Страница 11 из 156
— Что же с ним произошло? — воскликнула супруга инженера и прижала руки ко рту. — Неужели… утонул?
— Да что вы? — мисс Мэйд сразу помрачнела. — Не знала я, что он был в весьма дружественных отношениях со спиртным. Этот врун, этот обманщик как-то раз, будучи глубоко пьян, январской ночью пошёл домой через половину города. Ноги некрепко его держали, и он замёрз до смерти в одной из подворотен, как последний нищий. Сколько же горя доставил он своей бедной седой матушке и мне, так верившей в его благородство!
Женщины с осуждением зафыркали и стали качать головами. Супруга врача высказалась:
— Да, много таких молодчиков мой муж повидал на своём веку! Утешьтесь, дорогая, муж-пьяница куда хуже мёртвого жениха!
Мисс Мэйд для приличия утёрла глаза платочком, хотя Лиззи была уверена, что её глаза сухи.
— Моё сердце было разбито, — примерно такими словами мисс Мэйд начала уже шестой рассказ о своих неудачных любовных планах, — но, к счастью, когда приличествующий для траура срок истёк, взгляд мой упал на…
Лиззи тут же уставилась в окно. Пьянство и излишняя доверчивость принесли беду и в её дом, когда её дед, спокойный и сдержанный врач-хирург, потерял бабушку, что скончалась во сне, пока дедушка спал на соседней половине кровати. Трёх месяцев хватило, чтобы превратить уважаемого врача в опустившееся ничтожество, а через восемь месяцев же он лёг в могилу. Эти восемь месяцев уничтожили прежнюю жизнь Джеймсов и отобрали у них почти всё. Вначале отец работал на пределе сил, а затем, через полгода, подцепил тиф от пациента и скончался. Тремя месяцами спустя, прорываясь сквозь скандалы и слёзы, Мэри отстояла своё право работать гувернанткой и оставила мать одну, а Лиззи пошла за сестрой, потому что стены дома, где скончались её отец и дед, стали ей противны. Кроме того, Мэри была слишком занята, чтобы следить за сестрой, а именно свободы Лиззи и не хватало. Она совсем не хотела учиться, чтобы Мэри и из неё сделала унылую гувернантку; впрочем, Лиззи не могла ответить себе на вопрос, чего же ей тогда хочется. Одного она не желала точно: выходить замуж, как мама, и работать гувернанткой у высокомерных богачей, как Мэри. И то, и другое было для неё одинаково противно.
«А вот было бы здорово, если бы капитан меня увидел и сказал: «Слушай, Лиззи Джеймс, не хочешь ли служить юнгой под моим началом?» — вдруг подумала Лиззи и сразу усмехнулась. — Но, конечно, такого не бывает. Читай книжки или не читай, а всё равно, даже если попросишься на корабль, наверняка будут придираться, что девочка, или требовать, чтобы родители отпустили, а то и это, и другое сразу. А мама и Мэри меня не отпустят, конечно. Ещё чего, мама и Мэри-то с трудом дала уйти в гувернантки, а ведь в гувернантках ходить — это не моря рассекать!
Но, если я спрячусь тихонько там, где-нибудь, когда все уже спустятся с корабля и останется только команда, а потом подойду к капитану и буду просить, то он просто не сможет мне отказать! Вот и славно будет: никакой больше Мэри. Скорее бы уже приехать!»
Поезд для второго класса плавно притормаживал у платформы.
Раннее утро десятого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года выдалось для семейства Дойлов слишком уж беспокойным.
Никто не посмел бы сказать, будто эта семья хоть когда-либо прежде знала спокойствие. Тем не менее, нынешние их сборы, всегда лихорадочные, сумасшедшие и злобные, отличались от всех предыдущих.
Миссис Дойл приходилось сбегать от кредиторов разнообразнейшими способами. В самом начале своей супружеской жизни она покинула родной город на крупе полудохлого коня, закрываясь чужой соломенной шляпой и придерживая у груди люльку с младенцем. Она вынуждена была сбегать в телеге с сеном, она пробиралась в другие города под видом мужчины, тогда как супруг её притворялся женщиной и вёл с собой детей. Как-то раз она даже просидела целую ночь, спрятавшись под изорванным тряпьём пугала и дрожа от ноябрьского холода, пока кредиторы и переполошенные ими фермеры носились туда-сюда с фонарями. Миссис Дойл обладала отличными навыками маскировки и бегства, она перевоплощалась так умело, что, наверное, обставила бы многих невероятно популярных нынче актрис.
