Наполеон и Гитлер

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БРЮМЕР И ЕДИНАЯ ИДЕОЛОГИЯ. 1799 И 1933 ГОДЫ

Риск страшный, но его нельзя избежать: анархию можно преодолеть только через деспотизм, но тогда мы рискуем обнаружить одного и того же человека сначала в роли спасителя, а затем разрушителя, и все люди знают, что с этого момента они становятся лишь слепыми исполнителями чужих предначертаний, истинная суть которых им неведома... Вот горькие плоды распада общества.

Что такое обезьяна для человека? То, что она вытворяет, смешно или позорно. Точно такую же роль играет и человек по отношению к сверхчеловеку - смешную или позорную.

С первого взгляда методы, при помощи которых Наполеон и Гитлер добились власти, могут показаться отличными друг от друга. Один сделал это путем переворота, все признаки которого были налицо, а другой стал диктатором мирно, конституционными средствами. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживаются значительные сходства. Цель у обоих была одна и та же - установить тотальный контроль над государством. Наполеона поддерживала армия с революционными (в теории) принципами, которой в действительности руководили в тот период личная преданность и карьеризм. Точно так же и Гитлер располагал поддержкой огромной армии штурмовиков, которые пошли за ним из чувства преданности вождю и в надежде сделать карьеру. Оба вождя ловко одурачили многих умных и влиятельных политиков, которые полагали, что воспользуются этими недалекими (с их точки зрения) личностями, а потом избавятся от них. Но вышло как раз наоборот и в том, и в другом случае. Даже продолжительность периодов, в течение которых они внедряли, каждый - свою, форму тирании, приблизительно совпадает.

Будущий император всегда отличался повышенной чувствительностью к обвинениям в незаконных действиях. «На эту тему было сломано не одно копье в многочисленных и часто весьма ожесточенных дискуссиях, которые будут возникать и в будущем — нарушили мы закон или нет, и действовали ли мы как преступники, — отмечал Наполеон уже в ссылке. — Однако остается фактом то, что без нас страна наверняка потерпела бы поражение, а мы спасли ее.» «Это был гражданский, а не военный переворот, — сказал он Бертрану за несколько месяцев до своей смерти в 1821 году. — На самом деле главную роль сыграли Сийес и другие политики. Я был немногим более чем исполнителем их замыслов». По мнению Наполеона, любая критика этих действий являлась простой идеалистической трескотней.

Он также утверждал, причем это утверждение совершенно не соответствовало истине, что никакая другая операция по захвату власти еще не проходила так гладко.

Следует признать, что в некоторых отношениях для фюрера его брюмером явился мюнхенский путч 1923 года. Десятью годами позже он решит, что переворотов на его веку уже предостаточно. В 1942 году, как-то вечером, после позднего обеда, Гитлер объяснил своим гостям: «Обстоятельства, при которых должна была произойти передача власти, приобрели в тот момент огромнейшее значение. Я должен был стать канцлером исключительно законным путем с благословения старого господина (Der alte Herr — президент Гинденбург). Лишь будучи законно избранным канцлером... я смог бы преодолеть противодействие всех оппозиционных политических партий и при этом не вступать в постоянный конфликт с вермахтом».

Гитлер опасался, что в противном случае вермахт (вооруженные силы) мог сам устроить переворот. Однако, действуя в строгом соответствии с конституцией, он получал возможность поставить деятельность вермахта в рамки, строго очерченные законом. Ему нужно было выиграть время до проведения массового призыва, а затем, справедливо рассчитывал он, армия будет наводнена призывниками, прошедшими обработку агитаторов и пропагандистов НСДАП в нацистском духе, что обеспечит ему «победу над оппозиционно настроенными офицерами в рядах вооруженных сил».

