Страница 37 из 54
Триста квадратов с горем пополам становились уютными.
Всё превращалось в жилые помещения, а я с удовольствием вносила свою лепту, понимая, что ничего больше не могу дать в ответ на еду и койко-место.
И вот теперь мы ехали “домой” и я жутко туда хотела, не сопротивлялась и внутри будто копошился комок змеек. Радостные, которые с облегчением вытирали пот со лба, эти топили за детёныша. Домашние — они были счастливы, что у нас есть жильё и их это приводило в восторг вот уже месяц. Подозрительные — эти косились на “странного Льва” и шипели.
— Лев, а ты… с кем-нибудь встречаешься? — как могла не нервно поинтересовалась я. Голос должен был звучать абсолютно невозмутимо, но дал петуха ближе к концу фразы.
— Что за вопрос? — вот у него быть невозмутимым получалось на “ура”…
— Ну просто… мы же соседи. Вот так вдруг кто придёт, а я и не знаю… — впервые я что-то такое спросила. Это как же меня приложило-то облегчением…
А ведь и правда, ну разве не мог человек за месяц соседства со мной кого-то встретить? На работе там, в командировке, ещё где… Мы же не были вместе двадцать четыре на семь, в конце-то концов.
— Ко мне никто уже давно не ходит, — с толикой усталости в голосе ответил Лев и стал смотреть в зеркала, чтобы перестроиться.
Удобно ему, можно делать вид, что отвлёкся на дорогу, а я тут мешаюсь.
Как только основной груз был сброшен… меня просто о-до-лел новый.
И сдерживаться почему-то не получалось.
Чего он такой ледяной статуй?
— И всё таки? — последний вопрос. Честно-честно!
Светофор.
Лев на меня обернулся.
— Прости, я не афиширую детали своей личной жизни, — вздохнул Лев.
Это ещё что такое?
Я отвернулась и постаралась проконтролировать вспыхнувшие щёки.
Какая дура… просто непроходимая.
— Ты хочешь об этом поговорить? — не унимался Лев в искусстве раскапывания моей могилы.
Да что это с ним? Он же меня поцеловал… месяц назад! Это что уже не считается? Можно же просто ответить “да” или “нет”! Хорош соседушка… вот про Мотю я всё знала!
— Нет, — слишком высоко ответила я.
— Не хочешь на обед поесть где-нибудь рядом с домом.
— Нет, — ещё выше.
Вот паскуда… всё настроение испортил.
Какая такая “личная жизнь”?
— Ну окей, ты тогда иди, — он остановился у шлагбаума. — А я по делам.
— Ладно, — я резко выбежала из машины и могла поклясться, что Левин смеётся глядя мне вслед.
Я ничего не понимала… что произошло и что с этим делать?
Тридцать восемь обезьян
Осознание накрыло меня в тишине. Я сидела на диване в одиночестве, с закрытыми глазами, и понимала, что улыбаюсь и впервые называю ребёнка “ребёнком”, будто до этого он был чем-то иным.
Вот теперь я в него по-настоящему верю.
Встала, дошла до зеркала и подняла свитер. Остро захотелось, чтобы уже был виден живот. Как будто это сделает нас ближе. Как будто чем больше натянется кожа, чем тоньше она станет, тем ближе мы будем друг другу.
А ещё хотелось, чтобы тоже, что буду чувствовать я, смог почувствовать Лев. Я полностью осознала, что это наше общее, и я его никуда уже от себя не отрежу.
Фу, блин, какая сентиментальщина! Самой противно!
Никакого живота, я конечно не обнаружила, но отметила, что бока стали будто плотнее, и вроде бы что-то даже эдакое появилось, но настолько не очевидно, что увидеть могла только я.
Эх… и это четвёртый месяц?
Весы упорно показывали сорок шесть кило, а я была все сорок семь. То-есть потеряла, да ещё без токсикоза.
Жизнь моя — страдание…
А вот в очереди у одной беременной десять недель и животище такой, будто уже рожать. Ну мне так показалось.
Пора пойти поесть…
Не успела я соорудить себе бутерброд, как раздался звонок в дверь. А у Льва то-очно был ключ.
На нашей красивой лестничной клетке стояла некая цаца.
