Страница 34 из 133
— Фу! Ну, накурили, черти мазутные! Хоть топор в воздухе вешай! — возмутился капитан. — А ну-ка, живо проветривайте помещение!
Узбек-каптёр, знавший неприязнь замполита к курению, метнулся к окну и распахнул створки настежь.
— Молодец, военный! — одобрительно похлопал Эдуард солдата по плечу. — Иди пока погуляй, а мы со старшиной о делах поговорим…
Каптёр для подтверждения приказа скосил глаза на старшину, Еремеев сурово в ответ сдвинул брови, и солдат схватив пилотку, ремень и папиросы, метнулся на выход.
— Нарушаешь, старшина, не выполняешь приказ Министра обороны номер сто пятьдесят, запрещающий курение в помещениях.
— Ой, Эдуард Николаевич, да я весь в делах, не обратил внимания, что бойцы курили…
— А свой дымящий бычок тоже не заметил?
Еремеев хмыкнул в ответ, крепко воткнул окурок в пепельницу и с улыбкой спросил:
— Так хорошо?
— Гораздо лучше, чем его долгое тление и канцерогенный вонизм…
Старшина не стал ничего возражать, деловито открыл металлическую шкатулку, достал два граненых стакана, фляжку и спросил:
— Пить будете Эдуард Николаевич?
— Буду, — грустно вздохнул капитан и звучно дунул в пустой стакан. — Чем нынче угощаешь?
— Спирт!
— Чистый?
— Вчера выменял у кума и развел пополам. За качество приготовления напитка отвечаю! Спирт хороший, вкусный, медицинский, а не какой-нибудь технический или питьевой!
Громобоев, услышав о медицине, вздрогнул и невольно оттолкнул стакан от себя пальцами.
— Извините, товарищ капитан, болтнул нечаянно не в тему, но это же, не из запасов начмеда, этот спирт мне выдал мой кум — начальник аптеки.
Старшина живо накрыл служебный стол газеткой, и на ней, словно по щучьему велению появились нарезанное сало, хлеб, лук, чеснок, солёные огурчики и банка кильки в томате. Валера, хитро прищурив глаз, налил себе и капитану ровно по полстакана.
— Ты меня поджидал что ли? — удивился Эдик.
— Чувствовал, что придёшь. Я всегда готов и рад встрече с хорошим человеком, — усмехнулся Валера. — С возвращением! Ну, что… чокнемся?
— Да уж, спасибо на добром слове, я за эти дни действительно едва-едва не чокнулся… Вернее было бы сказать, чокнутым чуть не сделали…
— Чуть не считается! Тогда — вздрогнули!
Сослуживцы стукнулись стаканами, выпили, хрустнули огурцами, пожевали сало. Эдик шумно вздохнул.
— Тяжко пришлось? — с сочувствием спросил старшина.
— Не сладко и не весело, — кивнул в ответ Эдуард и покосился на фляжку.
Старшина с готовностью и пониманием отвинтил крышку и налил вторую порцию напитка. Снова выпили и закусили.
— Поделитесь впечатлениями?
— Да о чём говорить? Ничего интересного: связанным спал, ел, пил, гадил, потом беседовал с врачами, смотрел телевизор и читал газеты! Курорт! Хочешь туда? Помочь с направлением?
— Нет, спасибо…
Еремеев внимательно посмотрел в усталые и грустные глаза замполита, и рука непроизвольно вновь потянулась к фляжке.
— Третий тост! — строго объявил Эдуард и встал.
Прапорщик поддержал капитана, поднялся со стула и тоже молча выпил. Громобоев окинул взглядом стол — вместе с быстрым уменьшением количества животворящего напитка катастрофически сокращалась и закусь. Покачал головой, после госпитальных харчей и прогулки на воздухе у него проснулся волчий аппетит. Четвертую рюмку пили, заедая огурцами, луком и остатками роскоши.
— Ну, а теперь поговорим, — произнёс Громобоев, давая добро на задушевную беседу. — Что в полку говорят обо мне старшина?
Еремеев пожал плечами, тактично прокашлялся и ответил:
— Да ничего такого особенного, никто толком ничего не знает, в основном шушукаются, мол, рецидив контузии…
— Что ж, будем придерживаться этой версии. А где этот гондон Лаптюк? Надеюсь, морда у него ещё не зажила?
Еремеев громко рассмеялся и хлопнул ладонями по коленям.
