Вторжение

— Братцы, ведь слышали уже от товарищей, что творят в наших деревнях ироды литовские! За такое их бить смертным боем — да бить с оглядкой, с умом. На дороге ляхов встретим, всех поганых положим — у каждого из нас ведь по пищали, да запасные нынче имеются… Но понимать нужно и другое — вороги как узнают, что черкасов кто-то перебил, уже не с песнями пойдут по дороге, а настороже, готовыми к бою. И там, где лес ближе всего к зимнику выходит, там вороги прежде всего засады ждать будут.

Я на секунду прервался, переведя дыхание — после чего продолжим с жаром, заряжая воев:

— И мы их ожидания оправдаем! Коли за деревьями потолще да покрепче встанем и схоронимся надежно, коли без команды моей никто раньше времени огня не откроет, засады не выдаст — все одно людишек литовских в землю стылую положим!

— Гойда!!!

…Я действительно решил организовать засаду в самом очевидном для нее месте — потому как сильно далеко от зимника с опушки по конным палить, только ворон смешить! Нет, бить нужно наверняка — и потому я рискнул разместить людей за наиболее толстыми вязами да дубами в тридцати шагах от дороги, отдав трофейные пищали лучшим стрелкам (хотя почитай все мои стрельцы довольно метко и быстро бьют из мушкетов). Но при этом атаковать я решил уже после того, как голова и средняя часть колонны вражеских всадников проследует место засады. Пусть расслабятся, бдительность растеряют… Кроме того, на наезженной санями, да притоптанной конскими копытами широкой тропе, метров за сто от наших лежек мы вбили в землю два кола, растянув между ними аркан чуть выше человеческой щиколотки — и замаскировав его снегом. Так, коли кто из всадников спешно рванет вперед, от наших выстрелов, то в спешке налетит на аркан — и устремится навстречу с землей вместе с лошадью, ломаю шею или конечности!

Но как метко говорится в поговорке — хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах…

Глава 3

Ожидание противника в засаде сильно затянулось — тем более, что время в предвкушении боя итак тянется вдвое, а то и втрое медленнее… При это в голову невольно лезут всякие безрадостные мысли, например: не сегодня ли мой последний день? Или — если меня ранят, успеют ли помочь соратники? Не придется ли резать руку или ногу при воспалении? А как примут дома калеку?

Вои перегорают, теряют боевой запал — да и попросту мерзнут без движения в заснеженном лесу. Кисти приходится греть в беспалых рукавицах — но даже в них ладони здорово замерзают, теряют чувствительность. А в бою из-за одеревеневших от холода, не слушающихся пальцев можно запросто опоздать с выстрелом — и тогда твоя пуля лишь рассечет воздух. Учитывая же скорость перезарядки фитильных пищалей — которая также неминуемо упадет! — первый промах может стать и последним…

В свою очередь враг, коему уже расставлен капкан, лезть в него покуда не спешит. И, увы, поторопить ляхов — мол, пора бы вам и честь знать, паны шляхтичи, мы вас уже ждать замерзли! — никакой возможности у меня нет…

Между тем интервенты, по всей видимости, занялись грабежом всего и вся — похоже, мы натолкнулись на отряд польских фуражиров. Иначе как объяснить столь долгое ожидание — не черкасскую же чернь они хоронят⁈ Хотя…

Но вряд ли.

…Ожидание наше затянулось часа на полтора, не менее. После чего в сторону засады повеяло довольно сильным запахом горелого — а вскоре из-за деревьев стал заметен и плотный столб черного дыма, отвесно поднимающегося к небу.

Вопрос с «резервной базой» отряда решился окончательно — жилого фонда, по всей видимости, больше нет… Но, пожалуй, это даже и хорошо — ибо нет больше и никаких сомнений на его счет. А кроме того, сжигая мертвую деревню, поляки оказали нам ценную услугу — ведь судя по прямому дымному столбу, ветра нет и на открытой местности. Следовательно, наши пули будут лететь точнее… Спасибо вам, ляхи, дали поправку!

— Никола!

Я негромко подозвал ординарца, и последний тотчас откликнулся:

— Да, голова!

