Наполеон и Гитлер

В октябре 1918 года ефрейтор Адольф Гитлер попал под многочасовой беглый обстрел газовыми снарядами англичан. Он так описывал свое состояние: «Мои глаза были как, горячие угли, меня обступила темнота». Вскоре его отправили в госпиталь в Померании. 10 ноября заплаканный капеллан пришел к раненым и сообщил, что война проиграна. Гитлер был настолько потрясен, что снова ослеп. «Кругом себя я почувствовал темноту, когда, пошатываясь и спотыкаясь, брел назад в свою палату, где сунул разламывающуюся от боли голову под подушку и сверху накрылся одеялом. Я так не плакал с тех пор, когда стоял у могилы своей матери. Во мне росла ненависть — ненависть к виновникам этого подлого, трусливого преступления». Его мир рухнул в одночасье. Война с ее бесчисленными жертвами оказалась напрасной.

С 1918 по 1920 год перспективы Адольфа Гитлера были мрачными как никогда. Рейх Гогенцоллернов рухнул, и весь общественный порядок, казалось, тоже был на грани пропасти. Власть в Берлине взяли в свои руки коммунисты-спартаковцы, возглавляемые Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. Бавария стала социалистической республикой во главе с Куртом Эйснером. Вполне понятно, что германский средний класс, состоявший из добропорядочных, законопослушных мелких буржуа, оказался в панике. Страна кишела беженцами из Советской России, которые рассказывали об ужасных зверствах большевиков против буржуазии. (До 1914 года немецкий язык был широко распространен в России, и поэтому спасшиеся русские без труда живописали свои злоключения). На помощь средним классам пришли добровольческие отряды — неофициальные полувоенные формирования из окопных ветеранов. Залив кровью Берлин, они подавили выступления спартаковцев и «казнили» Розу Люксембург и Карла Либкнехта; в Мюнхене они пачками убивали сторонников советского режима и после того, как левое правительство Эйснера было свергнуто, а сам он убит. В середине 1919 года Версальский мирный договор явился для немцев почти таким же ударом, как и ноябрьское перемирие 1918 года. Германия должна была выплатить огромнейшие репарации, позволить французской армии оккупировать Рейнскую область, отказаться от своих колоний и сократить свою армию до 100000 штыков. Большая часть военнослужащих отказалась поверить в свое поражение — доказательством этому послужила гордая выправка, прусской гвардии, торжественным маршем прошедшей через Бранденбургские ворота. Уж они-то никак не были похожи на разбитых, деморализованных солдат. Почти сразу же возник миф об «ударе ножом в спину». Националисты, не желавшие смириться с поражением, убедили всех, что враг восторжествовал лишь потому, что войска были преданы в тылу алчными банкирами, революционными агитаторами, рвавшимися к власти, и евреями, умолчав тот факт, что многие из вышеперечисленных храбро сражались за Германию.

Резкое сокращение войск для ефрейтора Гитлера могло означать лишь одно — он увольняется из армии. А в поверженной, голодающей Германии вряд ли могло найтись много желающих покупать его раскрашенные почтовые открытки. Следовательно, никак нельзя было Исключить возможность того, что он опять опустится на дно и погрузится в нищету, которую ему пришлось познать в Вене во время той страшной зимы 1909 года.

Наверное, никакие две вещи не могут так отличаться друг от друга, как карьеры Наполеона Бонапарта и Адольфа Гитлера в самом их начале. Один — кадровый офицер и бывший мелкопоместный дворянин, который сам загубил свою карьеру, сблизившись, с экстремистскими политиками-якобинцами, другой — рядовой солдат военного времени, бывший бродяга, преданно сражался, защищая не только свою страну, но и старые общественные структуры, и это при том, что, будучи на передовой, увидел войну во всех ее отвратительных проявлениях. В этом и заключалась ирония судьбы. Общим у этих двух людей было только то, что оба потерпели неудачу, а впереди маячило беспросветное забвение.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПУТЬ НАВЕРХ

Я увидел, как все вокруг меня закружилось, словно какая-то неведомая сила подхватила меня и понесла над землей.

Я вынужден был с сарказмом думать о своем личном будущем, которое до сих пор было для меня причиной стольких тревог.

И в этом Наполеон и Гитлер разительно отличались друг от друга. Каждый шел к власти своей дорогой. Наполеон добился успеха всего лишь через четыре года после того, как получил под свое командование армию. В тридцать лет он стал властелином всей Франции в силу своего полководческого гения и благодаря удачному перевороту. Гитлеру же, после того как он вернулся к гражданской жизни, потребовалось для захвата власти тринадцать лет.

