Наполеон и Гитлер

В начале 1814 года у Наполеона остались только Франция и Северная Италия. Он открыто признавал, что окружен врагами: «Веллингтон оккупировал юг Франции, русские угрожают нашей северной границе, а пруссаки, австрийцы и баварцы — восточной». Союзники предлагали ему «естественные границы» Франции (Альпы, Пиренеи и Рейн), если он согласится заключить мир. На практике это означало уход из Северной Италии и отказ когда-либо начать новую войну. Император отверг эти условия. Он не мог заставить себя расстаться с «Великой империей», отказаться от мечты о гегемонии в Европе. Отрава былой власти не давала ему прислушаться к голосу здравого смысла. Не желая откладывать вторжение до марта или апреля, когда дороги будут в лучшем состоянии и войскам будет легче продвигаться по сельской местности, союзники вторглись в северную Францию в декабре 1813 года. Объединенная армия союзников насчитывала 400 тыс. человек с резервом еще в 400 тыс. В это количество не входит армия под командованием Веллингтона, которая насчитывала 160 тыс. британских, немецких и испанских солдат. У императора не было другого выбора, как оставить Южную Францию для сражения с Веллингтоном - это была его единственная надежда. У него самого было меньше 120 тыс. человек, из которых собственно полевая армия содержала 60 тыс. Поскольку ветеранов становилось все меньше и меньше и среди солдат преобладали мальчики, еще моложе тех детей, о которых говорил Меттерних, а также пятидесяти- и шестидесятилетние старики (некоторое из них - инвалиды), Наполеон не питал иллюзий по поводу их боевых качеств и говорил, Что все они годятся только для госпиталей.

Законодательный орган представил документ, в котором было сказано, что Франция переживает разруху, какой еще не было в ее истории — «торговля разрушена, промышленность гибнет». Император отмахнулся от них, говоря, что «не стоит вспоминать прошлые ошибки, когда 200 тысяч казаков переходят наши границы. Это не вопрос индивидуальной свободы или безопасности. Речь идет о независимости государства». В кулуарах он признавал, что с Францией покончено. «Возродить нацию? Когда революция уничтожила аристократию и духовенство, а сам я уничтожил революцию?!»

На «домашнем фронте» дела тоже шли неважно. Впервые его войскам пришлось жить во Франции, реквизируя вино, транспорт и фураж. Это не добавило войне популярности среди мирного населения. Буржуазия была недовольна режимом. Набор рекрутов производился повсеместно, а дезертиры расстреливались десятками каждый день. В великосветских салонах тоже зрело недовольство. Фуше и Талейран вошли в контакт с Бурбонами, и Талейран говорил, что это начало конца. Попытки возродить революционные настроения, вновь разрешить «Марсельезу», ранее запрещенную, полностью провалились - даже парижские простолюдины не проявили энтузиазма. Сильное сопротивление вызвало и очередное повышение налогов. Императорская сокровищница была пуста, дефицит бюджета достиг астрономической цифры. Только 10 миллионов франков осталось в тайном хранилище, где первоначально было 75 миллионов золотом. Наполеон хранил эти деньги из чистой жадности. На острове Святой Елены он говорил генералу Бертрану: «Деньга — это все».

Столица была в ужасе от беженцев, хлынувших с севера и везущих свои пожитки в тележках и тачках. Как обычно, император предпочел наступательную кампанию оборонительной. Он говорил своему начальнику штаба Бертье: «Мне снова придется провести Итальянскую кампанию». Его армия плохо подходила для этой роли, гораздо хуже, чем в 1797 году. Будучи неспособен отозвать 120000 человек, отрезанных в Германии, он вынужден был полагаться на новобранцев, никогда не державших и руках оружия. Эти мальчики вызывали жалость, когда маршировали холодной зимой По полям Шампани — по колено в грязи, под дождем и снегом, без всякой надежды найти еду и кров.

Несмотря ни на что Наполеон выбил Блюхера из Сен-Дизье 27 января 1814 года. Четырьмя днями позже, после сражения при Ла-Ротьере ему пришлось отступить в город Труа. 7 февраля союзники предъявили ему ультиматум. Ему больше не предлагали «естественных границ», а лишь границы 1789 года. Когда союзники императора пытались уговорить его принять эти условия, он зарычал от ярости, как лев, попавший в капкан, крича, что ни за что не отдаст территорию, завоеванную революционными армиями, никогда не оставит Францию меньшей, чем получил ее.

