Страница 42 из 54
Он припарковался у “Simon” и задрав голову посмотрел на собственные окна, в которых теперь горел свет по вечерам, будто кто-то Льва ждал.
Ему нравилась эта новая, ещё не изученная, часть его жизни. Свет в окнах.
Он будто значил больше, чем можно было представить.
А за спиной бар, прозрачная дверь и там видны знакомые макушки.
Друзья заняли привычный столик, они выпивают, смеются и болтают. Лев ни с кем из них, кроме Геллы и, так вышло, что Рони не виделся.
Сейчас — пора.
И стало страшно, потому что им его не узнать сходу. Они не узнали бы его в толпе, не окликнули. Их взгляды бы не зацепились за его тело, ввалившееся в бар под завывание первой, ранней ноябрьской метели. Просто какой-то парень. Тощий, коротко стриженый, незнакомый, может даже в себе неуверенный.
Лев несколько раз протягивал руку и касался ручки, и всё никак не мог решиться. Это оказалось ударом под дых. Сколько он уже в России? Два месяца? Три?.. Он знал в неделях — четырнадцать.
В очередной раз коснулся ручки, прикрыл глаза и будто кто-то невидимый снял с плеч груз, позволив потянуть дверь и войти в шумный бар.
И лучший друг встал со своего места, тут же, ему не потребовалось и секунды, чтобы задуматься. Как всегда слишком дерзкий и самоуверенный, как всегда сначала делает выводы, потом слушает объяснения.
Друг, который раньше казался более мелким и юрким, теперь вдруг превратился в богатыря. Или это Лев так почувствовал?
Тёмный суровый взгляд заполнил пространство и все теперь молчали, ещё не понимая, что произошло.
— Вернулся? — мрачно спросил друг, плотно сжав губы. Его гладкое, будто выбитое из куска мрамора лицо застыло, так что всех мурашки пробирали от этой решительности.
— Нам бы поговорить… — кивнул Лев. — Может ко мне?
И убить всех зайцев разом. И не рассказывать ничего публично. И призвать Геллу к благоразумию, наконец.
***
Сапоги скользили по обледеневшему тротуару. Ноябрь не радовал теплом, ноябрь поражал гололёдом. А на мне какие-то просто кошмарные сапоги с небольшим, но каблуком, и позади плетётся моя Матрёшка, да на такой шпильке, что впору тут же и оставаться на поиски клиентов. У меня пунктик на такую обувь. Проститутошная она.
Меня Мотя приодела… И я с тоской смотрела на горящие окна квартиры, мечтая туда вернуться и спрятаться, а ещё гадала: это Лев вернулся или я разиня свет не выключила?
Мы спешили к “Симону”, и я ловила ощущение дежавю, потому что вот как-то так же когда-то мчалась по ТОЦ “Журавли” в поисках Льва-искусителя.
— Ты не переборщила? — в последний раз уточнила я, кутаясь в чёрное Мотино пальто.
— Не-е! Ты чё!
На шесть тысяч рублей, которые Мотя по собственной воле пожертвовала в фонд “борьбы с бабами”, было куплено расчудесное платье, правда, на ярлычке был печальный сорок второй, а не привычный мне сороковой. Платье было не пошлое, стильное, всё такое оверсайз (и нафига тогда писать, что сорок второй, блин? Чтобы понизить мне самооценку?), вязаное, с воротом и с длинным рукавом, без украшений. Из плюсов — у меня в нём не торчал живот, в отличии от того, что до этого на меня натягивали, я всё-таки перестала быть “тощей стервой” но не критично, так, картохи будто бахнула. Из огромных плюсов — к платью прилагались сапожки. Не дорогие, как говорится “на сезон”, но если не приглядываться — симпатично.
На бошку мне водрузили шляпу “шапки не модно”, нацепили пальто и выпнули в большой и страшный мир.
— Тш, — я выставила руку и Матрёшка напоролась на неё животом, ойкнув и выпучившись на меня.
— Че…
— Тш, — я снизу вверх на неё зыркнула, призывая к тишине.
У двери “Симона” стоял Лев.
Он тянулся к ручке, и уже явно не в первый раз.
— Давай же, — еле слышно напутствовала я, а первая ноябрьская метель, что гнала нас по льду до этого, теперь словно стала помогать, и доносить мои слова до нужных ушей.
Он боится.
Там… его друзья?
Должно быть так.
