропущена личиночная фаза, от которой наши предки отказались так давно, избавились от этой стадии, втиснув все личиночное развитие в самые ранние дни развития эмбриона. Птицы, рептилии и млекопитающие не становятся личинками, у них нет этой главной стадии жизненного цикла, так ведь? Ты сама это сказала. Все мы переходим непосредственно к взрослой фазе.

И тогда я подумал: какой вред может нанести активация некоторых из этих древних личиночных возможностей у лабораторных животных? Хорошо бы посмотреть, не позволит ли это впечатляющим образом обновлять тело. Почему бы и нет? Как могут личиночные гены причинить какой-либо вред взрослому?

Не принимай во внимание мою неуклюжую лабораторную ошибку. Случайно уколовшись, я каким-то образом получил дозу восстановительных кодонов от межвидовых ретровирусов. Ладно, тут я сам виноват. Но у крыс все в порядке, поэтому и мне вроде бы ничего не грозит. Более того, это обещает стать величайшим приключением в моей жизни!

Потому что понимаешь, Беверли, я ошибся в главном предположении. И ты тоже.

Ладно, млекопитающие, рептилии, динозавры и птицы… мы упростили наши жизненные циклы, избавившись от одной из фаз. Но это была не личиночная стадия!

Мы отказались от взрослости.

Триста миллионов лет назад все живущие на суше позвоночные по какой-то причине перестали трансформироваться в окончательную фазу жизненного цикла. Аисты и черепахи. Коровы, люди, лемуры и куры. Мы все личинки! Недоразвитые Потерявшиеся Мальчики, которые давным-давно, подобно Питеру Пену, отказались идти дальше и стать тем, кем мы должны были стать.

Так поступают и некоторые виды гусениц, которые никогда не превращаются в бабочек или мотыльков. Совсем как ты, я и все наши кузены. Все гордые теплокровные, пернатые, волосатые или чешуйчатые существа, в том числе и умный и самодовольный Homo sapiens. Мы все — Потерявшиеся Мальчики.

Только сейчас дюжина крыс и твой коллега собираются сделать нечто такое, чего наши общие предки не достигали вот уже триста миллионов лет. А это семь процентов возраста Земли. Или не менее десяти миллионов поколений.

Мы собираемся повзрослеть.

Изменение преобразует зиму.

Ветры дуют весной, потом затихают.

Смерть — это маэстро.

12 декабря 2030 г.

Какой придурок!

Джордж, ты полный идиот.

Я всегда знала, что когда-нибудь он выкинет какую-нибудь образцовую глупость. Но это побивает все дурацкие шуточки, которыми он изводил меня полвека с лишним. Примитивнейшая лабораторная ошибка, нарушающая половину правил работы с ретровирусами. И к ним целая куча жалких оправданий — вроде тех, когда он сбежал с той сучкой Мелисандой, черт бы его побрал! Я могла бы вмешаться, если бы Джордж позвал меня раньше. Я примчалась бы домой из лечебного центра, послав к дьяволу свои проблемы!

Я могла бы ввести ему антивирусные препараты. Возможно, получилось бы остановить процесс.

Или задушила бы его. Ни один суд присяжных на Земле не приговорил бы умирающую старую женщину — при наличии такой оправдательной причины.

А теперь уже поздно. Первобытные возможности полностью активированы. К тому времени когда я добралась до лаборатории, наши студенты пребывали в истерике, половина из них от страха бормотала всякую чепуху, а остальные, охваченные безумным возбуждением, занимались тем, что их попросил сделать Джордж.

Сбором данных и обслуживанием его куколки. Его кокона.

Я заглянула в контейнер. Джордж лежал в металлическом ящике под слоем питательного геля, а на его коже возникал дополнительный защитный слой, чего не случалось ни с одним млекопитающим задолго до того, как у нас появились волосы на теле или мы начали выкармливать потомство молоком. Из его кожи выделялось облачко волокон, которые переплетались и самоорганизовывались, формируя оболочку, прочнее паутинного шелка.