Страница 18 из 73
Муха был ошарашен. Он, конечно, понимал, что Разин-Григорьев сказал эти страшные слова намеренно, именно для того, чтобы его напугать. Обычные зэковские штучки, мало ли он их наслушался за годы своей богатой следовательской практики, но страх уже стиснул его горло. В голове безостановочно крутилось одна и та же нарезка из разинских фраз, как рекламный ролик по радио: «Месяцев восемь… если повезет… На все про все…»
Он и сам знал, что болен, и болен серьезно. Странно было бы, если бы не знал, – не вчера ведь заболел. Врачи, к которым ему приходилось обращаться, были тоже не из последних – и социально-служебное положение помогало, и личные связи играли не последнюю роль. И обследования проводили настоящие, по полной программе, с привлечением всех возможных достижений науки и техники – не то что этот, блин, шаман. Тоже мне, диагност хренов, думал Муха. Я те щас такую диагностику покажу – мама родная взвоет! Нет уж, гражданин Разин, мы еще посмотрим – кто кого похоронит, а кто у кого на поминках веселиться будет!
Я с интересом наблюдал за изменениями Мухиного облика. Очень было похоже, что все его мысли и эмоции движения тут же отражаются на его внешности. Муха либо этого не знает, либо банально не умеет владеть собой. А наверняка ведь считается отличным следаком, на хорошем счету у начальства – перевели же его из районной прокуратуры в городскую!
Отличный следак, меж тем, сначала позеленел, затем приобрел цвет свежей побелки, затем покрылся красными пятнами, которые постепенно расплылись по всему лицу и шее. Выпученные глаза под насупленными бровями снова налились кровью. Глядишь, и удар хватит. Идеальное убийство.
А в углу возмущенно завозился Живицкий. Опять хрень какую-нибудь начнет нести! Я решил не давать фальшивому адвокатишке такой возможности.
– На вашем месте, уважаемый Борис Наумович, – обратился я к нему, – я бы не стал особо обольщаться насчет собственного здоровья. Одна стенокардия чего стоит…
Живицкий с грохотом выронил портфель. Из портфеля вылетели какие-то невидимые в полумраке мелочи и с треском рассыпались по всему полу. Стенокардия была чисто интуитивной импровизацией, но в цель, похоже, попала исключительно точно.
– Молчать!!! – рявкнул Муха, со всей силы грохнув ладонью по столу, и добавил уже потише: – Разговорился, падаль! Извините, Ангелина Ивановна! – тут же обратился он к Лине. – Нервная работа, не всегда удается сдерживаться…
– Я понимаю! – закивала она, с усмешкой наблюдая за мной.
Чего лыбится, интересно?! Довольна, что видит меня снова в дерьме? Теперь она отомщена за свое египетское путешествие! Нет, милочка, пока еще не все закончено, это я тебе обещаю! А за моей спиной щелкнула задвижка глазка – вертухай услышал шум и забеспокоился.
После минутного ступора Муху отпустило. Лицо его приобрело обычное для него выражение спесивой тупости, которое многими почему-то считается признаком солидности. В голове тоже все встало на свои места. Наваждение рассеялось, можно работать. Следователь вздохнул и, поморщившись, посмотрел на Живицкого, собирающего с пола свои финтифлюшки.
– Борис Наумович, может, вы как-нибудь потом подберете свои пожитки? Они же никуда отсюда не денутся. Честное слово.
Адвокат замер, будто наткнулся на невидимую колючую проволоку. Щелкнув суставами, он поднялся с пола, высыпал в свой портфель горсть каких-то, судя по звуку, пластмассовых штучек и зло защелкнул замки. С заметным усилием снял портфель со стула и, сев, положил его на колени. Интересно, что у него там лежит, такое тяжелое? Наверное, просто большой камень, который вскоре Лже-Живицкому придется нацепить себе на шею и спрыгнуть в какую-нибудь вонючую трясину, где ему самое место. Потому как прощать актеришке эту пакость я не собирался. Каждый, конечно, зарабатывает деньги как умеет, но надо ведь и совесть иметь!
Муха опять постучал по столу авторучкой, привлекая к себе внимание:
– Гражданин Разин, вы еще не забыли, зачем мы здесь сегодня собрались? На всякий случай напоминаю: для проведения очной ставки. Поясняю: это когда двух или более людей, скажем – обвиняемого и потерпевшего, либо обвиняемого и свидетелей преступления – собирают вместе, дабы прояснить непонятные следствию моменты. В данном случае вы, Ангелина Ивановна, являетесь свидетелем, более того – одним из главных свидетелей. И я обязан предупредить вас о том, что все, что вы здесь скажете, будет занесено в протокол. И в случае, если, скажем так, сообщенные вами сведения окажутся неверными – протокол послужит основанием для привлечения вас к уголовной ответственности за дачу ложных показаний. К сожалению, на обвиняемого это не распространяется, – добавил он, посмотрев на меня.
Я позволил себе ухмыльнуться – спектакль казался мне затянутым, а пьеса неубедительной в плане характеров, но уйти в антракте не получится. И освистать актеров тоже не дадут. Что ж, пусть дальше стараются! Театр одного зрителя!
– Вы все поняли, Ангелина Ивановна? – спросил следак у Лины. – Очень хорошо! Таким образом, будем считать, что вы предупреждены, в чем вам придется расписаться. Нет, не сейчас, а в конце очной ставки, вместе с ее протоколом. Итак, продолжим. Вы, Разин, утверждаете, что никогда с Ангелиной Ивановной не встречались, что само по себе исключает какие бы то ни было отношения вообще, не говоря уже о законном браке. А что мы видим из показаний уважаемой Ангелины Ивановны? А видим мы совсем другую картину. И картина эта стоит того, чтобы спросить вас еще раз, Ангелина Ивановна: знаком ли вам этот человек? – Муха снова указал на меня, всей ладонью; таким жестом бесчисленные памятники Ленину указывали пролетариату дорогу в светлое будущее. – И, пожалуйста, уточните, в каких именно отношениях вы состояли с этим гражданином и как долго.
Ангелина смотрела на «гражданина Разина» и не произносила ни слова. Трудно сказать, что происходило в это время у нее в душе, но пауза затягивалась.
– Ангелина Ивановна! – позвал ее Муха.
– А… – Лина будто очнулась ото сна. – Что? Что вы говорите?
– Я спрашиваю вас, Ангелина Ивановна, знаком ли вам этот человек, и если да, то в каких отношениях вы с ним состояли и как долго, – терпеливо повторил следователь, будто с ребенком или больным говорил. – Вам вопросы мои понятны?