Страница 38 из 55
Я достаю несколько листов лазаньи, свежие помидоры и базилик, а также упаковку мясного фарша высшего сорта.
— Что ты делаешь? — Спрашивает Логан, наблюдая, как я все настраиваю.
— Ужин, — отвечаю я.
Возможно, это бесполезная попытка, поскольку большинство из нас ничего не едят, но мне нужно чем-то себя занять. По памяти я делаю все, что делал отец Вэл, когда готовил свою знаменитую лазанью. На меня нахлынули воспоминания обо всех тех случаях, когда он шутил надо мной, говоря, что, когда я стану большой футбольной звездой, я не стану одним из тех богатых придурков, которые даже не знают, как сварить яйца.
Даже со всеми воспоминаниями, которые я никогда не переживу вновь, это дает мне какое-то утешение при приготовлении пищи. Это напоминает мне обо всем, чему научил меня настоящий мужчина с большой буквы. До того, как он появился, я не знал, что значит быть частью семьи. Конечно, у меня были мои братья, Логан и Картер, но это не одно и то же. Ребенок должен чувствовать родительскую любовь. Я никогда не чувствовал. Пока не появился отец Вэл.
У меня уходит около часа на приготовление. Картер и Логан сидят за кухонным столом, разговаривая вполголоса, вероятно, обо мне. Я игнорирую их и готовлю простой салат из листьев салата и помидоров, внимательно следя за чесночным хлебом, чтобы он не подгорел. Как только лазанья достаточно остывает, я нарезаю ломтик и кладу его на тарелку, переложив на деревянный поднос, который я сделал на первом курсе в столярной мастерской. Я стараюсь не вспоминать, что делал его, для мистера Э. Прежде, чем подняться наверх, я добавляю к нему небольшой салат, два ломтика чесночного хлеба и бутылку воды из холодильника.
— Я собираюсь подняться к Вэл, — говорю я им, обеспокоенный взгляд Логана мгновенно смягчается.
— Я тебе оставлю немного, — говорит он, но мы оба знаем, что мой аппетит испортился до чертиков. В любом случае, я люблю этого ублюдка за то, что он старается.
Когда я захожу в комнату Валентины, ее шторы слегка задернуты, что придает комнате мрачный вид.
— Я принес тебе кое-что поесть, — бормочу я и сажусь на край ее кровати, ставя поднос на прикроватный столик.
— Я не голодна, — произносит она.
— Это рецепт твоего отца. Я следовал ему, как мог.
Ее усталые глаза смотрят на меня, непролитые слезы сверкают в них золотом.
— Ты поешь со мной? — Задыхается она, еще больше сжимая мое сердце.
Я киваю, хотя еда, последнее, о чем я думаю, но если это заставит Вэл что-нибудь съесть, тогда мне придется приложить усилия. Она откусывает маленький кусочек, когда одна слезинка падает на ее тарелку, и на ее лице появляется подобие улыбки.
— На вкус как у него.
Моя кроткая усмешка тронула уголки моих губ.
— Я сомневаюсь в этом.
— Попробуй, — командует она, беря вилку и поднося ее к моему рту.
Я накрываю губами вилку, и на вкус лазанья похожа на его. Я открываю глаза и вижу, как ее золотистые глаза еще больше увлажняются. Мои начинают покалывать в уголках, когда она откусывает еще кусочек только для того, чтобы вернуться к тарелке и предложить мне еще одну порцию. Я беру ее. Пока она ест, по ее лицу текут мокрые слезы, и я смахиваю их большим пальцем, стараясь не прерывать ее трапезу. Ее дрожащие пальцы проделывают то же самое со слезами, которые я проливаю, когда она кормит меня очередной порцией. Это продолжается несколько минут, пока на тарелке ничего не остается.
— Спасибо, — шепчет она.
Я киваю, вставая с кровати, но она держит меня за запястье, когда я пытаюсь поднять поднос.
— Не уходи, — шепчет она.
Она стягивает одеяло и забирается на кровать, ровно настолько, чтобы я мог забраться. Я молча снимаю обувь и делаю, как она просит. Валентина кладет голову мне на грудь, и я притягиваю ее ближе к себе.
— Я скучаю по нему, — шепчет она.
— Я тоже.
Она обнимает меня крепче, ее слезы оставляют следы боли на моей коже.
— Я не знаю, как жить дальше без него.
