Страница 46 из 62
— Я не Дара, — запротестовала я.
— Дара, Дарина, Даша и выбранное тобой Рина… Как бы ты себя не называла дитя, имя данное тебе отцом не изменить.
На секунду я опешила, перевела дыхание, набирая полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду:
— Вы знаете, кто мой отец? — спросила неверяще, передергивая плечами. Да нет. Быть такого не может. Я же из другого мира.
— Знаю. И ты знаешь. Просто не хочешь это принять.
Он еще что-то говорил, но я не слышала. Один из преследовавших меня снов вдруг ожил, преследуя меня наяву.
Маленькая девочка кружится на поляне вместе с другими детьми, и в этой девочке с золотыми волосами я узнаю себя.
— Завтра будет обряд единения, — шепчет ей на ухо рядом стоящий мальчишке. Он старше и почти вдвое выше, но это не мешает их дружбе. И сейчас ее руки доверчиво сжаты его руками и они, откинувшись, вместе кружатся, уставившись с сиренево-голубое небо, а потом, заливисто смеясь, падают на густую траву: — Пойдешь со мной смотреть?
— Папа будет ругаться, — отвечает девочка, капризно кривя губы. Ей и хочется, и колется посмотреть на этот странный обряд единения.
— Трусишка, — дразнит мальчишка, и малышка обиженно морщит нос, набрасываясь с кулаками. Но мальчик лишь убегает, иногда пропуская удары, а потом неловко падает, и она наваливается на него сверху. И снова веселый смех.
— Дети, пора ужинать, — зовет их мама, и девочка со всех ног летит ей навстречу. — Поужинаешь с нами, Шай? — спрашивает ее мама мальчика, но тот небрежно отмахивается.
— Отец уже, наверное, меня потерял, — по-взрослому серьезно отвечает он и убегает, а мама провожает его грустным взглядом.
— Нелегко им, — бормочет она и девочка понимает, что мама говорит о смерти. Ведь прошлой весной мама Шая умерла, так и не родив ему брата. Что-то очень плохое произошло тогда, но взрослые скрывают, а спрашивать Шая девочка не хочет, слишком грустным он становится.
Ночь приходит тихо и ей бы уже давно нужно спать, но в душе поселилось тревожное чувство. Маленькие камешки ударяют в окно, и она тут же подбегает к нему, что бы шепотом крикнуть:
— Сейчас.
Пижама сменяется платьем, и она садится на высокий подоконник.
— Прыгай! Я поймаю, — и девочка, зажмурив глаза, срывается вниз.
Ночью страшно. Она еще никогда не выходила ночью из дома. И только ее рука в его руке не дает ей испугаться — с Шаем ей никогда не страшно.
Тихо они пробираются коридорами старого храма. Мох на стенах то загорается, то гаснет, едва смолкает шорох их тихих шагов. Ныряют в очередное углубление и пробираются в кромешной темноте, и девочка сильнее сжимает его руку. Страшно.
Наконец становится светло от множества магических огней разного цвета. Фигуры в белых балахонах. Это старцы. Жрецы храма Хагони. Защитники мира на их землях. В серых — их родители и пусть девочка не видит их лиц, но безошибочно узнает их фигуры среди толпы.
Гремят барабаны и в центр ярко освещенного круга заходят юноши и девушки в таком же, как и жрецов, белом одеянии. На постаменте лежат они — маленькие и невзрачные яйца драконов.
Звук нарастает. Так же как и напряжение внутри круга. И в какой-то момент яйца трескаются. Маленькие дракончики, только что выбравшиеся из яйца, стремительно несутся навстречу своей второй половинке. Белые, красные, синие, лиловые, серые, черные… Удивительно красивые. Они добегают до своего выбранного и тут же окутанные пламенем их цвета сливаются со своей второй половинкой, растворяются, исчезая в ней, чтобы навсегда стать одним целым.
Уже давно смолкли голоса в ритуальном зале, погасли огни, а они с Шаем все сидели и смотрели друг на друга в восторге от этого таинства.
— Откуда берутся яйца драконов? — спросила девочка, то единственное о чем умалчивалось всегда.
