Страница 49 из 118
Капитана решительно поддержал помполит:
— Скоро стемнеет, а волнение моря усилилось. Небезопасно будет. К тому же после захода солнца полиция часто обстреливает шлюпки на рейде, с пиратством борется.
— Что же нам делать? — растерялся Антонов.
Капитан шутливо скривил губы:
— Объявим вас нашими пленниками. А завтра утром отправимся вместе… в полицию. Все равно нам с вами, Андрей Владимирович, надобно туда явиться. — Он обратился к Ольге: — Как вы, Ольга Андреевна, согласны быть нашей пленницей на ночь?
Ольга весело тряхнула головой:
— На ночь? Согласна!
Все засмеялись, и Антонову стало ясно, что вопрос решен. Да он и не возражает. На судне, где работает центральный кондиционер, ночевать будет куда приятнее, чем в жарком отеле с пышным названием «Парис».
— Пусть будет так, — сказал он. — Отложу встречу до завтра. Тем более что сегодня у Ольги Андреевны…
Он осторожно взглянул на жену. Ольга поспешно выкинула вперед руку с растопыренными пальцами, словно хотела закрыть мужу рот, глаза ее гневно сверкнули.
— Вы не договорили! — поддержал Антонова капитан. — Так что же у Ольги Андреевны? Уж не день ли рождения?
Пришлось признаваться. И хотя Ольга не из тех, кто любит себя навязывать другим, в этот раз, как показалось Антонову, была рада принимать от воодушевленных ее присутствием морских командиров поздравления и выслушивать их комплименты.
Стармех, отлучившись на несколько минут, вернулся с подарком. Протянул Ольге небольшую коробку:
— Это вам!
Ольга сняла крышку. В коробке оказалась модель океанского судна, сделанная с большой точностью из мякоти кокосового ореха.
— Наш «Ангарск», — пояснил стармех.
— Неужели это вы сами? — изумилась Ольга.
— Нет, у нас на судне свой умелец есть.
Капитан подошел к письменному столу и, повозившись в одном из ящиков, извлек из него голубой лист с золотым тиснением. Это была грамота, изображающая Нептуна с трезубцем, которая выдается тем, кто впервые пересекает экватор. Хотя Антоновы на «Ангарске» экватора не пересекали, пусть грамота будет им памятью об их визите — на ней и подпись капитана и печать судовая. Так решил капитан.
Он сел за стол, нацепил очки.
— Вам как писать, общую на двоих, или…
— Можно общую! — согласился Антонов.
Но Ольга вдруг запротестовала:
— Лучше по отдельности! Фамилии-то у нас разные… Торжественно, как правительственную награду, вручил грамоты сперва Ольге, потом Антонову.
— Если бы я знал заранее, что будет такое совпадение — ваш день рождения! — вздохнул капитан. — Я бы…
— Ну и что бы вы? — поддразнила его чуть захмелевшая Ольга. — Что бы сделали?
— А что бы вы хотели?
Ольга на мгновение задумалась, по-детски прикусив губу и наморщив загорелый лоб.
— Я бы хотела… я бы хотела… оказаться сейчас в Москве, увидеть маму, дочку, хотела бы услышать их голоса…
Капитан грустно покачал головой:
— Если бы я был волшебником! Увы!
Буфетчица принесла на подносе свежие, только что выпеченные эклеры, маленький самовар и расписные под русский стиль чашки.
Капитан прошелся по каюте, заглянул в окно, некоторое время постоял около него, прижавшись к стеклу лбом.
— Гребешки пошли… — произнес озабоченно. — Хорошо, что мы вас не отпустили.
Подошел к стармеху и что-то тихо сказал ему. Тот кивнул и вышел.
— Ну а теперь, дорогие гости, отведаем нашего чайку из самовара.
И капитан снова опустился в свое кресло во главе стола.
Чай был душист, эклеры только что из печи — горячи и аппетитны. На подносе их было несколько десятков, и Антонов решил, что может вполне удовлетворить свою детскую слабость к пирожным.
Он доедал уже третий эклер, когда вдруг увидел, что дверь в капитанскую каюту чуть приоткрылась и в проеме сверкнули глаза стармеха. Он делал ему какие-то знаки, судя по всему, приглашая выйти из каюты.
Когда Антонов вышел, стармех, заговорщически понизив голос, потребовал:
— Говорите телефонный номер матери вашей жены. Сейчас как раз сеанс прямой связи.
— Неужели соедините?