У него было одно неоценимое преимущество перед своими противниками - он лучше знал территорию, потому что имел более точные карты. 120 тыс. пруссаков под командованием Блюхера опасно растянулись от Шалона до Ла-Фера. 10 февраля он рассек их у Шампобера. На другой день он повернул от Шампобера к Монмираю, где стояли русские и пруссаки. Битва при Монмирае 11 февраля закончилась блестящей победой Наполеона, так же, как и 13 февраля при Шато-Тьерри. На следующий день он разбил Блюхера при Бошане, затем последовал разгром Шварценберга в Монтре. Всего Наполеон одержал 7 побед за восемь дней.

Понятно, что император был опьянен успехом после Шампобера. Но он решил, что сможет вернуть все. «Враг отступит за Рейн быстрее, чем пришел сюда, а я скоро снова буду на Висле», - возглашал он к вящему ужасу своих генералов. Это говорило о том, что император полностью потерял чувство политической реальности.

Эта кампания была образцом храбрости даже по наполеоновским стандартам. К нему вернулось чутье и способность быстро принимать решения. Это Тем более удивительно, что в течение последних лет он явно сдавал физически. Еще во времена Консульства говорили, что он набирает вес. Однако здоровье его было относительно хорошим, если не считать периодические боли в мочевом пузыре, что доктора относили на счет простуды, полученной при осаде Тулона. К 1811 году он явно страдал от ожирения. Немалую роль в этом сыграла необходимость участвовать в обильных трапезах Марии-Луизы. Он выглядел нездоровым и изможденным. Русская и Германская кампании не пошли ему на пользу: во время последней ему редко удавалось добраться до постели, и часто он спал в карете, повязав платком голову. Императорский почтмейстер граф де Ла Валетт, видевший его возвращение в ноябре 1813 года, говорил, что он был настолько измучен, что это путало. Ложась спать в одиннадцать, он вставал в три утра и опять работал целый день до одиннадцати. «Если так будет продолжаться, это убьет его», — говорил его секретарь барон Фен. Остается загадкой, откуда Наполеон взял силы для проведения кампании 1814 года.

Ясно, что он верил в свою победу. Поскольку у него было недостаточно сил для решающего удара, император избрал своей стратегией нарушение коммуникаций союзников, чтобы усложнить их взаимодействие. Каждый раз он нападал на противника с тыла, умело концентрируя свои силы так, что умудрялся окружить противника, превосходящего его вдвое, а то и втрое. И все же, как подчеркивает Клаузевиц, император недооценивал «старика Блюхера», родившегося в 1742 году. Он смеялся над ним даже больше, чем над «генералом сипаев» Веллингтоном, говоря, что Блюхер «похож на быка, бросающегося на все, что кажется ему представляющим опасность». На острове Святой Елены, впрочем, он признавал: «Старый негодяй всегда атаковал меня с одинаковой яростью и, как бы сильно его ни били, мгновенно вновь оказывался на ногах, готовый к новому сражению».

В течение всей своей карьеры Наполеон имел тенденцию недооценивать противника, будь то армия, генерал или государственный деятель. Наиболее очевидными примерами можно считать его постоянную недооценку мастерства русских и британских военных, макиавеллистских качеств Меттерниха и профессионализма Веллингтона. Он был обречен на провал в 1814 году, так как не принимал во внимание стратегические качества Блюхера и Шварценберга. По его мнению, ни один противник не был его достоин.

Блюхер перегруппировался и пошел на Париж в начале марта. Император атаковал его настолько успешно, что тот едва смог найти убежище за стенами Суассона. 7 марта Наполеон настиг его у Краонна и разбил. Блюхер бежал к городу Лаону. На следующий день император атаковал его с 40 тыс. против 100 тыс. солдат, попробовав на этот раз лобовую атаку, однако потерпел поражение, стоившее ему больших потерь. Несмотря на то, что, как сам он признавал, «юная гвардия таяла, как снег», он выбил Блюхера из Реймса 13 марта, а неделей позже схватился со Шварценбергом у Арси. К этому времени мальчиков, которых он называл своей армией, косили болезни, голод и истощение, в результате чего у него осталось всего 30 тыс. человек. Надо было искать людей или сдаваться. Как и всегда, Наполеон решил продолжать игру. Узнав, что союзники движутся к Парижу, он решил не встречать их, а отойти на восток, пополняя армию из местных гарнизонов. Он знал, что национальная гвардия и парижские рабочие будут сражаться за свой город, что его брат Жозеф способен сам организовать свою оборону. В конце концов и у маршала Мармона было 8 тыс. пехотинцев, 3 тыс. сабель и 60 пушек. Мармон уверил императора, что тот может рассчитывать на его поддержку. Однако Наполеон был настолько беспечен, что послал Марии-Луизе нешифрованную записку: «Я решил отправиться к Марне, чтобы выбить врага из Парижа». Записку перехватил русский патруль, и союзники после обсуждения решили продолжать наступление на Париж. Мармон пытался остановить их при Фер-Шампенуазе, однако легко был отброшен прочь.