К лету 1799 года Директория начала разваливаться. Признаки загнивания можно было рассмотреть невооруженным глазом. Власти предержащие потеряли всякую опору в народных массах. Их поддерживала лишь крохотная кучка барышников, чьи интересы напрямую были связаны с существованием порядков, позволявших им получать огромные прибыли за счет спекуляций, не вкладывая ни единого су в развитие экономики. Внешнеполитическая ситуация вокруг Франции также обострилась. Все завоевания Наполеона в Италии 1796-1797 годов были утрачены. Войска антифранцузской коалиции уже непосредственно угрожали Голландии и Бельгии, а на центральном, германском фронте генерал Журдан потерпел тяжелое поражение от эрцгерцога Карла, и его войска в беспорядке вынуждены были откатиться за Рейн. Франция жила теперь в постоянном страхе перед вторжением армий Австрии и России. В государственной казне было хоть шаром покати, инфляция стремительно набирала темпы, французские ассигнации практически не стоили даже той бумаги, на которой они были напечатаны (1 золотой франк стоил более 80000 бумажных франков, по сравнению с 75 в 1794 году). Каждый день приносил новые десятки банкротов. По всей стране царила хроническая безработица. В одном Париже без дела сидели и голодали 80 процентов ремесленников. И в этой и без того напряженной обстановке росли налоги. В августе 1799 года был введен принудительный государственный заем в 100 миллионов франков. Промышленность, торговля» финансы, сельское хозяйство, словом, все отрасли французской экономики находились в глубоком упадке. Огромный ущерб наносили разбойничьи шайки, которые сделали непроезжими все дороги в центре и на юге Франции. Грабежи средь бела дня стали обычным явлением. Развал и взяточничество в полицейском ведомстве в конце правления Директории сделали эти банды практически неуловимыми и безнаказанными. Но разбой, какие бы масштабы он ни принимал, не мог сам по себе представить такую непосредственную угрозу власти, какой являлось повстанческое движение шуанов в Вандее и южной части Нормандии, которое, не будучи полностью подавленным, разгорелось с новой силой. В роли подстрекателей выступали католические священники и агенты Бурбонов. Англичане тоже не жалели золота и оружия на организацию антиправительственного сопротивления, ставшего успешным во многом еще и потому, что эта часть страны изобиловала непроходимыми лесными чащами и топкими болотами. Повстанцев возглавляли отважные искусные командиры из их же числа, которые пользовались огромным авторитетом. Самым знаменитым среди них был Жорж Кадудаль, бретонский крестьянин-великан огромной физической силы, который по приглашению Наполеона позднее встречался с ним в Париже для переговоров, закончившихся безрезультатно. Несмотря на это Наполеон сдержал свое слово, и Кадудаль был отпущен назад в Вандею.

Положение в Париже было сложным. В верхней палате, Совете старейшин, преобладали «умеренные», большую часть которых составляли роялисты, а Совет пятисот, нижнюю палату парламента, контролировали якобинцы. Почти всех членов Директории в народе открыто презирали; особенной нелюбовью пользовался Баррас, бравший взятки, вернее, вымогавший их нагло и беззастенчиво, так же, как он разворовывал и государственные средства. Аферы с поставщиками и барышниками, роскошные каждодневные кутежи и празднества на,глазах у голодавших народных масс сделали его особенно ненавистным. Уже само имя его стало символом гнилости, порочности и разложения Директории. Он в это время вел тайные переговоры с Бурбонами, собираясь помочь им вернуться к власти за 12 миллионов золотых франков. Главным оппонентом Барраса был способнейший из директоров Сийес, по убеждению которого, для спасения республики требовалась новая конституция с сильной исполнительной властью.

Фактически режим Директории был уже на грани полного краха. Именно этого момента и ждал генерал Бонапарт, находившийся в Египте. За два года до того он предсказал в разговоре с Талейраном, что Директории уготован недолгий срок. И вот 23 августа он взошел на борт парусника, отправляясь назад во Францию. Это путешествие длилось шесть недель, причем плыть пришлось по Средиземному морю, которое полностью контролировалось флотом Нельсона, поэтому сам вояж оказался делом недюжинной смелости и выдержки. Впрочем, Наполеону их было не занимать, и риск, суливший ему большую выгоду, давно его не пугал. Корабль, на котором находился Наполеон, в сопровождении трех других судов вышел глубокой ночью из гавани и успешно проскользнул через английскую блокаду. Известие о победе Нельсона при Абу-Кире докатилось до Франции как раз перед прибытием Наполеона в порт Фрежюс 9 октября. Он опасался своего рода карантина, но этого не случилось. Напротив, толпы народа ликовали на всем его пути. Слышались выкрики: «Лучше чума, чем австрийцы!» Добравшись до Парижа, Наполеон несколько отвлекся на семейные неурядицы. Он поссорился с Жозефиной, бросив ей в лицо вполне обоснованный упрек в супружеской неверности, но вскоре, однако, они помирились. Почувствовав себя в довольно неудобном положении, члены Директории все же решили устроить публичный банкет в честь Наполеона, на котором тот произнес зловещий тост «За союз всех партий!»