Анцерб

– Ты ведь прекрасно знаешь, "Анцерб" никогда не преследовал грандиозных целей. Наша задача – помогать простым людям. Способствовать их передвижению через таможенные барьеры, спасать из лап политсыска, вызволять из казематов. Но, даже несмотря на это, за эти три года мы многого добились. Ольшевский сидит смирно, жнецов на Западе стало значительно меньше; новых не засылают, а старые не рискуют совершать облав. Представители "Анцерба" просочились уже на Восток и в Перешеечную область.

– Не спорю, данное утверждение весьма правдиво. Но вы все еще далеки от Центра, и кроме локального уничтожения представителей политсыска и их вотчин мало продвинулись. Диверсии выверенные, но точечные и недостаточно результативные. Вы пытаетесь сразить великана уколом иголки, – собеседник Оберга пожал плечами. – Помогаете сотням, тысячи все еще захлебываются в крови. К тому же, действия действительно можно поактивнее предпринимать, пока внимание Трех устремлено к гражданской войне не юго-западе и оппозиционным выступлениям Хорста на Севере.

– Ты так легко рассуждаешь о таких вещах, Иммануил; неужели думаешь, что все настолько просто? Что уж сам в тени остаешься?

– Род деятельности предполагает, – названый Иммануил отсалютовал Авдию бокалом с ромом. – Или может, ты думаешь, что ваши диверсии сложнее и опаснее, чем контрабанда оружия? Что снабжать тебя или Хорста легко? Иванко хотя бы по-крупному играет, а ты все боишься, – мужчина залпом осушил бокал, оправил воротник накрахмаленной белой рубашки, столь эффектно подчеркивающей смуглость мужской кожи. – Впрочем, вы каждый свою роль отыгрываете, не желая ни сотрудничать полноценно, ни активно людей привлекать. Попрятались, кусаетесь, как мошки, да нашему исполину все нипочем. Вон, Трое свой выводок уже потихоньку начинают к инаугурации готовить, хотя года два-три еще впереди.

– Ох, Грин, я полагал, что тебе выгодно нынешнее положение дел, а ты, оказывается, о благополучии родного отечества беспокоишься, – саркастично проговорил Авдий в ответ.

– Не приписывай мне излишнего благородства. Правда в том, что если твои выступления или противоборство Хорста задушат, то и поставлять мне товары будет некому. Жаль рушить империю, которая строилась таким непосильным трудом.

Оберг промолчал, зная, что обсуждение не приведет ни к чему. Он обернулся к окну, и взгляд его устремился мимо высоток и драматичных шпилей к линии горизонта, к бурлящей реке, что разрезала город на две части.

Там, у заточенной в гранит набережной реки Аэстас, раскинулись тихие жилые кварталы и маленькие уютные заведения. В одном из них – букинистическом магазинчике, срощенным с кофейней, где по окнам тянулись желтые гирлянды-лампочки, – сидела Ариса Хафнер. Она отвела взгляд от экрана телефона и сделала еще несколько небрежных штрихов в альбоме для рисования. Масляный карандаш легко скользил по бумаге, и не было ни малейшей возможности уловить, какие чувства скрываются за этими движениями; в эскизе будущего граффити читалась несокрушимая воля, сокрытая агрессия, настоящий вызов, но эмоции, которые рождали изображение на бумаге, отличались кардинально: волнение, липкий страх, мучительная тревога. Дела принимали совершенно иной оборот; будто мчащийся на всех порах поезд сошел с рельс и летел в пропасть, лишь ускоряясь. Девушка на короткое мгновение даже не узнала альбома в своих руках – десятки листов, изрисованных эскизами и вариантами агитационных материалов, большая часть из которых уже воплощена в жизнь уличными артами, листовками, вброшенными в информационное пространство символами… Ариса понимала: даже если сейчас повернуть обратно, свернуть обширно разросшуюся за последние месяцы детальность "Анцерба" – ничего не измениться, инерция потянет дальше. Движения ни остановить, ни затормозить… И непонятно, что ждет в пропасти.

Ариса рассеянно взяла чашку с кофе, но тут же поставила ее на стол. Заправила за ухо прядь густых рыжих локонов – аромат ванильного парфюма смешивался с приторным запахом краски для волос, – и безжалостно смяла неудавшийся эскиз, вымещая на молочном листе бумаги все свои переживания о судьбе брата. Харрисон рисковал, постоянно рисковал – это уже даже нельзя было назвать прогулкой по лезвию, это было вальсирование со Смертью на острие.

Скомканный лист направился прямиком в сумку. Все улики должны быть уничтожены подальше от любопытных глаз (даже если таковых рядом не наблюдалось). Ариса планировала: вернуться домой, закинуть черновики в камин, чтобы смазанные рисунки вспыхнули пламенем и обратились в пепел. Нужные варианты агитационок показать деду и, получив одобрение, направиться перед рассветом к выбранной стене городского парка, где уже утром для глаз прохожих расцветут увитые плющом и цветами терракотовые черепа, лежащие на узнаваемой символике правительства Трех… Все зиждется на почитаемых образах, и именно их святость нужно рушить первым образом.

Легкий укороченный кардиган непозволительно низко сполз по плечу, на долю секунды приоткрыв кружево персикового белья. Ариса торопливо оправила одежду, оглянувшись; в кофейне только и были, что уставшая дремлющая за стойкой бариста, да сидевший в другом конце крохотного полутемного помещения мужчина лет тридцати. Хафнер задержала на втором посетители взгляд. Он проводил здесь почти каждый вечер (и почти каждый вечер они перекидывались с Арисой одним-двумя безмолвными взглядами, изредка улыбаясь), занимал удаленный столик, сокрытый стеллажами, разросшимися монстерами и папоротниками, и работал за ноутбуком. Дорогая спортивная машина мужчины, стоявшая у старого помещения букинистического магазина, среди скромных домишек и атмосферной, но давно нереставрированной набережной, выглядела инородно, абсолютно чуждо. Сам незнакомец атлетически сложен; одет просто, но со вкусом; добротно, но непримечательно. Разве что функциональные часы бросались в глаза. Пальцы длинные, прямые. Красивые кисти и предплечья. Темноглаз, гладко выбрит, черные волосы уложены назад; очерченная линия подбородка – его портрет, нарисованный углем, затерялся среди эскизов Арисы, вновь поймавшей себя на бесцеремонном рассматривании незнакомца. Помимо того, что мужчина объективно был притягателен, существовало еще кое-что, заставляющее девушку раз за разом цепляться за него взглядом: в его облике не было ничего, что могло бы вызвать ассоциации с тем, кто он есть на самом деле. И именно это настораживало и наталкивало на определенные мысли.

Ариса обернулась через плечо и пересеклась с внимательным ответным взглядом, но, вместо испуга или желания поскорее отвернуться, она внезапно улыбнулась. В районе солнечного сплетения задрожало и запульсировало, расползаясь по телу обжигающим теплом. Незнакомец же непроизвольным движением кончика языка облизнул верхнюю губу. Почти интимно. Девушка сглотнула. На улице с ревом пронеслись несколько мотоциклистов.

Мужчина разом осушил грубоватый стакан с холодным кофе и, закрыв ноутбук, поднялся, устремляясь к Арисе. В глазах его плясали черти.

В душе же Давида Хафнера отплясывали с совестью сомнения; уже несколько часов как он должен был быть в своей чудесной квартире; той самой, о которой мечтал с самого детства, но… Возвращаться в пустое холодное пространство не хотелось – там с новой силой нагрянут мысли, и проще утопить их в работе до полуночи, оставшись в офисе. Хотя вокруг только и говорили, что о подрыве "Спаркла", а потому укоряющие призраки семьи витали рядом.

Сколько лет он не видел родных? Шесть? Восемь? Да даже если бы Давид и захотел встречи – слишком опасно, приведет за собой хвост… Жнецы не преминут возможности проследить за коллегой; а он слишком хорошо понимал, что собой представляет "Анцерб" и кто его возглавляет. Давид не был глуп, давно уже срастил факты и сопоставил происходящее, с ужасом осознав, что является членом семьи преступной группировки.

Семьи, которой для младшего Хафнера уже не было.

Харрисон отрекся от брата, отказалась от внука бабушка; дед, с разочарованным пониманием отнесшийся к выбору Давида, не мог все же допустить риска общения. Ариса… Ариса любила младшего брата, но простить не могла (или тому виной стало чрезмерное влияние Харрисона?).