— Вот уж не в бровь, а в глаз! Официально он находится в отпуске, но говорят, что в строевой части уже выписано предписание — после отпуска появится и сразу убывает служить на север. Командир полка за одни сутки добился перевода его к новому месту службы. Ходят слухи, Плотников обращался лично к Командующему! Требовал перевода, чтоб местных курочек не топтал и в чужие курятники не лез! Сам я его помятого лика медика не видел, но начальник аптеки мне по секрету описал: левый глаз заплыл в узкую щелочку, нос распух как картошка, рожа в порезах и царапинах, наложили на неё десятка два швов, да ещё нога вывихнута и рука ушиблена. Говорят — закрытый перелом!
— Жаль не открытый… А как там эта сучка Ирка?
— Никак! Взяла отпуск, и они уехали в Чуркистан знакомить Лаптюка со своей мамашей, а потом поедут на курорт, жопы греть. На Чёрное море там как раз начинается «бархатный сезон»…
— И шут с нею! Значит, и не женой была! Вычеркиваю из жизни и из памяти. Может, перегреются и в море утонут? — буркнул Эдик и настойчиво побарабанил ногтями по стакану. Последние капли «горючего» вытекли в гранёные ёмкости и, не успев нагреться даже на долю градуса, быстро очутились в желудках собутыльников. Надо было уйти от этой неприятной темы и о чём-то поговорить. Громобоев вспомнил про объявление.
— Валера! Помнишь наш с тобой недавний разговор о необходимости перемен в стране и приходе народовластия?
— Конечно! А что-то изменилось в понимании этой проблемы? После курса уколов согласился с необходимостью настоящих выборов?
— Старшина, ты не утрируй и не ёрничай! Нехорошо! Я и раньше был «за», но ты заявляешь, что надо выбирать Советы только из народа, а твой критерий народа — беспартийность? Ты за Советы без коммунистов?
— Именно! — с жаром воскликнул прапорщик.
— Так ты же сам коммунист, — громко рассмеялся Эдик. — По-твоему выходит и тебя к власти допускать уже нельзя?
Прапорщик опешил и на секунду замешкался, хотел что-то возразить, но тут ему на помощь пришёл капитан Лукавенко, который шумно ввалился в каптёрку и выручил слегка растерявшегося прапорщика. Добродушный артиллерист, командир батареи сегодня был дежурным по полку, совершал обход казарм, и случайно узнав, что Громобоев уже на свободе, сразу решил засвидетельствовать ему своё почтение. Юрик пришёл в казарму танкистов, узнал, где находится репрессированный, и ворвался без приглашения.
— Здорово арестант!
— Я уже вышел по амнистии…
— Свобода — это же здорово! — вскричал Юра, крепко сжимая плечи приятеля и хлопая его по спине. — Что пьете, психи? Ваш трёп слышен даже на лестнице, а ну умерьте звук! Хотите в дурку загреметь, но уже вдвоем, чтоб не скучать? Харэ политику разводить! Упекут! Советы им без коммунистов подавай!
— Подслушивал?
— Случайно! Вы же орете на всю казарму — честных и законопослушных узбеков крамолою пугаете. Правильно говорит старшина, конечно же, надо Советы без коммунистов, точнее — без коммуняк: парторгов, политотдельцев, обкомовцев. А нас рядовых — можно избирать! Мы безвредные. Что пьете?
— Выпиваем, — уклончиво ответил Эдик, ставший в свете последних событий с подозрением относиться ко всем.
— Спирт?
— Разведённый… — виновато ответил старшина. — И уже нет ни капли.
— Да ладно, я и сам могу угостить, я не хвостарь.
С этими словами Лукавенко достал из-за пазухи бутылку водки и торжественно водрузил её на стол.
— А ты в кобуре вместо пистолета случайно не припрятал солёного огурца? — усмехнулся Громобоев.
Лукавенко снял и протёр запотевшие круглые очки, вновь водрузил их на свой курносый нос, и виновато хлопал ресницами, осознав промашку с закуской.
— Ладно, я сегодня нежадный, — примирительно заявил старшина и вынул из внутреннего кармана плаща, висевшего на стене, припрятанную банку тушенки. — НЗ! Домой детям нёс!
— Детей объедать не буду! — насупился Юра.
— А я буду, — решительно заявил Эдик. — Есть хочу, как волк!
— Про детей шучу, — улыбнулся старшина, — я знал, что на огонёк может заглянуть добрый человек — вот и припрятал.