В чужом клане

Их было слишком много — не избежать и не разрубить.

Разве что расплавить…

Огненная стена выросла передо мной прежде, чем я успел додумать последнюю мысль, и все иглы опали на землю пылью.

Магия меча?

Или так работала одержимость? Не только превращала меня в демона, но и защищала?

Одновременно с появлением стены усилилось ощущение огня внутри меня. Значит, изменение, вызванное одержимостью , ускорилось.

Воздух перед тварью вновь засиял — она готовила новую магическую атаку. Нет уж, мне нужно было покончить с ней и избавиться от меча прежде, чем изменение станет необратимым. Вот только как? Меч, похоже, окончательно застрял в теле твари.

Привести под контроль Корневую Башню мне помогла моя кровь. Возможно, она поможет и сейчас? Вот только присутствующим в зале аль-Ифрит не стоило этого видеть.

Я выдернул меч из тела твари, раз уж толку не было, и продолжил рубить щупальца — а еще двигаться настолько быстро, чтобы никто из присутствующих не заметил, как я на долю мгновения заставил меч укоротиться до длины ножа и разрезал им себе левое запястье.

Кровь…

Как и прежде, в Башне, моя кровь больше не была кровью. Но если тогда она превратилась в пауков, то сейчас из моих жил вытекла черная жидкость, неприятно похожая на ту, что лилась из отрубленных щупалец гирзы. Едва упав на лезвие меча, кровь вспыхнула черным пламенем.

Я и не представлял, что огонь может быть черным.

Порез на моем запястье тем временем затянулся, не оставив следа.

Хм-м. Обычный огонь не мог повредить гирзе. А как насчет этого?

И я вонзил пылающий черным меч в еще не успевшую затянуться рану на боку твари.

«Расти, — велел я огню. — Пожирай всю плоть вокруг».

У огня не было глаз, видеть им я не мог, однако ощущал его как продолжение своего тела. Ощущал то, как он распространился внутри гирзы, где она была уязвима, где ее магия и способность расти не могли ей помочь.

Это произошло очень быстро. Черная махина начала уменьшаться, будто опадать внутрь себя. Щупальца, которые я еще не отрубил, сперва безжизненно обвисли, а потом высохли и рассыпались. Огромное туловище продержалось на несколько мгновений дольше, но вскоре и от него остался лишь холм серой пыли.

Меч вновь принял обычный размер, черное пламя исчезло.

Мне вспомнилась странная девочка, из которой гирза появилась, но от нее не осталось и следа.

Потом я скользнул взглядом по всем аль-Ифрит, по их супругам и детям. Раненые были, но, кажется, обошлось без трупов.

За спиной раздался голос Аманы. Я обернулся — она стояла шагах в десяти, протягивая ко мне руки. Одну пустую, а во второй лежали мои амулеты.

— Рейн! — позвала она вновь.

Точно.

Опасность одержимости.

Я должен был вернуть ей меч и вновь надеть амулеты, позволить им выжечь всю скверну, которая успела меня пропитать.

Я должен был…

Но я не мог заставить себя шагнуть вперед. Я не хотел отдавать меч. Я не хотел избавляться от огня, все сильнее горящего в моей крови, костях, на моей коже.

Я не…

Амана подошла ко мне сама. Потянула за рукоять меча.

Но я не…

— Пожалуйста, Рейн!

Я моргнул. Амана пыталась разжать мои пальцы, которые до сих пор держали меч в мертвой хватке. Я перевел взгляд с ее лица на свою руку, которая будто обрела собственный разум, и лишь большим усилием воли заставил себя отпустить рукоять.

Амана забрала меч, тут же сунула мне в ладонь все три амулета и заставила сжать пальцы вокруг них.

Да, верно. Совсем не обязательно было вешать амулеты на шею. Чтобы начать работать, им было достаточно касаться кожи. Болезненный жар тут же растекся по моим венам, изгнав приятный огонь.

— Святотатство! — прорезал тишину голос.

Я поднял голову, выискивая взглядом говорившую.

Высокая темноволосая женщина, красивая, как и все урожденные аль-Ифрит, выступила вперед и указала на меня обвиняющим жестом.

— Меч Основателя не для рук чужаков! Святотатство должно быть наказано!

