Страница 42 из 133
В воскресенье он вовремя прибыл к подъёму, чем несказанно обрадовал Туманова, и тому не пришлось искать замену для дежурства по батальону. А в понедельник Эдик естественно не мог не похвастаться подвигами. Товарищи недоверчиво расспрашивали и требовали подробностей, их явно обуяла чёрная зависть. Шершавников некоторое время сомневался в правдоподобности рассказов о свадьбе и женщинах, требовал доказательства, или проставы за ложь и хвастовство.
Однако доказательства прибыли сами. Через неделю Анжелика не выдержала разлуки и приехала в гости навестить сбежавшего кавалера. Эдик извинялся, промямлил о необходимости прибыть вовремя на службу, но девушка не сердилась. Тут они удачно столкнулись с нач-штаба, неспешно прогуливаясь под окнами его дома, нежно держа друг друга под ручку. Василий вышел с мусорным ведром во двор и в первый момент остолбенел, затем невольно присвистнул, окинул оценивающим взглядом красавицу, цокнул языком, и одобрительно покачал головой.
— Расслабься, завистник! Не забудь, с тебя пиво, — подмигнул коллеге Эдик. — И не напрягайся, Вася, я же тебе говорил, что рожденный пить, сам понимаешь, баб… не может…
Роман с Анжеликой протекал бурно, страстно, но был скоротечным. Девушка настойчиво стремилась выйти замуж и искала подходящего партнёра, о чём сразу рассказала Эдику во время очередной ночной передышки. Некоторое время Громобоев был без ума от этой красивой девушки, ему нравились бешеный темперамент Анжелы, неуёмная страсть, непосредственность и непритязательность. У него даже мелькнула мысль попробовать жить вместе, однако стоило однажды на нетрезвую голову сболтнуть, мол, надо заскочить и проведать дочь, да потом поведать о своём сложном и запутанном семейном положении, как молодая подруга практически сразу испарилась. Анжелика не прощаясь, сбежала со скоростью последней электрички, пока он вышел в магазин за шампанским. Красотка даже не дала собою насладиться пылкому любовнику напоследок…
Громобоев недолго переживал этот быстрый разрыв с юной красоткой. В одиночку выпил шампанского, на следующий день догнался коньяком, слегка погрустил и успокоился. Зато Шершавников злорадствовал, мол, не по Сеньке шапка, уже староват стал в прошлом резвый конь, видимо теперь уже глубоко не пашет.
А через неделю, Эдуард поехал повидать дочь. Ксюшка играла с подаренной большой куклой, не сползая с колен, просила папу не уходить. И Громобоев не ушел. Блудный муж покосился на Ольгу и сказал:
— Я бы остался, да мама не разрешит…
— Почему же не разрешит? Разрешит… — возразила бывшая, но всё ещё по паспорту официальная супруга.
Выпили вина, поговорили несколько часов и в койку. На рассвете уехал на службу, и долго размышлял, как быть, даже советовался с комбатом. Туманов пожал плечами, предложил попробовать возобновить семейную жизнь. И Эдуард решил взяться за ум, понял, что хватит кобелировать, пора успокоиться. Утром он купил цветы, набрал подарков родственникам и окончательно вернулся к первой супруге.
После весёлой свадьбы Эдуард с Афанасьевым даже не переговорили. Афанасьев не простившись (Сашка был в своём репертуаре), уехал в свой далёкий полк и они не виделись почти три года. Следующая встреча с боевым другом была не столь весёлой и радостной. Афанасьев заскочил проездом в командировке, рассказал, что Татьяна успела родить сына, но они уже развелись, и что теперь он служит в другом далёком гарнизоне у ракетчиков. Друзья много пили, и гость болтал что-то несуразное о полях конопли и маковой соломке, которую можно привезти в Питер. Мол, в окрестностях гарнизона этим многие промышляют, но страшновато, вдруг посадят или убьют, хотя, с одной партии можно купить новую машину.
Эдик пытался пить с ним наравне, но попробуй быть на равных с таким громилой. Сашку мог перепить только верблюд! Потом Громобоев долго ругался и отговаривал приятеля от рискованной и криминальной затеи, а утром они с больными головами довольно прохладно расстались на автобусной остановке.