Короткие белобрысые волосы (не пересушенные, симпатичненькие), свитерок, джинсы, модные кроссовки, которые стоят как моя жизнь.
— А ты знаешь вообще, — она наступала на меня, как пантера, а я пятилась в квартиру. — Что на чужом несчастье счастье не построишь, м?
Говорила Цаца красиво, поставленным голосом и даже стало немного неуютно. Всё-таки тон решает.
— Э-э…
— Не перебивай, — велела она. — Я не знаю, кто ты такая, — ехидная улыбка на губах Цацы, да она просто актриса какая-то ей богу. Всё так… ну как будто отрепетировано. — Но не кажется ли тебе, выскочка, что уводить мужчин… нехорошо? Особенно… жалостью.
— Ж-жалостью?
— Не. Перебивай!
Да уж, с этой так просто не справиться.
— Ты знаешь, что разлучницы всегда…
— Простите! — я решительно выкрикнула это и Цаца холодно вздёрнула бровь, как бы позволяя мне вякнуть. — А кого и с кем я разлучила? Вы кто?
— Не делай вид, что не знаешь, милочка… Я та, кто его понимает, как никто другой… Его ранимую творческую душу. Его… полёт фантазии. Он такой душевный человек, так разделяет чужие страдание…
...ага, а потом даёт визитку юриста.
— Лев — это несчастнейший и добрейший человек. И ему ничего не стоит разбить сердце. И такие как ты с его сердцем не справятся.
— М-м-м…
— Да, он немного… потаскун…
— Да что вы?
— Ну это вовсе ничего не значит. Но знай! Он ушёл к тебе уйдёт и от тебя!
— А ушёл-то он от вас, — я делала упор на “выканье” рассчитывая, что Цаца обидится, но она не обижалась.
Эта была явно поумнее предыдущей… где ж только Лев их берёт этих умничек. Снюхивается, пока я тут кукую? Не иначе.
Мудак!
Соседушка.
— Не ушёл. Я не держала. Он не телок, — меланхолично и капельку влюблённо ответила Цаца. Она прошла по квартире не разуваясь (овца) и огляделась.
Интересно, она раньше тут бывала? Это что, проходной двор?
— Хм… всё так… изменилось…
Бывала.
— Так если не держ…
— Ц-ц-ц, — процокала Цаца. — Все мы знаем, как мало нужно мужчине, чтобы проникнуться женщиной. Но Лев… такая сложная натура.
Да сколько можно его воспевать тут, как греческого бога? Сама же сказала потаскун.
— Но с правильной женщиной… он остепенится. Ему нужно спокойствие… забота… секс. Ну что ты можешь ему предложить… девочка?
— М-м… и правда. Ничего. Но я… его дочь, — занавес!
Глаза Цацы вытаращились, как у лягухи, щеки стали пунцовыми.
Поверила.
Ну а что? Выгляжу я вдвое младше её, ну уж не на тринадцать конечно, но мало ли сколько лет потаскуну нашему. Может она к нему в паспорт не заглядывала.
— Д-дочь? — прошептала Цаца. — Какая ещё дочь…
— Внебрачная. Ага, — с улыбкой и теплотой ответила я.
— А все говорят… что Лев жениться собрался…
— На ком? На ком мой отец собрался жениться? — обеспокоенно воскликнула я, как о-очень плохая актриса, а Цаца с готовностью втянулась в диалог.
Актриса. Всё ясно. Причём полёта, наверное, не очень высокого. Мою фальшь не распознала.
— Ну молоденькая профурсетка… она его обманывает, — шёпотом последнее слово, для пущей драмы.
— Да… вы… что… — и я села на стул, прикрыла глаза рукой, поглядывая на Цацу сквозь растопыренные пальцы. — Поверить не могу…
На самом деле есть хотелось безмерно и играть до конца было тяжко. Выгнать бы претендентку на руку-сердце-рыжую макушку, поскорее. Не из ревности… мне бы чисто пожрать, потом пускай возвращается.
— Мы тоже, — Цаца села на стул рядом, начала машинально переставлять с места на место предметы, видимо, оживляя сцену беседы “Дочери и будущей мачехи”.
Итак… акт второй. Блудный отец.
Сцена первая. Страшная правда!
На сцене: актриса больших и малых драматических театров Софья Обломова и Цаца, заслуженная шмара России