— Вставай-ка на арты, молодец, да поспеши к Грише Долгову — пусть свой десяток сюда возвращает. Коли поганые зажгли деревню, вряд ли они теперь уже сунутся в лес…

Мой верный товарищ тотчас побежал к оставленным чуть в стороне лыжам, неприкрыто радуясь возможности подвигаться и пройтись по лесу рысцой, греясь на ходу. А я тотчас обратился к оставшимся стрельцам и казакам:

— Все братцы, скоро ляхи будут здесь! Варежки снимайте, пальцы начинайте растирать, грейте дыханием — чтобы в бою не подвели. Да руки и ноги попеременно напрягайте — все одно хоть чуть-чуть, но кровь разойдется.

Ратники послушно последовали моему верному, но немного запоздалому указанию — а вскоре, минуты через три-четыре, на зимнике, ведущем из горящего села, показались (наконец-то!) и наши вороги…

В общем-то, я угадал — судя по «затрофеинным» в деревне саням, в настоящий момент нагруженным мешками с зерном, окороками, салом, тушками мяса и цельными рыбинами, только-только покинувшими ледники, мы столкнулись с отрядом фуражиров. Командир последних — человек весьма рачительный, и на гражданке наверняка является настоящим хозяином; помимо лошадей покойных черкасов (также нагруженных, кстати, торбами с крестьянским овсом), он увел из горящего села и всю уцелевшую скотину, сколотив немалый такой обоз!

Но помимо прочего — ведущий фуражиров шляхтич человек весьма крепких нервов, имеющий опыт и в военном деле. Ибо, во-первых, тела перебитых воров нисколько не смутили вражеского командира, на совесть выполнившего поставленный перед ним приказ добыть продовольствие. Иной бы на его месте начал бы суетиться, попробовал бы разведать, куда ушли лыжники, перебившие казаков, а то и вовсе поспешно развернул бы отряд назад, покуда цел! Но нет, не испугался, не бежал, не стал делить людей… Ну а во-вторых, мой противник довольно умело построил своих ратников как раз на случай возможного столкновения с засадой. Так, шагов за сто впереди обоза следует разъезд из десяти всадников; еще десяток ляхов сели править санями. Наконец, оставшаяся часть отряда замыкает колонну, ведя за собой черкасских лошадей. Этакий буфер — если вдруг кто решится атаковать с тыла, на их пути как раз окажется небольшой табун запорожских коней!

Теоретически, кстати, это возможно — тот же десяток лыжников Долгова мог бы начать преследование по зимнику…

Так вот, не доезжая полутораста метров до опасного участка, где лес подходит практически вплотную к самой дороге (участка, занятого нами!), половина головного разъезда ляхов спешилась — и неспешно двинулась вперед, держа в руках кавалерийские карабины с фитильными или колесцовыми замками. Что же, их оружие надежно, практически не дает осечек — и готово к стрельбе в любой миг, в отличие от наших пищалей!

— Братцы, не шевелимся, не переговариваемся. Фитили запалите и закрепите в жаграх — но бьем наверняка, только по моему выстрелу. Сейчас же подпустим ляхов поближе, покуда они нас не заметили… И огонь ведет только второй десяток — третий молчит. Кожемяка — а вот на твоих лучников у меня самая большая надежда!

Никита ничего не ответил — но это в порядке вещей… А вот как после полутора часов ожидания на морозе поведет себя порох, заранее засыпанный в стволы фитильных пищалей и на запальные полки — вот это хороший вопрос… И ведь уже не перезарядишься — голый подлесок хоть и скрывает спрятавшихся за деревьями стрельцов и казаков до поры до времени, но коли мы начнем менять порох в мушкетах, орудуя шомполами и пороховницами, враг заметит нас еще издали…

— Бьем шагов за семьдесят, не раньше. Пока пищали приставьте к деревьям, чтобы стволы не торчали… Да сами присядьте, не маячьте.

Семьдесят шагов или саженей — это что-то около пятидесяти метров. Расстояние, на котором опытных стрелок может попасть из мушкета в цель размером с человеческий корпус уже довольно точно… Отдав свой последний приказ, я и сам присел — да легонько постучал по стволу ружья, растрясая порох.

Ну, ляхи, не подведите!