— Попробуем…
Капитан все-таки оказался волшебником, он совершил чудо. Прошло всего четверть часа, когда на тумбочке недалеко от капитанского кресла вдруг зазвонил телефон. Глеб Григорьевич медленно протянул руку к трубке, медленно приложил к уху:
— Капитан!
Молча выслушал по телефону чье-то сообщение, кивнул:
— Спасибо! — поднял серые серьезные глаза на Ольгу. — Кажется, вы мечтали услышать голос вашей матери? Пожалуйста, она на проводе. Только вам придется подняться в радиорубку.
Ольга бегом кинулась вслед за стармехом, побелевшими от напряжения пальцами сжала трубку, другой рукой ухватилась за край стола, словно боясь упасть.
— …Ну как ты, как ты, мамочка? — кричала она. — Как?
Чтобы разговор слышал и Антонов, радист подключил специальный динамик, и голос тещи раздавался на всю радиорубку. Радист стоял у большого, как шкаф, ящика, приемника и регулировал настройку, стармех, опустившись в кресло, застыл с умиленно-торжествующей улыбкой на своей честной круглой физиономии: вот, мол, какой мы вам сюрприз на нашем замечательном судне преподнесли — пожалуйста, из Москвы, как из соседней каюты!
— …Откуда ты говоришь, Оленька? — кричала теща. Ее голос скрипел, казался рассеченным мелкими трещинами. — Из Африки? Неужели из самой Африки?
— Из океана! С борта корабля! — смеялась Ольга, и глаза ее поблескивали счастливыми слезами.
— Боже! С какого корабля? Куда ты плывешь, доченька?
В радиорубке все весело улыбались.
— Никуда не плыву! Все потом расскажу, мамонька. Как Аленка? Где она?
— В школе! Слышишь меня? В школе!
— Не болеет?
— Да случается временами. Все то же, что обычно…
Ольга нахмурилась и нервно провела рукой по лбу.
— Я просила ее профессору показать. Адрес оставила. Ты показывала?
— Да все никак не соберемся. Только ты не волнуйся, милочка. Аленка все о тебе вспоминает. Только о тебе и говорит…
Ольга бросила быстрый взгляд на мужа.
— Ну, о папе тоже ведь… — подсказала матери, которая даже не подозревала, что сейчас ее слушает не только дочь, но и зять, а вместе с ними весь мир.
— Да, бывает… — неохотно отозвалась Кира Игнатьевна. — Но в основном о тебе. Тебя она больше жалует…
Стармех по-прежнему сидел в кресле с умильным выражением на лице. «Мог бы и уйти! — неприязненно подумал Антонов, бросив на него хмурый взгляд. — Разговор личный».
— Боже мой! — вдруг снова задрожал динамик. — Боже мой! Какая же я дура! Поздравить тебя, доченька, забыла. Склероз! Ведь сегодня у тебя…
— Спасибо, мамочка! Спасибо!
— А с утра много звонков было, — продолжал скрипеть динамик. — Касьянова приехала из турпоездки в Австрию. Тоже звонила. Удивилась, что ты снова очутилась в Африке. Дыра, говорит, эта Африка. Не то, что Австрия. После вашей последней встречи, говорит, была убеждена, что ты в Африку уже не поедешь…
В лице Ольги проступило замешательство, щеки вспыхнули:
— Хорошо, хорошо, мамочка! — Она попробовала перевести разговор на другую тему. — А как твое здоровье? Как тетя Шура?
— Да что нам делается? Скрипим… — Динамик хихикнул и вдруг доверительно понизил голос: — А сегодня утром цветы тебе принесли. Мальчик какой-то принес. Сказал, что заказ был из Ленинграда. Целую корзину. Розы. Рублей на сорок, ей-богу!
— Мама! Мама! — Ольга почти кричала в отчаянье. — Хватит! Хватит!
— Почему хватит? — удивились на другом конце радиоволны. — Это же важно для тебя! Сегодня днем этот твой… из Ленинграда, сам звонил. Сказал, что именно он прислал цветы. В Африку, мол, послать не может, так, значит, шлет мне, твоей матери, как виновнице…
Кира Игнатьевна снова хихикнула:
— А тебе в Африку письмо направил. Ты только своему не говори. Его это не касается. Слышишь? Такой любезный… Ты слышишь меня? А?
— Слышу! Слышу! — Лицо Ольги стало пунцовым, на лбу выступили капельки пота. — Что ты несешь, мама! Говори, ради бога, о деле!