Страница 90 из 118
— Кого-нибудь ищете, дорогой коллега?
— Жену! — соврал Антонов.
— Я видел, как мадам Антонова уехала вместе с вашими артистами на автобусе.
«Все-то он видит!» — подумал Антонов. Через несколько шагов он столкнулся лицом к лицу с Борщевским. Тот тут же предупредительно улыбнулся:
— Ищете супругу? Я видел, как она…
— Знаю!
— А! — Борщевский радостно закивал головой. — Догадываюсь! Ищете свою знакомую? Ту, которая… Так она тоже уехала. Минут пятнадцать тому. Вместе с каким-то седым господином. Я сам видел…
Этот тоже все видит! Уехала. Антонов вдруг почувствовал внезапную пустоту, словно потерял опору для своего настроения, которое в последние недели все чаще искало поддержку именно в сознании того, что где-то недалеко существует Катя. Милый, славный человек. Теперь он ее не увидит много дней.
Гости разъехались. Последними, как всегда, отбыли болгары, их, как всегда, долго не отпускали, снова и снова чокаясь «за дружбу» и «братство». Демушкин и Рябинкин отправились в порт — поздравлять экипаж «Арктики» с праздником, посол с Анной Ивановной ушли на виллу переодеваться, чтобы, как положено, побыть за праздничным столом с коллективом посольства.
Соня Медейрос помогала собирать со столов посуду, а ее Исифу в сторонке у фонтана вел неторопливую беседу с Ильиным, врачом посольства, благодушным здоровяком, первым нападающим волейбольной команды.
— Брось, Саша, травить! — крикнул ему повар Мочкин, только что вышедший из кухни виллы со свежим холодцом на противне. — Отпускай гостя! Пора и нам передохнуть, посидеть по-семейному.
— Верно! Отпускай, чего там! — поддержал его завхоз Малюта. — Кончай, Софи! Наши посуду сами домоют. Все! Точка! Прием окончен. Надо соблюдать порядочек!
Соня Медейрос, которая в это время вытирала тарелку, выпрямилась, с недоумением обвела глазами тех, кто был в саду, остановила взгляд на Малюте, потом на муже, — увлеченный разговором, он, видимо, ничего не слышал, — осторожно опустила тарелку на стол, медленно сняла расшитый петухами фартук, отцепила кокошник и аккуратно положила на стол.
— Да, да! Мы идем! — сказала тихо, так, что ее и не все расслышали. — Нам пора!
Вышла к середине площадки, сделала легкий общий поклон всему саду, прощаясь, махнула рукой мужу:
— Пойдем, Ося!
И они медленно двинулись по аллее к воротам, бок о бок, черная рука в белой руке.
Все, кто был в саду, молча смотрели им вслед.
— Соня! Постой же! — вдруг не выдержала Надя Мочкина и бросилась вдогонку уходящим. — Постой же! Коля не так сказал. Не так! Он не имел в виду вас, он…
Надино лицо пылало от стыда и отчаяния:
— Постойте же!
Соня сдержала шаг, легонько, дружески провела рукой по плечу Нади, благодарно улыбнулась:
— Нет, Наденька, нам в самом деле давно пора идти. Ведь дома дети…
Антонов бросился к Медейросам, встал перед ними, загораживая дорогу:
— Ну хотя бы на полчасика! На несколько минут? А? Чокнетесь с нами. За праздник! Сейчас посол придет. Прошу вас!
Исифу молчал, глядя куда-то в сторону, а Соня упрямо покачала головой:
— Спасибо, Андрей Владимирович! Мы все-таки пойдем!
Голос ее звучал решительно и твердо.
Они вышли за ворота. Через минуту послышалось, как всхлипнул, заводясь, мотор старенькой автомашины, посопел, посопел и постепенно затих где-то в конце улицы.
— Эх ты! — Надя почти с ненавистью взглянула на мужа.
— А что?! — вступился за Мочкина Малюта. — Все правильно! Порядок есть порядок. По инструкции на территории посольства…
К нему вдруг шагнул Ермек:
— Заткнись!
— Что?!
— Я тебе сказал: заткнись! Понял?
У Ермека было такое лицо, что, казалось, он ударит Малюту.
Из виллы вышла Анна Ивановна, переодетая в легкое платье, счастливая, что все позади, что можно, наконец, отпустить вожжи с раннего утра взнузданной нервной системы. Удивленно оглядела собравшихся в саду.
