Жажду — дайте воды

Безответен и пуст рассеченный синим горизонт.

Я поднимаю с земли кувшин и с наслаждением приникаю к нему.

— Охай!..

Еще немного, и Граче с Меликом утолят жажду этой земли. Она отойдет, умиротворится и заглядится на звезды. У земли тоже есть свои звезды.

«А что делать мне?» — взываю я к опустевшему горизонту.

Ответа нет. И ущелье молчит, и весь мир. Моя звезда исчезла.

— Ты и впрямь будешь строить здесь дом? — возвращает меня к жизни Граче.

— Да, буду, — отвечаю я. — Не вечно же скитаться, пора и свой очаг задымить.

Граче показывает в сторону Родника Куропатки.

— Возьми землю там. Оттуда дальше видно…

Он подходит к «Волге».

— А я ведь уезжаю, — говорит Граче.

— Куда?

— На побережье…

— Отдыхать?

Он качает головой.

— Отыскалась могила Веры. К ней поеду.

Я вспоминаю рассказ Мелика о медсестре. Вглядываюсь в лицо Граче. Он едет на могилу той, что светила ему в душу мягким синим светом. Я пожимаю руку Граче.

— Дождешься моего возвращения или уедешь? — спрашивает он.

— Куда? — пожимаю я плечами. — Ни за что больше не уеду из этих ущелий!..

«Волга» скользит по новой дороге, протянувшейся сквозь Ладанные поля. Хорошая, ровная дорога. Только меня она больше не манит в дальние края.

Мой отец-почтальон ведет меня за собой по горной тропе. Показывает на плоскокрышие домики на скале или под скалой.

«Это Гржик, — говорит он, — это лес Морус — борода в горсти. Это Цакут, это Чертов мост. А это Цицернаванк».

Отец крепко держит меня за руку, чтобы я не сорвался в пропасть. Часто, обхватив за плечи, прижимает поплотнее к себе, чтобы колючки не изодрали мой старенький пиджачок.

При виде Чертова моста, с грохотом изрыгающего белопенную воду, меня охватывает ужас…

Давно это было.

Сейчас я еду по дорогам моего детства в мягко скользящей «Волге», еду по следам отца.

«Это Гржик, — говорю я друзьям, — а это лес Морус — борода в горсти. Это Цакут, это Чертов мост. А это Цицернаванк…»

Как-то, стоя здесь, высоко над Лорагетом, вместе с Граче, который потом построит эту дорогу, мы, не единожды устрашенные грозными скалами, которых даже молнии с горы Татан не могут краем задеть, молча думали каждый о своем…

«Нелегкая у нас задача, — прервал наконец молчание Граче. — На редкость дикое ущелье. Недоступное».

«Неужто построите здесь дорогу?» — пожимаю я плечами.

«Немыслимо, — вздыхает он в ответ. — Но строить надо. Надо…»

И вот сейчас, сидя рядом с ним в машине, я еду этим некогда недоступным ущельем. Гляжу и не могу надивиться: как удалось одолеть твердь этих ущелий, рассечь их и проложить дорогу? Дивись не дивись, а вот она — дорога, построенная людьми, имена которых уже стали легендой. Подумать страшно, через какие скалы пробили широкий путь жизни!

Разве это не чудо?

Отец занемог.

Закинул я почтовую сумку за спину и стал разносить почту в ближние и дальние села. Была осень. Не доходя до Цицернаванка, я остановился как вкопанный: на стволе груши Хачипапа распростерся медведь — муха на острие иглы. Вопит и корчится он в предсмертных судорогах. Забрался, видно, на дерево полакомиться грушами. Наелся небось до отвала, насытился и по своей медвежьей привычке решил спрыгнуть на землю, да не тут-то было — напоролся на сук.

Рычит, вопит медведь, разрывает криком небо.

Спрятался я в расщелине скалы. Другой тропинки-то нет. Наверху — непролазное скопище скал, словно стада на перегоне, а внизу — грохочущая река.

Целый божий день рычал медведь и ночь рычал, зажав мое щуплое дрожащее тело в скалах. А когда замолк и над его тушей закружились стервятники, я наконец сорвался — и бежать из полного ужасов ущелья…

Давно это было.

А новый сад Мелик насадил совсем недавно. Сад — потомок сада Хачипапа.

