Моя бывшая жена

– Мама, я пласнулся! – услышала сквозь стук крови в ушах. – Можно к вам?

Я буквально соскочила с Кира, одеялом прикрылась, отдышаться не могла.

– Да блин! – взвыл Кирилл. – Семь утра, ну что тебе не спиться?!

– Мам, а почему папа такой злой? – бесхитростно поинтересовался сын.

– Папа не злой, – надавила взглядом на мужа, – просто он не выспался. Поздно лег. Паш, иди на кухню. Сейчас блинчики печь будем.

– Здолова!

Как только Паша выбежал из нашей спальни, Кир вскочил. В чем был. Точнее, не был ни в чем. Он все так же возбужден физически, но сейчас от него исходили волны раздражения.

– Маш, что за херня? В доме теперь что, только туалет мое место?

– Кир, ну ты что передергиваешь? – я пыталась замять нарастающую ссору. Но муж никогда не шел на уступки. Никогда не делал шаг навстречу. Сначала принимала это спокойно, списывала на властный характер, но я тоже человек со своим мнением. Я не всегда бываю права, но и Кир тоже. Только я готова это признать, а он нет.

– Да! Я передергиваю! Только и осталось это! Может, ты передернишь, а? – и мощным членом мне в лицо ткнул. Я бы не против, но не с такой агрессией. Кир всегда был доминантен, но не жесток. Я оттолкнула его и поднялась. Халат накинула, завязала и вышла. Пусть остынет.

Были ли у нас проблемы? Были, конечно. Как у многих, кто прожил в браке не один год. Как у многих, у кого сложные дети. Как у многих, кто устает и не боится этого признать. Я очень любила мужа, сына, свою семью, но отдавала отчет, что между нами пропало понимание. Не знаю, когда это произошло, но не хочу, чтобы проблема прогрессировала. Нашему браку нужна помощь.

– Зоя Степановна, вы уже встали?

У нас была хорошая няня: тридцать лет в педагогике, Пашка любил ее, со своим уставом не лезла никогда. Мы пользовались ее услугами, когда нужен свободный вечер или мне нужно по делам, а сын дома. Вчера Зоя Степановна позвонила, потому что я велела. У Паши до сих пор случались приступы сильных головных болей. В такие моменты только от меня брал таблетки и со мной рядом успокаивался. Сейчас приступы намного реже. Раньше случались чаще. Врачи твердили, что перерастет. Или нет. Как карта ляжет. Меня не устраивал такой вариант. Я хотела точно знать, что мой сын будет здоровым. Ведь моя вина, что так вышло тоже была…

– Да. Машенька, простите, что не услышала, как Павлуша встал. Что к вам в спальню побежал…

Неужели слышала, как кричал Кирилл? И Паша слышал. Это самая болезненная тема. Мои мальчики не могли поделить меня. Оба ревновали. Отдалялись друг от друга. Это моя боль. И прокол как жены и матери. Я не смогла грамотно построить взаимоотношения между ними. Но если Паша просто еще маленький, то Кирилл в принципе не хотел работать в этом направлении. Потому что он мужик и у него все под контролем. Это я сына воспитываю не так. Вот если бы он! Вот тогда бы да! Только у него времени нет.

– Все хорошо, Зоя Степановна. Я блинчики пока испеку. Накроете на стол в беседке? Вы же позавтракаете с нами?

– Ой, балуешь ты меня, Мария.

– Да бросьте, – и сыну крикнула. – Паша, иди умываться! А то без блинов останешься!

Я замесила тесто, сковороду поставила на плиту. На поднос мед, варенье и сметану. Такая чудная погода. Чувствую, лето будет жарким.

– Блины? – Кир подошел сзади, через плечо заглянул. Обнял, к себе прижал. – Прости, Маш. Перегнул, согласен.

Субботин извинялся? Что-то большое в лесу умерло.

– Но и ты не права. Носишься с Пашкой.

Ан-нет, показалось. В лесу все живы.

– Он пацан, а ты девчонку сопливую из него растишь.

– Так расти мужика, Субботин, – обернулась в его руках. – Расти. Я ж не против.

– И пойду. Зарядку делать будем. А с тобой, – за грудь схватил и сжал, – вечером разберусь.

Я вышла с блюдом пышных блинчиков во двор. Солнце уже было высоко. Беседка утопала в зелени, небо кристально чистое, как и воздух. Мы жили на Соколе, в поселке Художников. Кир получил участок в подарок от отца, Павла Аркадьевича, но дом строил практически лично. Контролировал все. Ему хотелось, чтобы внутри было сочетание комфорта и удобства, а отделка снаружи времен Щусева и Марковникова. С высокой крышей, мансардой, широкими сводами и деревянными окнами. Настоящими! Никакого металлопластика!

