Страница 60 из 118
Из тумбочки, стоявшей рядом с креслом, она извлекла очки и водрузила на нос. Очки в большой черной оправе изменили ее облик, Катя стала похожа на учительницу из гимназии.
Катя положила на тумбочку тетрадку и поверх очков взглянула на Антонова:
— А ведь здесь есть что-то. Правда?
— Есть, конечно! — согласился Антонов. — Это очень верно: «Мы часто горюем о том, что вовремя не оценили».
В середине ужина пришел Литовцев. Сразу же присоединился к столу, налил себе джину почти половину фужера. «Штрафной!» — объяснил и выпил залпом, с откровенным нетерпением.
— Я рад, что вы, господа, заглянули на наш огонек! — По его вдруг послабевшему, ставшему жидким голосу можно было понять, что он мгновенно захмелел. — Поверьте, господа, очень рад! Хотя есть одно обстоятельство…
Вдруг осекся и потянулся за сардинкой.
— Обстоятельство? — насторожился Антонов, внимательно взглянув на Литовцева.
— Все ерунда! — бросил тот. — Главное, что мы есть люди, хорошие люди, к тому же русские люди. И уже это великое наше богатство. Не думайте, что, коль мы существуем где-то вдали от России, она нам безразлична! Вовсе нет! Мы с ней в родстве. Мы за нее переживаем. И может быть, в чем-то поглубже вас, живущих в ней. Издалека нам лучше видны все ваши достижения, так сказать, видны в исторической перспективе, и все просчеты — в той же перспективе. Ведь просчетов у вас тоже было немало? Верно, а?
Антонов заметил, какой быстрый и тревожный взгляд бросила в этот момент на Литовцева Катя. Чтобы увести разговор от нежелательной темы, предложила гостям:
— Как вы относитесь к спагетти? — пододвинула тарелку ближе к Камову. — Не хотите ли? А креветки?
— И креветки тоже! — чистосердечно признался Камов, который, должно быть, впервые за последнюю неделю насыщался вволю. — Все хочу! У вас все так вкусно, дорогая Екатерина Иннокентьевна!
Все засмеялись простодушной похвале, и разговор снова принял непринужденный характер. Поговорили о достоинствах креветок, от креветок Антонов перешел к грибам. Вспомнил, что в Монго во французском магазине видел в продаже белые грибы — в железной банке законсервирован один белый гриб, законсервирован превосходно, как свежий, будто только что из-под куста. А стоит такая баночка пятнадцать долларов! Настоящий грабеж! То ли дело на родине, на севере, в Костромской области! В урожайный год белые грибы из леса можно вывозить грузовиками.
Затеял разговор о русских грибах Антонов намеренно, хотел расположить Литовцева на соответствующий, «российский» лад. Кто он такой, этот Литовцев, каковы его настроения, почему оказался в Африке, — все интересно!
— Грибы! Это прекрасно! Мои предки тоже из самых грибных мест, — воскликнул Литовцев и весело взглянул на Антонова. — Знаете откуда? Из Галича. Недалеко от ваших краев.
Разговор сам собой перешел на прошлое семьи Литовцева. Антонов легко подбрасывал вопросы, а Литовцев становился все более разговорчивым.
Предки из чиновников. Правда, прадед — вон он на портрете, с бородой, — дослужился до чина высокого, был брандмейстером Риги, в генеральском чине. Дед по отцу — адвокат, а отец Николая Николаевича — военный. Военным был и брат отца, дядя Литовцева и дед Кати.
— Оба в белогвардейцах оказались, — усмехнулся Литовцев. — С большевиками воевали, говорю откровенно! Уж извините! У меня есть здесь старый альбом. Могу показать… — махнул рукой. — Да бог с ним! Старье!
Когда белая гвардия была разгромлена, отец Литовцева подался в Париж, там Николай Николаевич и родился. А брат его отца оказался в Маньчжурии. Женился на русской, сына заимел, а потом и внучка появилась. Вот она — Катя.
— Или Кэтти, как я ее зову. В Мукдене родилась! — пояснил Литовцев, бросив ласковый взгляд на притихшую племянницу. — Она у меня почти китаянка. По-китайски калякает свободно.
— Как это неожиданно: вы родились в Мукдене! — сказал Антонов, взглянув на Катю и желая подключить ее к разговору. Что-то она сникла. Может быть, из-за болтовни своего дядюшки?
Но вместо Кати ответил опять же Литовцев:
— В Мукдене! В Мукдене! — закивал он. — Бывал я там у брата. Приличный городок, ничего не скажешь. А сейчас мы с Катей остались одни на целом свете. Одни из всего этого паноптикума. — Литовцев провел перед собой рукою, показывая на стены, увешанные фотографиями. — Причем я — гражданин Франции, а она — гражданка Канады, и между нами много, много границ…
— Извините… — неуверенно перебил его Камов, взглянув на Катю, — но почему Канада?
Антонов заметил, как на переносице Кати обозначилась скорбная морщинка, а глаза вдруг потеряли свежесть.
Литовцев усмехнулся.
— У Кати, я вам скажу, господа, судьба пренеобыкновенная. Детектив! Тема для Агаты Кристи или Сименона!
— Дядя! — Тавладская еще больше нахмурилась, в голосе ее звучал укор. — Вы же знаете, как я отношусь к таким разговорам!
Литовцев театрально выкинул в стороны длинные костистые руки, которые были у него в постоянном движении.
— О боже! Что такого я сказал? У нас в гостях свои, русские люди. Все поймут. Расскажи, Катюша! Расскажи, как ты очутилась в Гонконге, как ты…
Катя вдруг с досадой прихлопнула стол ладошкой, губы ее дрогнули:
— Дядя!
Литовцев округлил глаза и теперь выкинул руки уже вверх:
— Ладно! Ладно! Голубушка, сдаюсь! Сдаюсь!
На некоторое время в холле воцарилось молчание.
— Я сейчас приготовлю чай, — тихо сказала Катя, направляясь на кухню.
— Николай Николаевич, — обратился к Литовцеву Камов, показав глазами на деревянную голову. — Где вы достали такое чудо?
Литовцев, уже заметно захмелевший, с трудом встав из кресла, подошел к своему идолу, любовно погладил его шершавый лоб.
— Подарок из Алунды. Представитель одной фирмы преподнес представителю другой. — Он неестественно громко расхохотался. — За одну маленькую услугу… Бизнес!
Похлопал рукой по голове.
— А знаете, сколько в этом молодце весу? Около двухсот килограммов. Превосходное красное дерево! А знаете, сколько стоит? — подмигнул и сделал предостерегающий жест рукой, словно это была великая тайна. — Не скажу! Много!
И стал рассказывать, как идола везли из джунглей, как доставляли в Дагосу, как вносили в дом…
— Зачем вам нужен такой гигант? — спросил Антонов. — Вы коллекционируете?
Литовцев, поморщившись, покачал головой:
— Просто капитал. И чем больше времени будет проходить, тем дороже будет стоить эта глыба.
Катя убрала со стола тарелки и теперь расставляла посуду для чая.
— Прошу к столу!
Утомившись от разговоров, Литовцев задумчиво отхлебывал маленькими глотками густой, как чернила, чай.
— Николай Николаевич! — вдруг обратился к нему Антонов. — Вы обронили слово о каком-то альбоме…
Антонову показалось, что в этот момент и Катя и Камов взглянули на него неодобрительно. Но он твердо решил вернуться к нужному ему разговору.
— Альбом? Какой альбом? — Литовцев наморщил лоб, соображая. — А! Тот самый…