Директория правила Францией с 1795 по 1799 год. Власть находилась в руках пяти директоров, которые избирались Советом пятисот и Советом старейшин. Свергнувшие Робеспьера «термидорианцы», которые сейчас находились у власти, приняли закон о том, что две трети членов Совета должны были избираться из депутатов Конвента, предшествовавшего Директории. Тем самым они обрекли режим на непопулярность с самого начала. В воздухе постоянно висел страх переворотов то ли со стороны правых, которые могли возродить монархию, то ли со стороны левых, которые желали возврата к политике террора. Правительство плыло по течению, и все его меры были неэффективными. Инфляция росла бешеными темпами, а военное положение резко ухудшалось.

Не лучшим образом выглядела Веймарская республика. По конституции она также имела двухпалатный законодательный орган, но президент при этом располагал весьма обширными полумонархическими полномочиями. Страна стонала под бременем репараций, выплачивавшихся союзникам-победителям, на горизонте ясно вырисовывалась угроза коммунистической революции, и все это усугублялось галопирующей инфляцией. Положение и в самом деле было отчаянным. Часто сменявшиеся правительства казались просто беспомощными. Правые откровенно презирали официальную власть.

Мир во времена Директории поражал своим неистовым весельем и элегантностью, но едва ли он заслуживал восхищения. Наверное, это был период самого глубокого упадка нравов и морали за всю историю Франции, когда в обществе доминировали эгоистичные банкиры и финансисты. Париж буквально кишел разного рода дельцами и спекулянтами. У Веймарской республики было очень много общего с Директорией. В ресторанах и театрах веселье так же било ключом, люди (разумеется, те, кто мог себе это позволить) одевались так же элегантно. Это было время художественных экспериментов в мире искусств, время брожения. И здесь, как и в Париже конца XVIII века, деньги решали все. Карикатуры Герга Гросца, изображавшие спекулянтов, которые похваляются своим богатством в то время как герои войны выпрашивают милостыню на улицах, били не в бровь а в глаз.

Альберт Шпеер так описывает в своих мемуарах настроение очень многих немецких интеллектуалов, принадлежавших к среднему классу: «Работа Шпенглера «Упадок Запада» убедила меня, что мы живем в период загнивания, который имеет очень много сходства с соответствующим периодом в истории Римской империи: инфляция, упадок нравов, бессилие государственных органов. Его эссе «Пруссачество и социализм» особенно взволновало меня выраженным в нем презрением к роскоши и комфорту». Шпеер опасался того, что «пессимистические предсказания Шпенглера» могут сбыться, и не верил пророчеству философа о приходе нового римского императора. Он считал коммунистическую революцию неизбежной.

К осени 1795 года роялисты в Париже почувствовали себя достаточно сильными, чтобы попытаться взять власть в свои руки. Части, расквартированные в столице, были ненадежны, а начальник парижского гарнизона генерал Мену вступил в тайные переговоры с инсургентами, большинство из которых были национальными гвардейцами. Член Директории Баррас сместил Мену и сам встал на его место, но ему было ясно, что в одиночку здесь не справиться. И вот, выпустив из тюрем несколько сотен якобинцев, он разыскал маленького робеспьеровского артиллериста, который так хорошо зарекомендовал себя при взятии Тулона. Найти его оказалось делом непростым, поскольку в измызганном кабачке, где Наполеон имел обыкновение сиживать, его не оказалось. Позднее Баррас утверждал, что Наполеон вел в это время переговоры с роялистами. Однако в самый последний момент он обнаружился и был назначен заместителем главнокомандующего. Было 9 часов вечера 13 вандемьера (5 октября), а следующим утром, на рассвете, ожидалось уже решительное выступление мятежников. Наполеон незамедлительно послал майора Мюрата с эскадроном драгун в артиллерийский полк близ Нейли. Мюрат выполнил приказ и пушки были доставлены вовремя. Как и ожидалось, мятежники выступили в предутренние часы. Главные события развернулись на Королевском мосту и на паперти церкви Святого Роха, там, где и предвидел Наполеон, сконцентрировавший в этих местах всю наличную артиллерию. Побоище было беспощадным, на паперти церкви Святого Роха осталась сплошная кровавая каша. Тех, кто укрылся в самой церкви, вынудили выйти оттуда под угрозой переколоть всех штыками. Бои продолжались до 9 часов утра 14 вандемьера, когда оставшиеся в живых роялисты в конце концов не выдержали и позорно бежали из Парижа, вызвав тем самим презрение Наполеона, упрекнувшего их в том, что «они забыли о долге французского солдата».