А последняя встреча закадычных друзей, спустя несколько лет, была забавной, скорее даже трагикомичной. Однажды вечером, пока Эдик был на службе, к нему в квартиру ворвался Афанасьев. Да явился не один, а с новой женой, правда, жили они пока без официальной регистрации брака. Афоня был полон страсти и энергии. Настоящий вулкан!
Растерянная Ольга приняла гостей и стала с нетерпением дожидаться супруга. Эдик с порога попал в медвежьи объятия приятеля. Сразу прошли на кухню, за столом, судя по лицу, сидела женщина с «биографией», и явно бурной молодостью за плечами. Выпитое, выкуренное и прочие-прочие излишества, отложилось неизгладимой печатью на красивой в прошлом мордашке, на которую в данный момент был наложен толстый слой грима. Полные крупные губы, наведенные ярко-красной помадой, почти не выпускали изо рта сигарету, и выпивала она наравне с мужчинами.
— Жанна, — устало произнесла новая Сашкина подруга, и больше за весь вечер почти ничего не сказала, а вместо неё без умолку трепался возлюбленный. Афанасьев под разговор выгрузил содержимое продуктового баула (порадовал друга, ведь в городе и гарнизоне — было ещё безденежно и оттого довольно голодно), завалил стол солёными и маринованными грибами, солёной и вяленой рыбой, икрой, салом, копчёным мясом и прочими дарами Сибири и Дальнего Востока.
— Ты такой водки не видел! — похвалился Сашка голландским напитком, и водрузил в центр стола литровую бутылку, названную в честь австрийского императора и с его портретом на этикетке. — Сейчас оценишь продукт…
— У нас с этим добром нынче проблем нет, не то, что раньше при Советах! Надо только добежать до ларька, — отмахнулся Эдик. — С тобой ведь литром не обойдёшься…
— Ну как тебе Жанна? — спросил Саня, когда друзья пошли в ларёк за водкой и сигаретами. — Скажи, что хороша!
— Ну, хороша…
— А без ну?
— Не мне с ней спать. Признайся честно, сколько ей лет?
— Тридцать шесть… тридцать семь или тридцать восемь… Её дочке исполнилось семнадцать, потом надо будет уточнить, да всё как-то неудобно…
— Потом будет поздно, — усмехнулся Громобоев. — А тебе сколько стукнуло?
— Двадцать девять… и что с того?
Эдик покрутил пальцем у виска и вздохнул.
— Мне ничего, а вот тебе… Тебе бы лучше её дочку посватать, чем саму Жанну! Маманя знает о ней? В курсе?
— Приблизительно… Отвезешь нас утром в посёлок?
— У меня есть выбор? Конечно, отвезу, недавно купил «Жигулёнка». Если машинёшка заведётся. Аккумулятор — дрянь…
Вернулись, немного поговорили и спать. Голландский напиток в тот вечер не попробовали, обошлись ларёчным «Распутиным».
«Жигулёнок» не подвёл, завёлся, и они рванули с утра пораньше, чтобы Громобоев мог успеть вернуться в часть до построения. Жанна мирно посапывала, полулёжа на заднем сиденье, а Афоня вновь много болтал, с гордостью рассказывал, как побил предыдущего мужа-комбрига, как увёл пассию из дому, о новой дочке, с которой они уже подружились, о службе, об охоте и рыбалке. Эдуард торопился, и под болтовню проскочил знак с ограничением скорости, с поста им наперерез побежал, помахивая жезлом толстозадый милиционер. Громобоев начал притормаживать, но Афанасьев опустил стекло и громко заорал:
— Серёга, ослеп? Это я — Афоня! Уйди с дороги, не мешайся!
Милиционер растерялся, и замер на месте, но признал земляка и машину задерживать не стал. Вскоре они благополучно домчали до Сашкиного родного дома. На подъезде к посёлку молодые занервничали и в конце пути почти беспрестанно курили.
— Твоя маман меня прогонит и на порог не пустит, — переживала Жанна, — наверняка скажет — разлучница приехала.
— У меня замечательная мама, не бойся, — успокаивал её и себя Афоня.
Сашкина мама их не прогнала, обняла сына и его новую женщину, явно смирившись с выбором сына. Или сделала вид. Обратно Эдик уехал один. А как-то под вечер, примерно через десять дней счастливые Сашка и Жанна заскочили за оставленными вещами.