— Рождаются вместе с ребенком, — отвечает ей мальчик, отводя взгляд.
— Всегда-всегда? — теребит она Шая, заглядывая ему в глаза.
— Нет, Дара, иногда рождается только одна человеческая сущность.
— А дракон? — но Шай вместо ответа качает головой. — Что случается с рожденными без дракона?
— Их изгоняют старейшины, — горько улыбается он, пожимая плечами. — Ущербным не место среди нас, — повторяет за кем-то заученную фразу.
— Ущербным? — переспрашивает девочка.
— Рейттарам…
Пугающий шорох чьих-то шагов. Шай дергает ее на себя, зажимая ладошкой рот. Она доверчиво льнет к нему, прижимается.
— Где они, старик? Где то, что принадлежит нам? — раздается совсем рядом грубый голос, и девочка вздрагивает, сильнее вжимаясь в друга. Шай защитит, он сильный и старше ее на целых шесть весен.
— Здесь нет ничего, что принадлежит вам, — спокойно возражает старик, и Дара узнает голос главного жреца.
— Нашли, — кричит кто-то.
— Что ж нам больше не нужна твоя помощь, старик, — хлюпающий, чавкающий звук и что-то мягкое упало на пол. Ей хочется посмотреть, но плечо Шая, загораживает обзор, а удерживающие ее руки не дают повернуться.
Громкий топот удаляющихся ног, чей-то торжествующий смех. Их обжигает жаром вспыхнувшего рядом пламени. Дышать становится нечем, но Шай тянет ее за собой вниз. Туда где в синей сверкающей багровыми отблесками луже, распласталось тело жреца.
— Эмре, — зовет мальчик старика и тот открывает затуманенные приближающейся смертью глаза.
— Дети? — удивляется жрец: — Что вы тут делаете? Бегите, прячьтесь, — тревожится старик.
— Чем мы можем тебе помочь, эмре? — шепчет Шай.
— Помочь? Мы сами во всем виноваты. Нужно было следовать заветам предков и уничтожать ущербных, — кровью выкашливает слова старик.
Чьи-то руки ложатся на ее плечо и Дара в испуге вскрикивая, начинает отбиваться.
— Уведи детей, эмрин, — приказывает главный жрец и столько властной требовательности в голосе умирающего старика, что девочка замирает на руках мужчины. — Сегодня грань миров размыта. Спаси наше будущее.
Дальнейшее все смылось в одну бесконечную череду темных коридоров, плачущих женщин и детей. Она потеряла Шая, но среди женщин нашлась ее мама и эмрин передает девочку ей.
Комната с большими окнами и голубым свечением вместо стены. Девочки и женщины подходят к ней, переступают и исчезают. А они с мамой не спешат. Дара капризничает, рядом нет Шая, а мама ждет папу, что где-то там, где что-то горит и громко хлопает. Внезапно за окном вспыхивает кровавый рассвет.
— Сбылось, — шепчет эмрин, и его вдруг выгибает, тело меняет очертания, подергиваясь зыбью на мгновение сквозь человеческую ипостась проглядывает другая — драконья.
Дара плачет, от страха и непонимания. Стоящий рядом дядя Сивин вдруг вздрагивает, у него появляются огромные когти и хвост, лицо расплывается в оскале:
— Беги, — свистит он, и раздвоенный язык вырывается из его рта, а мгновение спустя его острые клыки вонзаются в горло жены.
Девочка отворачивается от страшной картины, но куда бы она не отводила глаза, всюду происходит тоже самое. Не только мужчины меняются, но и дети — мальчики.
— Шай, — шепчет она и вдруг видит его, стремительно несущегося им навстречу.
Жрецы уже давно оставили попытки соблюдать какой-то порядок. Захлебывающихся страхом и рыданиями детей просто выхватывают из рук паникующих матерей и вкидывают в переход. А потом кто-то толкает ее маму и та отчаянно кричит:
— Эмрин! Отец! — и Дара вдруг летит в направлении жреца, а тот лишь на миг, обернувшись, подхватывает девочку на руки, чтобы тут же бросить в переход…
— Мама? — спрашиваю я, с усилием вырываясь из этого реалистичного видения.
— Прости, — грустно качает головой старик.