– А где мои мужчины? – спросила у Зои Степановны.

– У бани, – головой покачала. – Прохладно все же закаляться, – и добавила: – Я считаю.

Я ничего не ответила. Просто пошла в сторону сруба. Банька у нас была хороша: русская, душистая, жаркая, с вениками березовыми. С каким наслаждением иногда по бокам мужа проходилась, ух!

Два красавчика: один огромный, сильный, мощный, как медведь, второй щуплый мальчишка, дрожавший осиновым листом. Сын у нас образовал симбиоз из внешности папы и мамы. Темные волосы отца, а глаза мои, серо-голубые. Подбородок такой же упрямый как у Кира, а губы бантиком, как у меня.

– Не холодно еще?

Я сдержала желание наорать на него. Июнь теплый, но не настолько, чтобы обливания устраивать.

– Нормально, да, Паха? – и долбанул его по спине тяжелой рукой. Сын энергично кивать начал, а у самого зуб на зуб не попадал.

– Давайте вытираться и завтракать, – предложила, чтобы ни одно мужское эго не пострадало.

– Не, мы еще отжиматься будем.

– Ну ты отжимайся, а мы с Пашей пойдем блины лопать, – и поманила сына. Он бросился ко мне на руки. Дрожал, жался, согреться хотел. Мой мальчик. Я так любила его. Хотела. А еще хотела до декрета закончить ординатуру. Мне было двадцать четыре, когда забеременела, год оставался. Я пахала в больнице до самых родов. По пятнадцать часов на ногах. Гипертонус, нервы, хронический недосып – а еще акушер-гинеколог. Все бежала, торопилась, думала, после декрета выйду и сразу врачебную деятельность начну. Как итог сложные роды прямо во время смены. Из-за моего упорного желания родить самой, сын получил травму шейных позвонков. Как он плакал первые месяцы жизни. Как меня грызло чувство вины. Спасибо Киру, ни разу не упрекнул, поддержал, врачам платил. Я подняла всех. Он оплатил все. Мы практически справились. Практически. Вот только друг друга терять начали…

Я услышала, как громко фыркнул муж, но не обернулась. Мне казалось, что до определенного времени дети – это дети, неважно, какого пола. Мальчикам можно плакать, их можно жалеть, их нужно любить.

– Мам, а почему папа меня девчонкой называет? – надулся Паша, кутаясь в полотенце. – Я не девочка! У девочек пися другая!

– А ты откуда знаешь? – изумилась я.

– Вела в садике показала. У нее нет кланика, но я все лавно учил ее писять стоя.

Я расхохоталась и обняла его. Садик – отдельная тема: у нас сопли перманентно, а ковид заставил всех перестраховываться, поэтому мы с Пашкой неделю ходим, три дома. Недавно, вот, ветрянку принес. Поэтому работать полноценно не получалось, так, чтобы навык не терять на полставки гинекологом подрабатывала, практически бесплатно. Не ради денег, только для опыта и практики. Я очень надеялась, что скоро иммунитет сына адаптируется, и я смогу начать работать. Я восемь лет отдала медицине. Я мечтала стать врачом. Но свою семью я люблю больше, если я им нужна, значит…

День мы провели вместе, но я кожей ощущала нетерпение мужа. Няня уехала, Пашу я уложила. Мне передался кураж Кира, поэтому практически вбежала в спальню, на ходу избавляясь от одежды. Муж стоял в одних шортах, смотрел в окно. По мускулистой спине медленно сползали капельки воды. Я скинула топ и прижалась голой грудью. Соски затвердели, болезненно чиркнули по его пылающей коже.

– Наконец-то… – резко повернулся и поцеловал меня. Так жадно, как давно не делал. Потом толкнул на кровать и снял шорты. Член налитой в руке взвесил.

– Трусики сними, – приказал хрипло. Я подчинилась. – Пальчиками со складочками поиграй.

Я призывно раздвинула ноги, медленно облизнула кончики пальцев и опустила на лобок. Кровь огнем бежала по венам, порочным жаром оседая в самых чувствительных местах. Клитор болезненно реагировал на мои прикосновения. Он хотел не руки, а головку, упругую и гладкую. Муж дразнил меня, демонстративно мастурбируя. Показывая, как он хочет, как его разрывает от желания.