— Что это вы притихли? Устали?
Никто ей не ответил.
Антонов вошел в распахнутые двери виллы, устало присел на диван, чтобы здесь дождаться посла. Кузовкин появился минут через десять в сером костюме и босоножках. После холодного душа, который только что принял, он снова был бодрым, в хорошем настроении: все позади!
«Сейчас я ему настроение испорчу», — с сожалением подумал Антонов.
— Василий Гаврилович, есть важная информация!
— Ну?!
Антонов молча показал рукой на стены, давая понять, что информация особой важности.
Посол понял, кивнул: пошли на улицу! Стенам в посольстве не очень доверяли. Западная разведка ищет любую возможность, куда бы пристроить свое ухо.
Они вышли в сад. Посол указал на плетеные кресла под финиковой пальмой:
— Садитесь!
И сам первым опустил в кресло свое тяжелое крупное тело. В его лице вдруг снова проступили следы непроходящей усталости и давнего нездоровья. Недовольно буркнул:
— Ну!
В доме праздник шел на всю катушку. Подъезжая, Антонов увидел, что окна полыхают светом, в их ярких квадратах, как на телевизионных экранах, суетятся нелепые черные силуэты. Из окон донеслось мощное:
Наверняка слышно даже в соседних кварталах. Антонов вздохнул. Будут судачить: советский консул гулял как купец! Ничего себе, в городе особое положение, а в его доме веселье на всю Дагосу.
Асибе расхаживал по газонам и бдительно следил, чтобы окрестные мальчишки, привлеченные неожиданным бесплатным концертом, не перелезали через ограду. У ворот торчала оживленная Диана и громко давала объяснения собравшимся зевакам — комментировала события на вилле. Еще бы! Такого здесь, должно быть, никогда не бывало. Возле виллы стоял посольский автобус, а у входа в кресле сторожа сидел шофер Потеряйкин. На его лицо падал свет из окна, и Антонов издали заметил, что нижняя шоферская губа сварливо оттопырена.
— А вы чего не заходите? — спросил его Антонов, стараясь придать тону доброжелательность. — Здесь комары заедят!
— А что мне там делать? — проворчал Потеряйкин. — Орут да ногами дрыгают. Голова аж распухла.
Он встал из кресла:
— Вы, Андрей Владимирович, им скажите, чтоб закруглялись. Я не нанятый здесь торчать. Возьму и уеду. Пускай тогда пешком топают на другой конец города!
Холл был забит людьми. Кроме запорожцев, здесь оказалось несколько асибийцев — молодые хозяева соседнего дома, неизвестные Антонову два парня и девушки в джинсах. Неожиданно для себя среди находившихся в холле Антонов увидел и Камова.
— Вот ты где, оказывается! Воспользовался, что муж отсутствует…
Камов, довольный, расхохотался:
— Заметил, что Ольга Андреевна удирает с приема с молодыми людьми, упал перед ней на колени и умолил взять и меня, старика. Не люблю я эти приемы. Мельтешня!
Запорожцы веселились искренне и широко. Пели хором, пели дуэтами, пели соло. Танцевали, увлекая в круг Ольгу, Камова, молодых африканцев, его, Антонова. Все чувствовали себя легко и непринужденно, и Антонов еще раз похвалил в душе Ольгу: молодец, что пригласила. Будут теперь эти парни и девушки вспоминать на берегу своего Днепра, что однажды на другом конце света в тропическом городе у океана, в одном гостеприимном доме…
Только через час нахохленный, как воробей, Потеряйкин увез оживленных и довольных запорожцев в гостиницу.
Они остались втроем. Окна в холле были распахнуты настежь, но вечерний воздух на улице загустел, был неподвижным — ни дуновения — и в холле долго стоял крепкий запах табака, дешевых духов и пота. Ольга заварила крепкий чай, разлила по чашкам.
Камов отпил глоток, крякнул в удовольствии, поставил чашку на столик, откинулся в кресле, обхватив коленку сцепленными пальцами рук.
— Дела…
Антонов вдруг впервые заметил, что одной фаланги на безымянном пальце левой руки геолога не хватает. Надо же, сколько раз виделись, а не обращал внимания. Наверное, где-нибудь в экспедиции потерял.