Этот же побег с самого начала показался миссис Дойл каким-то неправильным. Прежде всего, она никогда не бывала раньше на пассажирских лайнерах. Корабли-то она, конечно, видала, не зря жила в портовых городах, и видала всякие: от утлых коробчонок до величественных пароходов. Только вот одна-единственная фотография «Титаника», которую ей гордо подсунул муж, поразила её так, что она надолго лишилась дара речи.
— Ты… ты правда хочешь нас на этом повезти? — воскликнула миссис Дойл и боязливо притронулась ногтем к фотографии. Ей всё казалось, будто она оскверняет святыню.
Мистер Дойл на этот раз продемонстрировал удивительно редкую для себя практичность. Он посмотрел на миссис Дойл с замечательным спокойствием и произнёс:
— Ну да. Отличные я отхватил для вас билеты, верно?
Миссис Дойл с сомнением повертела билеты в руках. Эти бумажки казались ей какими-то хрупкими и совсем не надёжными, посему она носила их свёрнутыми в небольшой рулончик и помещёнными в кошель, который она хранила на цепочке, что спускалась с шеи на грудь. Миссис Дойл не удосужилась прочесть, чьи именно фамилии проставлены на этих билетах, поскольку на первых двух они были знакомыми и подходящими. Правда, сегодня и сейчас на глаза ей, как назло, попалась ещё одна из странных афер дорогого супруга. Миссис Дойл взвыла и схватилась за сердце.
— Почему Дойлов на этих билетах только два: я и дочь? — закричала она. — И что это за Блэксуорси… Что за Блэксуорси?
— Отец и сын, — спокойно ответствовал мистер Дойл. Проворачивать такие трюки ему было уже не впервой, но, увы, супруга его об этом до поры до времени не знала, — именно у них я выиграл два оставшихся билета.
— Так ты ещё и билеты выиграл в карты? Ты же говорил, что купил их!
— Половину… — уклончиво ответил мистер Дойл. — Корабль просто шикарный, как бы мне хватило денег на всех?
— Лучше бы ты взял да потратил их на что-нибудь другое! — возопила миссис Дойл и покачала головой. — Зачем нам такая роскошь, если нужно бежать, мы уплыли бы и на какой-нибудь барже!..
Тут мистер Дойл впервые как-то сдулся и, словно бы извиняясь, стал размахивать руками.
— Нет, жена, положительно, я не знаю, что пришло ко мне в голову, вероятно, уже тогда я был пьян как свинья, потому что иначе я сделал бы все так, как ты говоришь…
— Ну и какого же чёрта потянуло тебя надраться?! — чуть ли не зарыдала миссис Дойл.
— Сам не знаю, и понятия не имею, каким ветром меня занесло к «Стар Лайн», но у меня уже было два билета на «Титаник», и я подумал, что было бы неплохо прикупить ещё столько же! — мистер Дойл, хоть и казался несколько сконфуженным, однако, явно не собирался ни извиняться, ни испытывать угрызения совести.
Миссис Дойл, впрочем, была уже далеко не так наивна, чтобы уповать на глас его лучших побуждений. Мистер Дойл был до мозга костей авантюристом, и, возможно, если бы ему повезло родиться у обеспеченного лорда и получить надлежащее образование, когда-нибудь его дерзкие идеи и страсть ко всему необычному и рискованному принесли бы плоды, полезные для христианского общества. Только, к сожалению, мистер Дойл был рождён в небогатой и достаточно консервативной семье, и самые отчаянные его авантюры заканчивались на том, что он сажал на шею всё новых и новых кредиторов и всё меньше шансов на светлое будущее оставлял измученной семье.
— Да как теперь нам, а? — вскричала миссис Дойл, и на глазах у нее выступили слёзы. — Ты и мой сын будете плыть как какие-то Блэксуорси, а мы с дочерью — под своей фамилией… как на нас посмотрят? Позволят ли нам…
— Всё хорошо, не переживай, — мистер Дойл приобнял жену за плечи, хотя она совсем не горела желанием терпеть его навязчивую нежность, и улыбнулся, излучая бесшабашную уверенность старого портового работника. — Моя фамилия мне дорога, как и тебе, жена, поэтому я разорву в клочья билет «Титаника», едва ступив на американскую землю, и вновь стану Дойлом, каким я был наречён, и буду носить эту фамилию гордо, ничего не боясь!