Эта фигура застывшая у входа, будто прямо сейчас дорассказала историю своей жизни, настолько печальную и настолько трагичную, что меня как в “Омут памяти” окунули, я поверила и прочувствовала.
— Ну же… они поймут…
Одними губами произнесла я, под очумевшим взглядом Моти, которая будто вот вот покрутит пальцем у виска.
И Лев потянул на себя дверь, а я выдохнула, не сознавая в каком была напряжении, и схватила Мотю за руку.
— Идём, через главный…
Мы вошли в парадные двери “Симона” и быстренько кивнули охраннику. Как бы хорошо я не выглядела, перепутать было всё-таки невозможно, и тот видимо решил, что мы с Мотей пришли работать, не возражая против вторжения. И на том спасибо, не хватало скандала!
Быстро миновав узкие служебные коридоры, добрались до подсобки, скинули одежду и гуськом, пригибая головы вползли за барную стойку, где скучали Нина и Лида.
— Ого… это что? — хохотнула Нина, глядя на нас.
Лида тоже обернулась и даже подмигнула.
— Приветики, — хихикнула в свою очередь она.
— Мы тут посидим немножко, хорошо? — спросила я.
Девчонки пожали плечами и продолжили вести беседу, которая шла до того.
— ...нет, ну при всём уважении к Гелле, — моё сердце будто горячей иглой прошили. Мы с Мотей переглянулись и стали прислушиваться. — Она мне конечно не подружка, — это говорила Лида. Она сделала ударение на слове “подружка” и обернулась к Нине, которая фыркнула в ответ.. — Но всё-таки она не лжёт…
— То-есть?
— Ну я точно знаю, что Лев носился с какой-то малолеткой беременной.
— Откуда?
— Егор, — вздохнула Лида. — Он же неонатолог в клинике, а там у него коллега есть, хороший дядечка, кстати. И вот это его дочка. Так она правда беременная и имеет к Льву отношение… — Лида осеклась.
— Ты чего? Дальше-то что?
— Погоди…
Лида стала шарить по ящикам, скрытым в стойке, а я закрыла глаза, молясь, чтобы беда миновала. Увы.
Лида достала мой бейджик, прочитала один раз, второй одними губами, потом вслух:
— Соня Обломова? — и уставилась на меня. — Ты беременна! — воскликнула она, и я понадеялась, что музыка играет достаточно громко, так чтобы Лев и ко не услышали. — И это ты дочка Льва Львовича?
— Я… я…
— Погоди-ка… рили? — Нина вырвала зачем-то бейджик из рук Лиды, будто он что-то доказывал. — Ты… и Лев?
— Так, это не ваше дело! — заявила Мотя, резко поднялась и шибанулась головой об полку.
Минус огромным каблукам!
— Это её дело от кого она там беременна, ясн? Раскудахтались, сплетницы! Беременна и беременна, она ни от кого ничё не просит!
— Тише… — шикнула было я и даже потянула Мотю вниз, но та скинула мои руки.
— Да нет там никого! Ушёл Ромео твой! И актрисульки нет, — рявкнула Мотя и я тоже поднялась выглянув в зал из-за стойки.
За столиками и правда никого не наблюдалось. Ни Геллы, ни Льва.
— Они все ушли, — с ядом в голосе поправила Нина, сложив на груди руки. — Не только актрисулька.
— Не защищай свою подружку, — сморщилась Мотя. — Эта… Гелла, пускает слухи!
— И что же, они не правдивые? — повысила голос Нина, а Лида так и стояла, глядя на меня и в беседу не вмешивалась.
Она явно не была ни на одной из сторон, не особенно дружила с Петровой, и не особенно дружила с нами. Мы тут вообще салаги, по большому счёту, так, помощницы, а не коллеги.
— Не правдивые! Ни за кого замуж Соня не собирается! И ни за чей счёт она не живёт! Она в этом доме снимает комнату, за бабки, потому что у нас был пожар. И Лев прост предложил матери своего ребёнка помощь!
— Ой, где помощь там и…
— Да-да, рассказывай сказки! — фыркнула Мотя, и я даже немного загордилась ей. Стало намного легче на душе от этой защиты. — Будто бы все у кого общий ребёнок в обяз после его создания становятся семьёй! Не все женятся по залёту, Нина! И не было бы у нас тогда в стране столько матерей-одиночек, ясн? И ничего криминального в этом нет, не к каждому ребёнку в комплект выдают мужика!