04.1912

Сжимая пальцы до посинения, до совершенного онемения, Мэри сидела, вытянувшись, в кэбе, как неживая, сверлила взором свои колени и напряжённо думала. До встречи с Лиззи оставалось совсем немного: кэб уже бодро застучал колёсами по Ноттинг-Хилл Гейт. Мэри всё так же смотрела на свои колени и собиралась с духом. Смелости у неё оставалось с напёрсток, а напряжение росло и окутывало её липкой паутиной.

— Приехали!

Она даже вздрогнула, когда кэбмен вдруг весело осадил лошадей и бойко окликнул её.

— Мисс, приехали, — напомнил он терпеливо, — мы на месте.

Мэри тут же неуклюже закивала. Она крикнула кэбмену:

— Да-да, конечно! Благодарю вас, сэр! Вы очень мне помогли!

Кэб умчался так лихо, словно бы кэбмен предчувствовал, что с Лиззи лучше не встречаться. И, действительно, это было так. Мэри помялась на дорожке, поправляя воротнички и что-то отыскивая в карманах, попыталась вдохнуть свежий воздух, хотя грудь у неё так сдавило, что лёгкие не желали раздуваться, грустно поглядела на соседние дома и несколько раз переступила с ноги на ногу. На нижнем этаже домика, который она снимала для Лиззи, ещё горел свет, значит, Лиззи не спала. Если бодрствовала служанка, которую Мэри забрала из отчего дома, свет был только в окошках, выходивших на задний двор. Мэри снова вздохнула, переплела пальцы и неуклюже зашагала к родному порогу. Аренда этого домика дорого ей обходилась: иногда не хватало денег даже на самое необходимое. Мэри давно забыла, когда покупала себе новые платья или туфли; чтобы соответствовать господам Флэнаганам, она научилась придавать старой вещи вид едва купленной и подсчитывать каждый пенни. Подробнейший список всех доходов и расходов Мэри держала в ящике прикроватной тумбочки и обновляла его ежедневно. Чтобы обеспечить Лиззи достаток и благополучие, Мэри не могла ослабить бдительности ни на минуту. Бесконечные тяжёлые раздумья о воспитании сестры и сопряжённых с этим тратах быстро сделали Мэри взрослее. Когда она уходила из дому, незнакомец мог бы спутать её с подростком. Сейчас, хотя прошло всего несколько лет, Мэри уже выглядела намного старше — и иногда, если на неё нападала задумчивость, даже казалось, что ей больше лет, чем на самом деле. Теперь у Мэри часто болела голова по утрам, порой сжималось в тяжкий ком и отказывалось стучать сердце, а мечты, которые она лелеяла в юношестве, были давно уже мертвы, забыты и похоронены.

Мэри поднялась по гладким ступенькам и негромко постучала, чтобы к дверям подошла Кэт, но открыла ей не Кэт, а Лиззи.

— Добрый вечер, — окинув её сумрачным взглядом, пробубнила Лиззи и посторонилась.

Темноволосая, бледная Лиззи предпочитала платья серых оттенков, и в полумраке, который наступал с порога, её тонкая фигурка словно растворялась. Лиззи всегда посматривала колко, исподлобья, как зверь, просчитывающий следующую атаку, и Мэри она не улыбалась уже давно — так давно, что Мэри могла бы забыть, когда именно, если бы не знала точно: в последний раз она застала улыбку на лице Лиззи накануне их отъезда из родительского дома. Лицо Лиззи обрамляли, заключая в прямоугольную рамку, тускло блестящие тёмные локоны. Мэри вдруг подумалось, что Лиззи пора подстричь чёлку.

— Почему ты ещё не спишь? — Мэри неловко снимала обувь под тяжёлым, как камень, взглядом сестры. — Уже поздно. Я велела тебе ложиться, не дожидаясь меня.

Лиззи выставила острый подбородок и фыркнула:

— Кэт мне разрешила.

Мэри устало вздохнула и покачала головой. Кэт, низкорослая бойкая шотландка, знала сестёр Джеймс с детства и за время работы у их родителей, кажется, нисколько не изменилась. Для Мэри она была человеком без возраста: у неё по-прежнему было лишь несколько морщинок в уголках глаз, густые, не сбрызнутые сединой волосы, живой взор и проворные, привыкшие к работе грубые руки. Кэт выглянула из дверей и тут же потупилась. Лиззи была её любимицей. Что Лиззи ни попросила бы, Кэт никогда не могла отказать.

— Ведь я уже говорила об этом, Кэт, — тихо сказала Мэри, — пожалуйста, не давай ей воли.