Мое горло сжимается, когда я беззвучно плачу, ее слова подражают моим собственным. Она кладет подбородок мне на грудь, наблюдая, как я провожу пальцами по ее волосам
— У нас все будет хорошо. Правда? — Спрашивает она неуверенно.
— Я надеюсь на это.
После долгой молчаливой паузы она снова ложится рядом со мной, ее голова снова ложится мне на грудь, слушая орган, который отказывается работать.
— Он любил тебя, ты же знаешь? — Она замолкает, разбивая мое сердце еще больше.
Громкий всхлип вырывается из моего горла, и мне приходится прикусить костяшки пальцев, чтобы не сломаться прямо здесь.
— Куэйд, — шепчет она, уже готовая расплакаться.
Я притягиваю ее к себе и кладу голову на изгиб ее шеи. Она запускает пальцы в мои волосы, предлагая мне утешение, когда не может найти свое собственное. Я сразу чувствую себя эгоистичным придурком из-за того, что принес ей свои страдания, когда она не смогла избежать своих.
— Мне жаль, — плачу я. — Мне чертовски жаль.
— Все в порядке. Все в порядке, — плачет она.
Я никогда раньше так не плакал.
Никогда такого не было.
Ничто в моей жалкой жизни никогда не заслуживало слез. Но вот я здесь и сейчас, реки текут из меня, угрожая утянуть меня на дно, пока я не утону под их безжалостной приливной волной страдания. Мы держимся друг за друга с такой яростью, боясь, что, если отпустим, боль неизбежно задушит нас. Но в этот самый момент, когда нас обоих целиком поглощает жестокость грифа, я чувствую его присутствие в объятиях моей любви.
Валентина начинает целовать мои мокрые щеки, и я делаю то же самое с ее. Мы в гребаном беспорядке, и все же кажется, что мы еще даже не прикоснулись к самому худшему, но проблеск надежды говорит нам, что это не будет нашим концом.
— Я так сильно любила его.
— Я тоже, — выдыхаю я.
— Мне так страшно, Куэйд. Мне так страшно.
Я качаю головой.
— Нет. Я этого не принимаю. Ты дочь своего отца, принцесса. Поэтому всякий раз, когда ты забываешь, что внутри тебя его сила, я буду здесь, чтобы напомнить тебе. Я, блядь, клянусь в этом. Однажды я пообещал ему, что подарю тебе весь мир, если ты попросишь. Знаешь, что он мне сказал?
— Что?
— Что тебе не нужен весь мир. У тебя уже есть самое главное, любовь. И если я хочу ему что-то пообещать, то должен пообещать ему, что я всегда буду следить за тем, чтобы тебя любили всеми возможными способами. Я никогда не нарушу свое слово, данное ему и тебе.
— Я знаю. — Она вздыхает, пока мы вытираем остатки наших слез. — Он так много не увидит. День моего окончания колледжа. Мою ординатуру в больнице. День моей свадьбы. Рождение его внуков. Он собирается пропустить все это.
— Нет. Я ни на секунду в это не верю. Он здесь, Вэл. — Я прижимаю открытую ладонь к ее сердцу. — Он живет внутри тебя.
Она наклоняется и запечатлевает влажный, целомудренный поцелуй на моих губах.
— Я люблю тебя. Если завтра никогда не наступит, мне нужно, чтобы ты знал, что я люблю тебя.
Черт.
Я хватаю ее и толкаю на себя, мне нужно держаться за нее так же яростно, как мне нужно держаться за этот момент прямо здесь.
— Я люблю тебя, Валентина. И завтрашний день настанет для нас, принцесса. Я обещаю тебе. И я дам тебе еще одно обещание. Когда я умру, я клянусь, что все еще буду любить тебя так же сильно, как в этот самый момент. Даже смерть не сможет разлучить нас.
— Обещаешь? — Всхлипывает она.
— До моего последнего вздоха.
ГЛАВА 13
СЕЙЧАС
ВАЛЕНТИНА
— Что с ней не так?
— Она дышит?
— У нее из головы идет кровь!
— Вызовите гребаную скорую помощь!
Почему их голоса звучат совсем не так? Я смутно соображаю, когда мои глаза со скрипом открываются. У меня влажное лицо. Где я? Борясь с собой, я осторожно подношу руку к лицу, чтобы посмотреть, почему оно такое мокрое. Моя рука снова становится слегка липкой, и я хмурюсь, пытаясь вспомнить, что произошло и где я нахожусь.