Редкие тени скользят по зеленому ковру склона. Председатель поселкового Совета Астг спорит с двумя гидрологами. А Мелик рассказывает об ущелье, о заботах тех, кто обуздывает его.

Перед нами теснина Воротана с девственными скалами вокруг. И прямо на скалах лес. А из леса к подножию Цицернаванка спадает белопенный поток. Это вода того самого некогда сокрытого родника. Шестьсот лет она пропадала. И вот туннельщик Мелик да инженер Граче отыскали ее, вывели к людям.

На той стороне бесплодного лона реки — царство колючек. От самого берега до высоких скал на Ладанных полях — целина с Цицернаванком посредине. На притолоке храма уже не растет куст-разрушитель. Астг сдержала свое слово.

«Радуйся и ликуй…»

В тени молодой яблони качается хмельной нарцисс. Далеко под ним в глубинах земли горит свет. Там прорывают туннель. А по дороге ползет зеленый жучок — газик. Приемник его разносит по ущелью звуки незнакомой, чужестранной песни.

Астг опускает руку в пену обретенного родника.

— Чудная вода. Пресная. Поднимем ее к новому поселку. Не пить же нам речную…

Шутка сказать, поднимем… Но разве не эти люди проложили дорогу? Астг брызжет водой в лицо Граче.

— Э-эй, не засни! — кричит она и оборачивается ко мне. — Нам нужно пять километров труб, чтобы эту воду сперва спустить в ущелье, а уж оттуда поднять на Ладанные поля… Всего пять километров…

С высоких круч стремительно скатывается вниз вода, ни больше ни меньше шестьсот лет прятавшаяся от людских глаз.

— В этом ущелье никогда не бывает зимы и туч, — говорит Мелик.

Астг смеется.

— Такое же холодоустойчивое, как ты!

— Есть кому греть, потому и не мерзну, — дерзко бросает Мелик.

Астг укоризненно взглядывает на меня. Астг одинока. Ее никто не греет. Пятнадцать лет ждать! Целых пятнадцать лет! Зато теперь, когда вот я рядом, почему-то опять сдерживает себя. Большую любовь иные скрывают под броней, и не подвластна она тогда никаким стихиям. Даже молнии, сорвавшейся с горы Татан, не поразить ее.

Жаждущая тень Цицернаванка тянется к текущему по дну ущелья Воротану. Зря тянется. Не достать ей воды.

Астг долго молчит. Потом, как бы стряхнув с себя ношу, звонко спрашивает:

— Так что скажешь, Граче?

— О чем ты?

— О трубах.

Граче улыбается.

— Привезу! Так и быть, привезу. Не то ведь покоя не дашь.

Астг обращается уже ко мне:

— А ты как? Выбрал участок?

— Выбрал.

— В каком месте?

— У Родника Куропатки.

Лицо Астг зарделось. Только на миг. И она вновь принялась за Граче:

— Воду поведешь наверх с таким расчетом, чтобы вывести ее у Родника Куропатки. Там крапива растет, надо с ней расправиться.

— Все сделаю, как велишь, дорогая тетушка, — согласно кивает Граче.

— Не тетушка, — замечает Астг. — Сейчас я тебе председатель поселкового Совета. Так-то, племянничек.

Астг смеется. И мне кажется, все вокруг оживает и даже земля уже не взывает: «Жажду — дайте воды».

Может, так оно и будет? Отойдет, забудется кручина «Оровела»? Оживет Родник Куропатки, все окрест напоит.

ДОРОГА ЗВЕЗДЫ

Вода ледников горы Татан сквозь толщу скал пробилась к людям. Она грохочет и зелено-белым пенным потоком течет по каменному руслу.

Вон новый сад, за ним зеленая гора, и уж потом Татан с покрывалом свежевыпавшего снега. Снег не опустился до входа в туннель. Должно быть, побоялся заморозить бесстрашную черешню. Милая моя черешня, одиноко жмущаяся к скале. Не дерево, а чудо!

— Белая радость на этой желтой мрачной скале…

Кто это сказал? Ах, Граче, он вернулся.

Черешня стара, а вход в туннель нов. Я свидетель рождения дерева, но не видел рождения туннеля.

Граче нежно гладит красноватый ствол расцветшей белопенной черешни.

— Бедное ты мое, одинокое дерево.

Вокруг Цицернаванка, словно к пляске изготовившиеся, красно-зеленые свечки. Это молодые деревца черешни.