Глава 5

— Кузина Мареш, — голос Аманы прозвучал на редкость холодно и сухо. Привыкнув к ее теплым, мягким интонациям, я даже не подозревал, что она может говорить так. — С каких это пор Младшая семья считает себя вправе раздавать указания в присутствии Старшей?

— Я лишь желаю охранить наш клан. Долг каждого аль-Ифрит — защищать святыни от поругания, — сейчас Мареш смотрела уже не на меня, а на Аману, и выражение ее лица можно было бы описать как «верноподданный, которого обвинили в том, чего он не совершал, но который выше обиды и желает лишь служить на благо суверена». И только если очень хорошо присмотреться, можно было бы заметить за маской «верноподданного» искры злости.

— Возможно, кузине Мареш стоит освежить в памяти правила поведения в корневых землях, — тем же сухим тоном сказала Амана, — если кузина, конечно, не хочет, чтобы ее поняли превратно.

У этого разговора явно был второй слой. И если я правильно понял все эти подводные течения смыслов, Мареш только что обвинила Аману в пренебрежении долгом и в поведении, недостойном Старшей семьи. А Амана в ответ пообещала своей кузине большие неприятности, возможно даже несовместимые с дальнейшей жизнью…

А болезненный жар внутри меня, вызванный амулетами, продолжал нарастать, хотя и оставался в рамках терпимого. Очищение от скверны в этот раз длилось куда дольше, что было совсем не вовремя.

Между тем вперед шагнул глава Гильдии корабелов, тот самый, владеющий древесной магией. Вскинул руки в умиротворяющем жесте и обратился к Амане.

— Прошу ми-дану о снисхождении. Как и все мы, племянница Мареш испытала сегодня сильный шок. Уверен, она вовсе не желала проявить неуважение, хотя, конечно, ей следовало формулировать свои мысли более любезно. Однако, — тут внимание главного корабела перешло на меня, — в словах племянницы есть доля истины. Даже представителям Младших семей запрещено касаться меча Основателя, не говоря уже о чужаках. Если ми-дана соблаговолит объяснить, какие действия она планирует предпринять в отношении случившегося, уверен, мы все вздохнем с облегчением.

— Я ценю ваше беспокойство, дядюшка Кандар, — после короткой паузы ответила Амана. Я отметил, что к нему она обращалась с куда большим уважением, чем к кузине. — Однако это внутреннее дело Старшей семьи. Младшим семьям не стоит обременять себя излишней заботой.

Убежденным дядюшка не выглядел.

— Возможно, нам стоит обратиться к духам предков? Кому как ни им…

Пронесшийся по залу холодный смешок оборвал его речь.

« Приемный внучок почтительней, чем родные, раз додумался спросить нас, — прошелестел хор бесплотных голосов, и, судя по побелевшим лицам аль-Ифрит, сейчас их слышал не я один. — А чужак… Полезный оказался чужак. Пусть живет пока, а мы за ним присмотрим».

На последнем слове я ощутил, как все мое тело обдало льдом — напоминание о том, как духи предков клана едва меня не убили — но это чувство тут же исчезло, будто бы ничего и не было. Даже жаль — этот холод на несколько мгновений ослабил болезненный жар в моих венах.

Когда же амулеты, наконец, закончат свою работу?..

— Предки сказали свое слово, — прорезал тишину новый голос. — Ни у кого больше не осталось сомнений, не так ли? — тон говорившего подразумевал, что продолжать сомневаться было бы неразумно.

Я повернулся. У входа стоял Хеймес. Когда он успел зайти? Как долго наблюдал и слушал? Кстати, магическая завеса, перекрывавшая входной проем, исчезла.

Хеймес подошел к Амане и забрал у нее меч. Оглядел всех.

— Ритуал завершим завтра, побеспокоим предков еще раз. А пока возвращайтесь в свои покои, отдыхайте, — тут он посмотрел на раненых, — лечитесь.

Аль-Ифрит зашевелились, переглядываясь, потом, вразнобой поклонившись главе клана, потянулись к дверям.

— Как я понимаю, обошлось без смертей? — спросил Хеймес, когда кроме нас троих в зале никого не осталось. Никаких эмоций кроме привычной доброжелательности его лицо не выражало, — то ли происшествия, подобные сегодняшнему, были для него нормой, то ли он просто очень хорошо умел скрывать чувства за маской.