Вторжение

Понимая опасность вражеских стрелков, я тут же перехватил в левую руку саблю, чтобы правой вытащить первый пистоль; в этот раз я целюсь больше по наитию, воспринимая оружие как продолжение руки. Благо, что разделяющее нас расстояние позволяет взять прицел навскидку, на уровень живота… Между тем, первый из ландскнехтов уже вскинул мушкет к плечу! Но, опережая выстрел противника, я успеваю нажать на спуск…

Выстрел!

Шагнув вперед, за пределы порохового облака, я отбрасываю в сторону разряженный самопал, чтобы тут же рвануть из-за пояса второй — времени в обрез! Первая пуля нашла цель — скрючившийся мушкетер, держась руками чуть повыше живота (на уровне солнечного сплетения), оседает на землю. Зато второй немец успел сообразить, откуда стреляли — и развернувшись в мою сторону, уже нацелил на меня мушкет!

В то время как я прицелиться уже не успеваю — и практически вслепую тяну спусковой крючок…

Выстрел!

Спину ожгло диким, первобытным страхом — благодаря ему я инстинктивно рванул в сторону, прижавшись спиной к обшитой деревом стенке редута. Вовремя! Мне удалось всего на мгновение опередить мушкетера, и пуля его лишь свистнула рядом… Впрочем, куда ушла моя, также неизвестно — и времени узнать результата стрельбы нет. Ибо в мою сторону уже ринулся очередной противник с длинной и довольно широкой в лезвии шпагой (в сущности, больше похожей на облегченный меч) в правой руке — и кинжалом-дагой в левой. Причем клинок последней еще и граненый у острия! А то, с какой скоростью и точностью враг нанес первый укол шпаги, однозначно говорит о навыках умелого фехтовальщика…

Пожалуй, этот офицер (также облаченный в недешевый дублет с кожаными вставками и успевший нахлобучить на голову шлем-морион) будет поопаснее целящегося в меня мушкетера!

Я отразил первый укол ударом сабли, отведя острие шпаги влево — и тут же с силой рубанул от себя, целя в голову соперника. Однако тот молниеносно среагировал — не подставляя кинжал под лезвие кылыча, а просто отшагнув назад! Да так быстро и точно, словно танцуя… И вновь укол немца, снизу вверх, в лицо! Парировать его я не успеваю — приходится уворачиваться, скрутившись вбок, словно от апперкота. Но враг делает подшаг, стремительно сближаясь — и прежде, чем я сумел бы отпрянуть назад, достает граненой дагой правую руку!

В этот раз кольчужная защита меня не спасла, и бицепс обожгло острой и резкой болью, заставив вскрикнуть и отступить назад… И еще один прямой укол шпаги, для разнообразия нацеленный в грудь! Пятиться больше некуда — я уперся спиной в стенку редута; пытаясь отбиться, рублю саблей наотмашь, перехватив рукоять обеими руками… Мне удалось париповал смертельный удар в сторону — но враг вновь стремительно сближается! И коротко бьет дагой точно в живот…

Граненый наконечник вражеского кинжала с легкостью пронзил кафтан и сумел пробить прочные стальные пластины калантаря, расположенные на животе. Не остановила его и поддетая под броню стеганка… Но немец не рассчитал силы удара, недооценил и прочность моей брони — и вместо смертельного, проникающего ранения в живот, я получил лишь неглубокую колотую рану брюшного пресса.

— Н-н-на-а-а-а!!!

Страх смерти, да жгущая боль в руке и брюхе, разожгли во мне такую ярость, что я буквально зарычал — и со всего размаху врезал головой в переносицу врага, неосторожно сблизившегося со мной! И подлый уличный удар отлично сработал вот уже второй раз — вскричавший от боли немец отпрянул назад, дезориентированный на пару мгновений… Более того, от неожиданности и боли он выпустил из пальцев рукоять даги!