Лиззи перевела на Кэт выжидающий взгляд.

— Простите, мисс Джеймс, — тут же повесила голову Кэт и сложила на груди руки, — но Лиззи так упрашивала, просто сердце разрывалось!

Лиззи гордо покивала, её грудь тут же раздулась, как у петуха, одержавшего победу в битве. Кэт продолжала бормотать невнятные извинения. С тех пор, как Мэри забрала её к себе, Кэт неизменно обращалась к ней в подчёркнуто уважительном тоне: «мисс Джеймс», и Мэри это подчас казалось странным. Не так давно Кэт обращалась к обеим сёстрам по имени и даже могла устроить им взбучку. Впрочем, взбучки получала Лиззи (в особо вопиющих случаях); Мэри же с раннего детства отличалась скромностью и покорностью.

— Впрочем, — она снова обвела служанку и сестру взглядом, — поскольку ты не в постели, Лиззи, мы можем поговорить сейчас. Я считаю, что это нужно обсудить как можно скорее.

С лица Лиззи тут же исчезла горделивая усмешка. Она приподняла плечи, как нищий, пробирающийся по грязным улочкам Сохо непроглядной ночью, и аккуратно повернула голову к Кэт. Та напряжённо смотрела на Мэри и ждала.

— Кэт, пожалуйста, подожди на кухне. Элизабет, пройдём в гостиную.

Кэт, казалось, задеревенела. Тем не менее, она неуклюже тряхнула головой и пробормотала:

— Да, мисс Джеймс.

Лиззи изогнула одну бровь. Она так и не сдвинулась с места.

— Это очень важно?

— Да, — сухо подтвердила Мэри.

— И срочно?

— Более чем.

Кэт вдруг вцепилась в воротник платья, словно тот душил её. На лбу у Кэт вдруг проступили голубые канаты жил.

— Мисс Джеймс, — проскрежетала она таким тоном, словно полминуты назад сломала зуб, — пожалуйста, я хотела бы с вами…

— Позже, Кэт, — отрезала Мэри. — Элизабет, пойдём.

Гостиная была обставлена так бедно, что могла бы показаться голой. Из удобств здесь имелись лишь узкий тёмный диван, кресло, скромный низкий столик и толстый старый ковёр, который Мэри прихватила из дома. Над диваном висела в тяжёлой раме большая фотография Лиззи: её удалось сделать после нескольких попыток, поскольку Лиззи всё время вертелась и скучала на стуле, пока фотограф суетился у тощего штатива. Заставить её взглянуть в объектив камеры так и не удалось: Лиззи жаловалась, что её это пугает, поэтому на снимке она получилась в профиль. Тени наползали на её лицо, скрадывая раздражённый изгиб тонких губ и гневно вздёрнутые дуги бровей. Её волосы почти сливались с темнотой стены сзади.

Живая же Лиззи, как скованный цепью каторжник, проковыляла к дивану и прилепилась к подлокотнику. Колющим, злым, недоверчивым взглядом бешеного пса, сорвавшегося с цепи, она поглядывала на Мэри и молчала. Мэри так и не села. Она прошлась от одного края столика к другому, сцепила на груди руки и быстро выдохнула. Волнение, снедавшее её, накатывало волнами и тут же отступало, забирая последние клочки самообладания.

— Элизабет, — после третьей прогулки сообщила Мэри, — я вынуждена попросить тебя начать собирать вещи.

Мэри старалась не смотреть на Лиззи, но всё же она зацепила ту краем взгляда — и поразилась злобе, которая вдруг мелькнула в прищуренных глазах.

— Зачем? — голос Лиззи сначала дрогнул — на мгновение — и тут же выровнялся. Он звучал глухо и бездушно, как постукивание столовых приборов в ресторане для богатых.

— Мой работодатель, — сглотнув, пояснила Мэри, — мистер Флэнаган, намерен переехать в Америку. Он отправляется с семьёй на трансатлантическом пароходе «Титаник»…

— О котором всё время писали в газетах? — уточнила Лиззи и аккуратно уложила руку на подлокотник.

— Да, — Мэри чуть удивлённо взглянула на неё, — именно на этом пароходе мистер Флэнаган с семьёй отправляются в Нью-Йорк. Поскольку я работаю у мистера Флэнагана гувернанткой, я должна буду проследить за своей подопечной, Шарлоттой. Мистер Флэнаган был так добр, что уже приобрёл билеты для меня и для тебя…

В глазах Лиззи мелькнула светлая искра, и кровь у Мэри в жилах потеплела. Тяжёлые невидимые обручи, сдавливавшие ей грудь, спали, и Мэри сумела вдохнуть.