И я не упустил свой шанс, сработав на смешанных рефлексах «носителя» — и своих собственных… Прихватив правую руку врага у локтя и с силой дернув ее на себя (обезопасившись от удара шпаги), я нагрузил правую же ногу офицера — и от души врезал подъёмом стопы под щиколотку немца! Подсечка вышла точной и техничной — и прежде, чем немец сумел бы встать, я с силой вонзил тому в живот заточенную с обеих сторон елмань сабли, перехватив ее в левую руку…

И только добив вражеского офицера я понял, что бой на батарее практически затих. На помощь ко мне было ринулся Адам — но стрельца отвлек кинувшийся наперерез пушкарь, размахивающий здоровенным банником, словно дубиной! Однако умелый и опытный рубака, Адам ловко присел под удар противника, пропустив банник над головой — после чего на скачке рубанул немца саблей… Несколько артиллеристов попытались было прорубиться к пороховому погребу, орудуя не кацбальгерами, а широкими и короткими тесаками. Однако оружие ближней схватки, тесак по всем параметрам проигрывает той же сабли, если бой идет не накоротке…

Да и фехтовальщиками немцы оказались весьма посредственными!

А в целом — мой план удался на все сто процентов! Проникнув на батарею «троянским конем», мы ударили внезапно для врага, используя преимущество в огневой мощи и неготовность немцев к ближнему бою. Что говорить, если ни один из мушкетеров не имел заряженного мушкета? Но все же стрельцы понесли потери: трое получили огнестрельные раны — в отличие от штатных стрелков, офицеры держали колесцовые пистоли готовыми к бою… Один ратник погиб сразу, от пули в голову, еще один тяжело ранен в живот — и сейчас отходит. Наконец, Семену Захарову ударившая вблизи пуля рванула кусок мяса на правой руке… Еще четверо ратников всерьез посечены в ближнем бою, несмотря на спрятанные под кафтанами бахтерцы и наручи. Увы, от ударов кацбальгеров в лицо, с внутренней стороны предплечья и в шею «бронежилеты» поместной конницы защитить не смогли… Один из ратников практически сразу захлебнулся кровью — немецкий «кошкодер» рассек ему горло; еще один воин потерял левый глаз. Оставшаяся пара ранены в руки — и теперь потерявших боеспособность воев спешно перевязывают…

Но все же это допустимые потери — особенно учитывая многочисленность перебитых нами артиллеристов!

— Петро, Дмитрий, откройте пороховой погреб, возьмите по малому бочонку, выбейте им дно — и тяните пороховые дорожки! Одну от основания насыпи к погребу, другую к мортирам! Если что, возьмите помощников… Остальным ратникам — откатить по одной бочке к пушкам да также вскройте их!

А ведь мне приходится до предела напрячь голосовые связки, чтобы перекричать шум боя… Что не только не затих с момента окончания нашей схватки, но наоборот, лишь усиливается! Принявшись спешно перетягивать колотую рану на правой руке с помощью подоспевшего Адама (чистые тряпки по моему настоянию заранее нарезали да прокипятили), я обратил свой взгляд в сторону запорожского табора, надеясь дознаться, сумели уйти мои казаки — или нет.

Но, увы, в круговерти закипевшей в поле сечи между конными черкасами и теснящими их к «вагенбургу» ляхами, однозначно забирающими конную сшибку, ничего не разобрать… Впрочем, исход боя еще не предрешен: на моих глазах по удалым в рубке шляхтичам, отлично правящим жеребцами и лучше экипированным, вдруг ударила картечью одинокая легкая пушка — а следом и залп казаков! Не столь мощный и дружный, как хотелось бы — но вполне способный повлиять на сражение!

— Давайте, черкасы, рубите ляхов! Устроим вам восстание гетмана Трясило на два десятка лет раньше!

Нет, ну а что? Прототип Гоголевского Тараса Бульбы, гетман Трясило Тарас Федорович (крещенный татарин!) уже вскоре станет запорожским казаком — а через двадцать лет поднимет довольно успешное поначалу восстание… Но почему бы не столкнуть ляхов и черкасов лбами уже сейчас⁈

Однако, эйфория от успехов мгновенно улетучилась, как только я направил свой взгляд на обоз — и увидел, что к Николе и его ратникам уже приближается сотня немецких рейтар…

Глава 19

Никола Кругов, бывший горнист, а ныне стрелецкий десятник, оставленный также старшим над крестьянским пополнением, не растерялся и не запаниковал при виде приближающихся рейтар. Он успел послужить вместе с «черными всадниками» корпуса Делагарди, познакомился и с новым приятелем Тимофея, ротмистром Себастьяном фон Рониным. Наблюдал также Никола и за переучиванием детей боярских на рейтар… Он вполне узнал их слабые и сильные стороны — а потому сейчас нисколько не колебался, отдавая приказы спокойным, уверенным тоном: